Марк Вишняк. На родине: Тихая Смерть

Марк Вишняк. На родине: Тихая Смерть

Вишняк М.В. На родине: Тихая Смерть / Марк Вишняк. // Современные записки. 1921. Кн. VII. С. 363–392. – Содерж.: I. Чем русские люди живы? – «Индивидуальное добывание пищи». – От золотого века к каменному. – II. Проклятие прошлого. – Факторы голода: естественные и произвольные. – «Реальный нажим» и размеры голода. – III. Всероссийский Общественный Комитет. – Две стороны. – «Реалисты-Общественники». – Дело «государственное и общественно обязательное». – Общественность зарубежная. – «Россия превыше всего! Народ прежде всего!» – Капитуляция или трамплин? – Ленин, Зиновьев, Дзержинский. – Тройной просчет. – Ликвидация внутрироссийской помощи. – IV. Помощь, как международная проблема. – Голод и новые перспективы во внешней политике большевиков. – «Коминтерн» и «Коминдел». – Голод и интересы Европы, Азии, Америки. – Помощь людям, но не учреждениям! Хлеб голодным, но не кредиты власти!


Стр. 363



НА РОДИНЕ.

(Тихая Смерть)



I. Чем русские люди живы? — «Индивидуальное добывание пищи». — От золотого века к каменному. — II. Проклятие прошлого. — Факторы голода: естественные и произвольные. — «Реальный нажим» и размеры голода. — III. Всероссийский Общественный Комитет. — Две стороны. — «Реалисты — Общественники». — Дело «государственное и общественно обязательное». — Общественность зарубежная. — «Россия превыше всего! Народ прежде всего!» — Капитуляция или трамплин? — Ленин, Зиновьев, Дзержинский. — Тройной просчет. — Ликвидация внутрироссийской помощи. — IV. Помощь как международная проблема. — Голод и новые перспективы во внешней политике большевиков. — «Коминтерн» и «Коминдел». — Голод и интересы Европы, Азии, Америки. — Помощь людям, но не учреждениям! Хлеб голодным, но не кредиты власти!



I.



Горячее солнце обожгло землю, спалило русские нивы, иссушило, испепелило людские души. На новую скорбь и муку обречен народ. Одним соблазном меньше: взамен неверной героической борьбы — тихая, верная смерть от голода.

В «самой свободной республике в мире» водворился беспощаднейший из царей. Он захватил двенадцать хлебороднейших губерний. Занял территорию в четыре раза большую, чем площадь Франции. Подчинил себе население в 35 миллионов душ. Превратил эти души в двуногие существа — bipedes, утратившие облик человеческий, — даже внешними чертами переставшие походить на homo sapiens.

Веддахи на острове Цейлон, стоящие на грани человекообразных существ, питаются червями. Люди в России теперь питаются саранчой... Глодают листья, древесину, кору,



Стр. 364



корни. Делают лепешки из глины, из опилок. Они опасаются, что «к осени все листья будут съедены». Ловят сусликов, едят их со шкурой и внутренностями, лишь опалив шкуру. «О, это счастье, поймать суслика»!.. В городах питаются «падалью», конскими копытами», «выкапывают туши из скотских кладбищ». Измученные и обессиленные, «не будучи в состоянии не только ходить, но даже сидеть, дети и взрослые просто ложатся на тротуаре и взывают о помощи. Так, на некоторых улицах, где движение больше, дети лежат один за другим на расстоянии 3–5 сажен». «Я видел девочку, ей шесть лет. Но она — старушка: сморщенное лицо с кулачок, бездонные глаза, дика, как звереныш».

Это картины Самарской, Уфимской, Казанской губернии. Их рисует не воспаленное воображение самих пострадавших, голодающих; не измышление подпольных врагов советского строя. Их рисуют наблюдатели со стороны, полуофициальные агенты кооперативно-продовольственного съезда Самарской губернии, губернского продовольственного совещания в Уфе и другие корреспонденты дозволенного к печати органа Всероссийского Общественного Комитета Голодающим «Помощь», № 1 от 16 августа.

