[Б.п.]. [Рец. на кн.:] Гинс Г.К. Сибирь, союзники и Колчак. Харбин: Общество возрождения, 1921. Т. 1. Ч. 1

[Аргунов А.А.] [Рец. на кн.:] Гинс Г.К. Сибирь, союзники и Колчак. Харбин: Общество возрождения, 1921. Т. 1. Ч. 1 / [Б.п.]. // Современные записки. 1921. Кн. VI. Критика и библиография. С. 316–321.


Стр. 316



КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ.



Г. К. Гинс. – СИБИРЬ, СОЮЗНИКИ И КОЛЧАК. – Том 1, часть I, Пекин, 1921.



Г. К. Гинс, член Омского правительства 1918—1920, приступил к изданию своих мемуаров. Задумал он, по-видимому, весьма обширное исследование. Пред нами пока только первая часть 1 тома в 325 стр.; обещан еще один том таких же размеров.

Трудно определить характер книги г. Гинса. В ней есть все что угодно: и попытка нарисовать широким размахом историческую картину событий во всероссийском масштабе со включением в эти рамки сибирской действительности, некоторые итоги, и размышления о причинах явлений, и оценка их, и все это вперемежку с рассказами из виденного и слышанного, причем это виденное и слышанное преподносится читателю в сыром, необработанном виде.

Во всяком случае, книга г. Гинса не историческое исследование и не спокойный рассказ в духе мемуаров. Это скорее



Стр. 317



всего, как сам автор выразился в подзаголовке, просто «впечатления и мысли» члена Омского правительства.

Необходимо добавить, что эти мысли и впечатления автор заносил на бумагу в такой обстановке, где у него, по-видимому, кроме старых газетных вырезок, ничего не было под руками; отсюда коренной порок книги г. Гинса – она лишена всякой документальности; это тем более жаль, что в глазах сибирской общественности автор занимал определенную политическую позицию, и его суждения и оценки, как увидим ниже, весьма часто огульны, произвольны и пристрастны.

Первый том обнимает период сибирских событий до конца 1918 г., до свержения директории, избранной в Уфе. Специальная глава трактует о большевизме в России. Это ряд отрывочных и, по меньшей мере, странных замечаний. Приведем два-три примера. Нынешние большевики, по мнению автора, начали свою работу с 1903 г. В тактику их тогда же входили, оказывается, «грубые и вредные действия, которые могли бы воспламенить массу, возбудить в ней революционный энтузиазм»; крестьянству ими гарантировалось «свободное расхищение всех помещичьих земель»; допускалась «экспроприация капиталов, разрушение и порча казенных зданий, железных дорог и других сооружений, казенных и частных». Откуда взял автор такие пункты программы большевиков 1903 г. – неизвестно.

Но не будем останавливаться на этой стороне книги г. Гинса, так как она не имеет непосредственного отношения к основной теме; к тому же автор, по собственному признанию, был к моменту революции «далек от политики», и все его рассуждения в этой области лишь иллюстрируют это его положение.

Обратимся к Сибирской эпопее, как она изображается г. Гинсом.

Правилен вывод автора, что в 1918 г. Сибирь была освобождена от большевистской власти, главным образом, силами эсеровских организаций. Вся работа по тайной подготовке восстания и руководство самой борьбой принадлежали им. Чехословацкие части помогли окончательно закрепить переворот и очистить от большевиков дальневосточную окраину. Эсеры выдвинули на место большевистской власти новые органы в виде сибирской областной думы, которая избрала тринадцать министров. Любопытно отметить одну черту антибольшевистского переворота в Сибири, которая являлась отражением общего для того периода настроения в России. Переворот шел под флагом беспартийности. Эсеры работали рука об руку с элементами из противоположного лагеря. Будущий глава сибирской армии ген. Гришин-Алмазов и с. р. П. Михайлов строили вместе офицерские организаций. В Омске с эсерами шел рядом



Стр. 318



быв. исправник Иванов, впоследствии — небезызвестный правый генерал Иванов-Ринов. Все элементы объединились, искрение и неискренние, под лозунгом сибирской демократии. Даже атаман Семенов приветствовал Сибирскую Думу (на ⅔ состоящую из эсеров) и лозунг «Учредительное собрание».