Свидетельства иностранцев, продолжающих возвращаться из России, дополняют эти картины. «В Саратове я видел 11 человек, большею частью детей, которые умерли в одну ночь от голода. Тела их были распухшие. Они подползли под кусты и умерли там от истощения. Я видел матерей, бросавших своих детей в реку для того, чтобы не дать им умереть с голоду». Это удостоверяет мистер Клерк в «Times»’е. Другой очевидец — американец — передает: «Женщины от голода не в силах стоять на ногах и подползают, как животные, умоляя дать им поесть. Многие распухли от голода. Если дотронуться до их щеки, вздутость отпадает и втягивается, как резина на лопнувшем мячике».

Даже коммунистическая печать в России только изредка пытается ослабить впечатление, приписывая своим врагам намерение «раздуть» сведения, идущие из голодных мест, «чтобы, на этом что-либо выгадать. Тут и тысячи людей, падающих замертво на улицах поволжских городов, и 10 миллионов переселенцев, и пр.» (см. «Гудок», № 381). В большей своей части такого рода опровержения характерны, скорее, для заграничной коммунистической печати. В России даже официальные органы власти и печати не скрывают характера действия. Советское радио от 25 июля дает «сводку»



Стр. 365



предметов питания. В Саратовской губернии «крестьянство питается суррогатами корней, особым видом глины, смолотыми костями животных». В коммуне немцев-поволжан «население толпами выходит на луга, вырывая остатки трав и этим питаясь. Съедались крысы, суслики, даже падаль». В Уфимской губернии «как сельское, так и фабрично-заводское население питается травой, корешками. Там, где хлеб уродился, его не молотят, а едят вместе с колосьями». В Вятской губернии «население употребляет в пищу липовую древесину». В южных прикамских местностях «употребляют конский щавель, желуди, льняные жмыхи, даже особенного сорта глину», на которую спрос так велик, что «цена поднялась до 40 тысяч рублей за пуд» («Известия», № 181). «Когда-то в хлебные годы в Поволжье было много возни с сусликами, мешали они, вредили... Теперь в этих степях легче устрицу найти, чем суслика, — «всех переели». Начали есть дерево. Берут сук дубовый «помоложе» и мелко-намелко крошат его топором. Получается нечто вроде опилок. Эти опилки ставят «в дух», потом их мельчат в ступе в порошок, и готова «мука». («Известия», № 201 и 202).

Корреспондирующий в центральный орган коммунистической партии «Правда», № 160 «Человек, питающийся лебедой» дает подробное описание выпечки лебеды в Самарской губернии: «берут липовый лист, конский щавель, накрашивают величиной с вошь и вываривают. Потом, как закипит, выжимают воду и кладут опять в кипяток; после поддержат в pешете, высушат, натолкут и подбавят третью часть муки. Хлеб получается зеленым, а идешь до ветра тоже зеленым. А больше, так как муки ни у кого нет, мы прибавляем конского щавеля. Только вот плохо: он хоть и ничего на вкус, но человек скоро пухнет и помирает, а в животе черви заводятся».

Быть может, скоро найдут — откроют или изобретут — более совершенные приемы изготовления питательных суррогатов. Быть может, в частности, с у с а к у — новому хлебному корню, который вырабатывается сейчас, по словам «Известий», № 184 (от 21.VIII), в лаборатории советского университета в Самаре, — и удастся избавить население хотя бы от некоторых последствий потребления лебеды и конского щавеля... Быть может. Как факт остается, однако, то, что население юго-восточной России — русские, немцы, татары, башкиры и иные жители этой полосы — уже очутились в положении, близко напоминающем уровень культуры первобытного человека или современного бушмена.



Стр. 366



«Человеку с самого начала пришлось обратиться к растительной пище, и повсюду, где можно было добыть древесные плоды, ягоды, корни, — он пользовался прежде всего ими. В случае нужды он потреблял и мелких животных, которых мог пожирать в сыром виде: моллюсков, червей, жучков, саранчу, муравьев и т. п.». «Каждый и каждая уничтожает в сыром виде все, что можно поймать руками или вырвать ногтями из земли, как то: низших животных, корни, плоды. Они то скопляются в небольшие кучи или более значительные стада, то расходятся в зависимости от обильности пастбищ или мест для охоты»...

Кто не знает этого бюхеровского описания «Возникновения народного хозяйства»? Но кто мог предположить, что «музыка будущего», за которую выдает себя коммунизм, так удивительно совпадает с пещерным бытом отдаленнейших наших предков? Кто мог думать, что народное хозяйство в России XX века, в «золотом веке», может опуститься на уровень «индивидуального добывания пищи»; что о жизни населения наблюдатели со стороны станут писать: «нигде и никогда, даже в Африке, я не видал людей, которые стояли бы на такой низкой ступени культуры. Они напомнили мне людей каменного века» (корреспонденция майора Блейка в «Daily News»)?..

Не сразу создалось такое положение. Не внезапно надвинулось бедствие. Облака, стягивались уже давно. На глазах у всех сгущались зловещие тучи. В насыщенной бурей атмосфере зоркий глаз поэта проникал тьму веков и находил там образы, сближающие прошлое России с ее грядущим.



«…И годины более кровавой

Не видала русская земля.

………………………………

Голод был, какого не видали,

Хлеб пекли из кала и мезги,

Землю ели, бабы продавали

С человечьим мясом пироги».



Предощущения поэта рассудочно утверждали исследователи, с числом и мерою подходившие к явлению. К. Р. Качоровский почти с математической точностью «предсказал» не только факт предстоящего голода, но и его размеры. «Перед нами не продолжение или обострение голодания нескольких миллионов населения, в городах, а острый голод обессиленных большевизмом десятков миллионов крестьянства», — писал он еще в ноябре прошлого года.



Стр. 367



Приступая к составлению «внутренних обозрений» год тому назад, мы предупреждали читателей: «Увы, не столько жизнь придется обозревать теперь в России, сколько смерть, процессы быстрого и медленного умирания... Население России убывает сейчас в большем количестве и быстрее, чем в какой-либо иной стране (даже во время мировой войны). Оно явно и стремительно идет к своему уничтожению. Если бы установить знаменатель этой прогрессивно возрастающей убыли, можно было бы математически вычислить время, когда действующая в России власть (вместе с населением) ликвидируется, так сказать, естественным порядком». По примерному расчету профессора Анцыферова, даже допуская, что «темпы ускорения убыли населения» будут ниже «нормы»: не 26 на тысячу, а всего 20, — через пять лет Россия вымерла бы наполовину, а через 17 лет она насчитывала бы только сотни тысяч выживших... Теперешний т е м п вымирания России значительно сокращает сроки, установленные год тому назад. Корреспондент «Chicago Tribune» Гиббонс в телеграмме из Самары исчисляет в 40 миллионов число голодающих, из них 15 миллионов — тяжко страдающих: «минимум миллион людей обречен на медленную смерть, н е с м о т р я н и н а к а к и е м е р о п р и я т и я». В расчете Райана, представителя Американского Красного Креста в Прибалтике, этот минимум повышается до д в у х м и л л и о н о в , « н е с м о т р я н и н а к а к у ю м и р о в у ю п о м о щ ь »...

Темная, жуткая ночь опустилась над Россией. Вымирают уже не только определенные разряды людей, возрастные и социальные. Вымирают без различия возраста и положения. Не только городская интеллигенция и бывшие зажиточные слои, но и трудящиеся. Не только крестьяне потребляющих губерний, а и производящих — кормивших в былое время своими продуктами себя, Россию и часть Европы. И худшее далеко еще не пройдено. Наоборот. «Голод только начинается. Если в сентябре выяснится, что яровые хлеба дадут сбора меньше среднего урожая, то в декабре голод примет угрожающие размеры» — не то утешает, не то угрожает один из бывших продовольственных комиссаров («Известия от 12.VI). Конечно, нынешние яровые дадут сбора меньше прошлогодних. И, конечно, в декабре голод примет еще худшие, еще более неистовые формы, и в феврале будет еще хуже, чем в декабре!..