Эта общность настроения и единства фронта рушились, как только новая государственность начала строиться на месте сверженной большевистской власти. Вместо единства наступила ожесточенная внутренняя борьба двух лагерей – левого (эсеровского с примыкавшими демократическими элементами) и правого – право-кадетско-монархического.

На протяжении весьма краткого (несколько месяцев) своего существования молодая сибирская государственность характеризуется беспрерывной борьбой за власть и таким количеством мирных и кровавых переворотов, какового мы не найдем, пожалуй, ни на одном из антибольшевистских фронтов.

Министры, которых избрала Дума, разделились на две части по месту жительства: на западную (Омск) и дальневосточную (Харбин). Омская часть после долгих усилий завладевает всею полнотой власти. Начинается следующая стадия борьбы этого правительства против сотворившей его эсеровской думы, с целью избавиться от опеки и контроля. Дело доходит до разгона, до арестов. Одновременно происходит борьба в самом Омском правительстве; на его власть систематически покушается собственный его технический аппарат – т. н. «Административный совет» под руководством одного из министров, особенно отличившегося склонностью к заговорам справа – И. Михайлова. На внешнем фронте у Омского правительства появляется противник – это Комитет членов Учредительного собрания в Самаре. Начинается спор двух правительств из-за присоединения освобождаемых от большевиков территорий; дело доходит даже до таможенной борьбы, до запрещения вывоза. Между тем большевики оправляются от поражений и усиливают фронт. Чехи взывают к единению антибольшевистских сил, того же требуют государственно настроенные элементы из всех партий. Омское правительство с неохотой идет на объединение, во-первых, потому что по своему направлению оно враждебно настроено к социалистам вообще и особенно к эсерам, и во-вторых, потому что перед его взорами носилась мечта об объединении всех территорий под его единою властью. Но обстоятельства вынуждают к объединению с другими силами, и в результате создается, под общие аплодисменты, Всероссийская директория в Уфе.

Идя на объединение, сибирское правительство уже имело за пазухой камень против будущей власти. Все его поведение за



Стр. 319



этот период пропитано неискренностью и тактикой, клонящейся к явному взрыву всякого соглашения. Г. Гинс говорит об этом вскользь и нехотя, но и сказанного им достаточно, чтобы судить о тогдашних намерениях сибирской правительственной делегации в Уфе.

Омское правительство не сдало бы своих позиций, если бы к этому моменту не подоспело событие, окончательно развалившее его и всю сибирскую государственную постройку... Внутренняя борьба из-за власти, «личные нелады членов правительства», как мягко выражается Гинс про своих коллег, привели к тому, что три омских министра-социалиста были ночью арестованы, один из них (Новоселов) — убит, а остальных выпустили, после того как под дулом револьвера они письменно отказались от звания министров. Оставшиеся на свободе министры, зная об аресте своих коллег и о вынужденности их отставки, приняли ее и стали продолжать свое благополучное правление. Вмешались чехословаки, угрожая арестами благополучных министров, которые, как И. Михайлов, поспешили скрыться. На месте омской государственности воцарился хаос, власть исчезла. И только появление в этот момент Уфимской Директории спасло положение.

Оправившиеся от переворота и вынужденного бегства, амнистированные Директорией, сибирские дельцы стали ждать удобного повода, чтобы возобновить старую борьбу за власть. Ждать пришлось недолго. Военный заговор, культивируемый бывшими членами сибирского правительства, удался, и Директория была свергнута, а заодно удалась и кровавая расправа с эсерами. На сцену появился окруженный старыми фигурами адм. Колчак, чтобы вскоре же трагически покинуть ее. На этом моменте обрывается повествование Гинса. 