Не надо быть Кассандрой, чтобы это предвидеть. Достаточно для этого помнить, к а к дошла Россия до нынешнего



Стр. 368



своего положения. Климатические беды, постигшие юго-восточную полосу европейской России, лишь у с у г у б и л и , у с к о р и л и и о б о с т р и л и тот процесс вымирания русского народа, который не с нынешнего засушливого лета начался и не с удачным сбором яровых может и кончиться.

Уже четыре года бредет Россия по долине смерти и скорби. Чем дальше продвигается она, тем все больше убывают ее силы, угасает дух, увядает плоть. Одна за другой утрачиваются возможности скорого возвращения к жизни, к свету, к свободе и к... хлебу, не в порядке индивидуального его добывания, а в порядке организованного народного хозяйства.



II.



Уже в первый год большевистского владычества, за вычетом привилегированных слоев, все прочее городское население недоедало. В последующие годы недоедание в городах становилось все острее. Усиливалось соответственно и бегство из города в деревню. Стали уходить из города не только былая буржуазия и интеллигенция. Потянулись и фабрично-заводские рабочие.

По данным демографически-профессиональной переписи 28 августа 1920 г. население 40 губернских городов с 1917 г. по 1920 г. убыло на 37, 8 %; т. е. больше чем на треть. При этом в Петрограде — на 71,8 % (с 2,5 миллионов до 705 тысяч); в Москве — на 45 %. Из негубернских городов в Коломне за это же время население уменьшилось на 51,5 %, т. е. больше чем на половину; в Орехово-Зуеве — на 52,4 %; в Луганске — даже на 82,4 %, т. е. больше чем на четыре пятых... В общем, население 90 губернских и негубернских городов с 1917 по 1920 год убыло на 39,2 %, в абсолютных цифрах — на 3,1 миллиона («Красная газета», № 260 за 1920 г.).

Убыль фабрично-заводского населения в Петрограде, по данным Центрального Комитета Профессиональных Союзов Советской России, за это же время протекала в таких размерах: с 331.101 в начале 1918 года численность рабочих упала до 132.036 к началу 1919 года; до 88.087 — к началу 1920 г. (и 80.606 к началу 21-го). В Москве — с 147.424 на 1 августа 1918 г. — до 105.210 к 1 июня 1919 г. и 87.363 к 1 июня 1920 г. («Экономическая жизнь», № 242 за 1920 г.).

По компетентной справке составителей доклада экономического отдела Российского финансово-промышленно-торго-



Стр. 369



вого союза «О состоянии и движении населения в Советской России» (стр. 9).



«В современности искать каких бы то ни было аналогий процессу опустения городов советской России не приходится. Но и в историческом прошлом такие аналогии найти нелегко: ни наполеоновские войны, конечно, ни даже тридцатилетняя война с ее огромными опустошениями не знали ничего, что могло бы пойти в сравнение с интересующим нас процессом как по социальному его значению, так и по размерам. Нечто общее с ним — по социальному удельному весу — имеют, быть может, хотя и отличающиеся от него по смыслу и направлению, перегруппировки населения между городом и деревней, которые имели место в период упадка Римской империи; но и то они были растянуты на несравненно больший промежуток времени».



С дезурбанизацией России останавливалась промышленность, прогрессивно ухудшался транспорт. Не получая никаких изделий от города, деревня начала его бойкотировать: уменьшать и отказывать в продовольствии. Лишенное даже гвоздей и колес, не то что сельскохозяйственных машин, крестьянское хозяйство все быстрее приходило в упадок. В результате вольного и невольного сокращения и ухудшения посевов, третий год пребывания большевиков у власти вызвал огромный недобор хлебов. А коммунистический город доводил до все более высоких степеней совершенства и напряжения свою экзекуционную систему изъятия излишков. Деревня остро ощутила коммунистическое иго. 1920 год впервые показал, что при коммунистическом хозяйничании деревня не только обречена на хроническое лишение предметов первой необходимости городского производства, но и далеко не обеспечена продуктами насущного питания. Раньше голод прогрессивно увеличивался в городах. С прошлого года голод появился и в деревне. В десяти губерниях крестьянство стало недоедать, а потом и голодать.

Ухудшение обозначилось к декабрю прошлого года. В начале текущего произошло еще более резкое ухудшение. Продовольственные заготовки стремительно падали. Энергия «продотрядов» уже не давала прежних результатов. Не будучи в силах повысить заготовки, власть стала уменьшать пайки. Были сняты с фронтовых и тыловых красноармейских пайков служащие военного ведомства (декрет 14 января); были отменены установленные самим же «Совнаркомом» и Центральной Комиссией по снабжению рабочих повышенные продовольственные нормы для рабочих (декрет



Стр. 370



8 февраля). Этими паллиативами не удалось, конечно, облегчить положения. И с шумом и треском, ломая старые свои скрижали, очередной коммунистический съезд в день кронштадтского восстания возвестил новую эру — политику примирения с крестьянством. Ленин произнес mea culpa — «той формы отношения, которой крестьянство не хочет, — не будет», и признано было за благо «облегчить бремя крестьянского сословия». Эпоха великих реформ рабоче-крестьянского правительства определяется прежде всего изменением порядка снабжения населения.

Власть началась с того, что освободила себя от излишнего бремени. Все те слои населения, в благополучии и преданности коих власть не была ближайшим образом заинтересована, были сняты с государственного снабжения. Им предоставлялось самоснабжаться в порядке индивидуального добывания пищи... Власть сохраняла за собой заботы о продовольствии наиболее крупных городов, служилых людей и армии. Другой стороной реформы явилось освобождение «крестьянского сословия» от разверстки. Разверстку сменил «продналог». Отпала круговая ответственность за поставку, и понижалось почти вдвое количество, подлежащее поставке. 423 милл. пудов, полагавшихся по разверстке, были заменены 240 милл. пудов «продналога». Эта скидка имела только видимость льготы, потому что размер намеченного к взысканию налога совпадал с фактически взысканным за 1920—1921 г. по разверстке. Власть ничего не теряла. Крестьянство ничего не выигрывало от такого облегчения его тягла. Положение нисколько не улучшалось. Наоборот. Новая заготовительная кампания, во всяком случае, не может не дать меньших результатов, чем дал прежний год. Ибо «платежеспособность» сельскохозяйственного населения подорвана в корне. Достаточно того факта, что общая посевная площадь в этом году, по сравнению с прошлым, сократилась, по вычислению С. О. Загорского, больше чем в два раза (см. «Famine en Russie». Р.5. — Изд. «Comité Executif de la Conférence des Membres de la Constituante de Russie». — Paris. — 1921). А урожайность, по официальной сводке, только в одной местности и в отношении только к одной гречихе дала результат выше среднего. Во всех без исключения остальных случаях расценка по пятибальной системе отмечает «неудовлетворительно». (См. «Известия», № 129 от 5.VI. и «Экономич. Жизнь», № 101, 134 и 149 за 1921 г.).



Стр. 371


Районы 
Озимые 
Яровые 
Травы 
Зал. луга

рожь 
пшен. 
пшен. 
греч. 
прос. 
ячм. 
овес

Нечернозем 
2,4 
– 
2,1 
1,8 
2,0 
2,2 
2,2 
2,1 
1,7

Чернозем 
1,5 
1,7 
1,8 
1,7 
1,5 
1,7 
1,8 
2,0 
1,4

Украина 
2,8 
2,1 
2,0 
2,6 
2,0 
1,8 
2,6 
2,6 
2,1

Крым 
1,2 
1,9 
2,0 
– 
1,8 
1,4 
1,9 
– 
1,7

Юго-Восток 
1,8 
1,4 
2,2 
3,2 
1,8 
1,4 
1,9 
– 
2,0

Вся Россия с Украиной 
2,1 
1,2 
1,9 
2,2 
1,7 
1,9 
2,1 
2,2 
1,7

Вся Россия без Украины 
1,5 
1,5 
1,9 
1,8 
1,8 
2,0 
1,9 
2,1 
1,6




И когда «Правда» № 179 пишет:



«Ближайшие три месяца будут решающими. Покатимся мы вниз, будем ли безнадежно топтаться на месте или, наконец, двинемся вперед, — все зависит от успеха начатой продовольственной кампании. Соберем продналог, будем бороться дальше, — значит, есть надежда на победу; не соберем, — забьется в агонии весь хозяйственный организм страны».



— она при всем своем официальном оптимизме обнаруживает, что сознание близости конца и ей не чуждо. Точно так же, когда мы слышим Милютина, доказывающего «Петросовету», что



«в настоящее время продовольственное положение России предопределяет собой не только экономическое существование советской республики, но политические ее перспективы. Сбор продналога является первоочередной задачей... Продналог нужно собрать в 100 %. Никакой пощады в этом отношении нельзя проявлять». («Красная Газета» от 18.VIII),



— мы видим, что советская власть отдает себе правильный отчет в своих «перспективах»... Она только ошибается в том, что при каких-то условиях ей может удаться собрать «100% продналога». Никакая «беспощадность», никакое нагромождение «комитетов беднейших крестьян» (для определения ставок «продналога») на специальные «трибуналы» (для рассмотрения дел по неправильному и несвоевременному поступлению «продналога»); никакие «добровольцы» из голодающих крестьян, никакие отряды из бывших жандармов и урядников, ныне официально допущенных к службе



Стр. 372



советам, не дадут власти тех «100 %», от которых зависит ее дальнейшее существование!.. Ибо — «голод был, какого не видали».. Если в 1891-й голодный год урожай не был ниже 27 пуд. с десятины в среднем для всей России, то теперь он едва достигает 7—10 пуд. Если в прежние голодные годы — (ср. идиллические картины «доброго» 1891-го голодного года, данные выше в «Воспоминаниях» В. А. Оболенского) — кормились прошлыми запасами и соседними избытками, — то теперь, как правило, нет ни запасов, ни избытков. То же, что в качестве исключения осталось, едва хватает для прокормления более необходимых для власти воинских и бюрократических частей. Проклятие прошлого тяготеет над большевиками: их предыдущая политика предопределила нынешнюю катастрофу; та же политика обрекает на провал все ее попытки смягчить наступившее бедствие.

Как все авантюристы и неудачники, коммунисты, конечно, ищут причин неудачи не в себе, а вовне. Враги внутренние и внешние — извечный трафарет для оправдания собственных ошибок власти. Своеобразие коммунистического творчества сказалось только в лишенном смысла наименовании этих врагов «социал-предателями» и «белогвардейцами». Когда же происками врагов явно невозможно объяснить неудачи, тогда под всеми широтами и долготами привлекают к ответу стихийные силы природы. В крушении своей хозяйственной политики большевики обвиняют весь мир, все партии, народы, страны, все историческое прошлое — капиталистический строй, войну, блокаду, царизм, Антанту, Польшу, бандитов, Петлюру, Врангеля, Антонова, Нуланса, Милюкова, Чернова, Мартова, — словом, всех, всех, всех, но только не себя и свой режим. Когда же ни капитализма, ни Антанты, ни вместе, ни порознь оказывается недостаточно для удовлетворительного объяснения, — на помощь привлекаются силы природы: земля, солнце, почва и атмосферические осадки. Все начала и концы в объяснении голода в Советской России сводятся к з а с у х е.

Не надо, однако, быть агрономом, чтобы утверждать прямую зависимость между системой хозяйства и предупреждением засухи, между обработкой почвы, учитывающей необходимость запаса влаги, и возможными последствиями бездождья. Большевис