Мы изложили в кратких штрихах историю сибирской государственности, не придерживаясь книги г. Гинса, а дополнив лично и общеизвестными фактами. Правда, в книге г. Гинса имеется почти исчерпывающая совокупность фактов, но субъективизм автора толкнул его к нагромождению маловажного материала, в котором потонули многие чересчур кратко изложенные события первейшей важности, и общая картина тогдашней сибирской жизни получилась пестрой и однобокой.

Произошло это потому, что автор, вопреки своему обещанию рассказывать «с полной откровенностью и безжалостностью к самим себе», не выдержал этой роли беспристрастного судьи. 

Убежденный «колчакист», мягко относящийся к «своим», г. Гинс неумолим по отношению к социалистам. Эсеров он ненавидит и их винит во всем, переходя в своей ненависти черты дозволенного. Так, г. Гинс обвиняет социалистов,



Стр. 320



особенно эсеров, не только в разных скверных качествах, вроде любви к «почету», «льстивому угодничеству» и пр., но и к «наживе».

При таком умонастроении, конечно, трудно ждать от г. Гинса правильного освещения событий, в которых, по его собственному признанию, социалисты играли первостепенную, руководящую роль. Все неудачи сибирской власти, все ее интриги, тайные перевороты, даже те, где погибли социалисты, г. Гинс склонен истолковывать особой, всегда вредной тактикой эсеров. Так, например, виновниками убийства мин. Новоселова автор, вопреки неопровержимым данным следствия, считает не офицерские круги, которые были идейно связаны с правыми организациями и с мин. Михайловым, а сибирскую Думу и ее председателя Якушева, арестованного одновременно с Новоселовым. Г. Гинс повторяет даже в серьезной форме нелепый рассказ о том, как руководитель переворота полк. Волков, подчиненные которого убили Новоселова, «рвал на себе волосы», узнав об убийстве. Этот Волков, как установило следствие, не только не рвал волос, а, получив от убийц рапорт об убийстве, спокойно отпустил их.

Таких неверных освещений событий мы могли бы привести много из книги г. Гинса. Но, чтобы исчерпать все, потребовалась бы не библиографическая заметка, а статья.

Отметим еще только некоторые факты, относящиеся к перевороту 18 ноября 1918 года. Устами своего министра юстиции С. С. Старынкевича омское правительство в свое время заявило urbi et orbi, что оно не было причастно к перевороту. Г. Гинс свидетельствует о другом. По его словам, только большинство министров не знало о подготовке переворота; меньшинство же знало, сочувствовало и, чего не договаривает г. Гинс, содействовало. Сам г. Гинс, например, вел разговоры с офицерами, выпытывая у них, кого имеется в виду поставить во главе власти после переворота.

Про Директорию, свергнутую 18 ноября, г. Гинс снисходительно говорит: «можно ли упрекать слабых волею, недальновидных людей за то, что они не обладают характером и прозорливостью?». Значит, на их место стали дальновидные люди? Но тут перед историком Гинсом встала вся последующая картина несчастий Сибири с финалом полного разгрома ее и сдачи большевикам. И автор спешит смягчить свой вывод о недальновидности. Невзирая на свой восторженный отзыв в предисловии об адм. Колчаке как «национальном вожде», г. Гинс, подводя итоги событию 18 ноября, принужден констатировать, что диктатор Колчак был выдвинут не населением, а малочисленной группой как «последствие партийной борьбы и воен-



Стр. 321



ного заговора», что он не годился в главнокомандующие, «ибо был силен на море, а не на суше», а «те, кто свергнул Директорию, приняли на себя тяжкую ответственность и, судя по тому, что произошло, они, видимо, мало продумали политическую программу будущего». Мало продумали...

Ген. Болдырев, член Уфимской Директории, в своем отзыве о книге г. Гинса говорит (газ. «Вечер», № 292): «у Директории есть еще возможность сказать, что она могла бы что-либо сделать, если бы ей не помешали; а у людей, пришедших ей на смену, возможности этой нет. У них было и время и средства, а результат один – разгром Сибири и торжество большевизма. И как бы ни умалялись достоинства Директории, она была первой и единственной попыткой к объединению широких слоев русского народа; ее падение явилось началом торжества, а затем и полной победы большевизма».