А. Аргунов. [Рец. на кн.:] Гинс Г.К. Сибирь, союзники и Колчак. Харбин: Общество возрождения, 1921. Т. 2

А. Аргунов. [Рец. на кн.:] Гинс Г.К. Сибирь, союзники и Колчак. Харбин: Общество возрождения, 1921. Т. 2

Аргунов А.А. [Рец. на кн.:] Гинс Г.К. Сибирь, союзники и Колчак. Харбин: Общество возрождения, 1921. Т. 2 / А. Аргунов. // Современные записки. 1921. Кн. VII. Критика и библиография. С. 393–396.


Стр. 393



КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ.



Г. К. Гинс. — СИБИРЬ, СОЮЗНИКИ И КОЛЧАК, том II.



В библиографическом разборе первого тома книги Гинса (см. «Совр. Записки», № 6) мы давали уже характеристику общей физиономии творчества его, указывая на то, что перед нами не историческое исследование, а плохо переработанный и перегруженный мелочами материал, сильно окрашенный к тому же симпатиями и антипатиями автора. Во введении ко второму тому г. Гинс подтверждает эту характеристику, отказываясь от роли историка и заявляя, что он смотрит на свой труд «как на связный дневник, как на запасы впечатлений человека», но который пишется «не для того, чтобы кого-либо оправдать или тем более кого-либо очернить, а только для того, чтобы помочь более объективным судьям уяснить себе ход событий». 

Второй том значительно интереснее первого и, если исключить совершенно ненужные экскурсии автора в такие области, как, например, описания горнозаводской промышленности и др., то получится довольно содержательный рассказ о сибирских событиях. Конечно, это далеко не история Сибири 1919—1920, ибо г. Гинс по своему положению как управляющий делами, а потом и министр, прикрепленный к канцелярии, черпал свои наблюдения в весьма ограниченном пространстве.

Начинает г. Гинс свой второй том с описания нового строя, воцарившегося на разрушенном здании Директории 18 ноября 1918 г. Новый строй в его рассказе с первых же дней оказался весьма непрочным. Не оказалось налицо того, о чем устами бывшего министра Ключникова, Бурцева и др. прокричали на весь мир: ни единения сил, ни твердой власти. Даже больше: новая власть оказалась окруженной враждебными силами и, если были у нее дни успехов, то только благодаря случайным обстоятельствам.

Главный и наиболее сильный враг, по свидетельству автора, — это эсеры. Как и в первом томе, Гинс не щадит слов по



Стр. 394



их адресу и совершенно забывает свое обещание не писать для того, чтобы «тем более кого-либо очернить». То же случается с автором всякий раз, когда он касается роли чехов. По адресу эсеров Гинс не стесняется в разных обвинениях, вплоть до денежных хищений, то же самое и по поводу чехов. Так, например, их отказ в признании Колчака и демонстративный уход с фронта после свержения Директории он объясняет тем, что «не желавшим воевать чехам переворот 18 ноября открыл возможность прикрыть истинные причины уклонения от военных действий политическими мотивами». Позднейшую роль чехов в качестве охранителей железнодорожного сообщения Гинс сводит к хищениям русского имущества и, наконец, не задумывается бросить не менее тяжкое обвинение в «предательстве», каковое выразилось в том, что в момент, когда отступала армия Колчака, чехи искусственно преградили ей путь, отказав в пропуске по железной дороге, и отдали ее на уничтожение большевикам.

Характерно, что, несмотря на такое отношение к эсерам и чехам, автор не перестает скорбеть об их отрицательном отношении к власти, которая третировала их так же, как он, а при удобных случаях и истребляла физически. Какой-то наивностью звучат его ламентации о том, что эсеры («эсеровская братия», как он выражается) «вместо содействия адмиралу, противодействует его успехам». И тут же рассказывает историю, которая в свое время наделала много шуму. Это зверское убийство выхваченных из тюрьмы социалистов в декабре 1919 г. Нельзя не отметить одного пункта в этом рассказе г. Гинса. По его свидетельству, «демократия Сибири отнесла гибель этих политических деятелей главным образом на счет министра юстиции С. Старынкевича», который, во-первых, «не заявил протеста против распоряжения ген. Иванова-Репова о предании полевому суду», а затем «замедлил с освобождением и не сумел принять мер к их охране».

Но воротимся к хронике событий. Еще не прошло месяца существования новой власти, а уже завелась «язва беспорядочности и произвола», которая «росла и давала себя знать, заражая политическую атмосферу». Власть окружили те, которые ее и создали, т. е. правые элементы, и в результате г. Гинс должен признаться, что «нечего греха таить: крайняя правая, где много общего в приемах и методах с большевизмом, стала проявлять свою негосударственную психологию и разрушать работу возрождения и умиротворения страны». К этим людям фактически перешла вся власть, и адм. Колчак имел дело с ними, игнорируя министров и вообще гражданскую власть с ее проектами разных реформ и пожеланий.



Стр. 395



Военная власть правит всем, внося всюду произвол и жестокость, население ропщет и бунтует, союзники, по обыкновению, ведут неопределенную политику, а совет министров занимается внутренними интригами: «Старынкевич воюет с Михайловым, стараясь его всячески ущемить, воен. мин. Степанов пикируется с мин. вн. дел Гаттенбергером, а предс. совета мин. (Вологодский) чувствует себя беспомощным и не знает, как ему быть». Такова картина обновленного строя.

Положение спасают на время успехи на фронте. Отвоевывается Урал, войска докатываются почти до Казани. Военные успехи окрыляют надежду правых. Разгул произвола в тылу и, особенно, на фронте достигает апогея. Всякие обещания о реформах в духе демократизма забыты.

Но быстро проходит период успехов: дезорганизация в тылу, безучастное, а часто и враждебное настроение населения делают свое дело. Начинается отступление, сначала медленное, а затем в полном беспорядке. Наступает неумолимая катастрофа. Власть мечется беспомощно и ищет, как полагается, спасение в призывах к населению, которое уже не доверяет ей. Обновляют кабинет министров, удаляя наиболее одиозные фигуры, даже о созыве всесибирского народного собрания заговаривают. Верховный правитель Колчак идет, сначала неохотно, на этот путь. По описанию автора, «он кричал, стучал кулаком, швырял все предметы» и пр., но потом сдался. Впрочем, уступки были им сделаны не коренного характера: «законы все-таки ерунда, твердил он, не в них дело; если начнем побуждать, сразу и повсюду приобретем опору».

Кстати, о фигуре покойного Колчака. Автор посвящает много страниц характеристике адмирала как правителя, командующего войсками, и общий вывод его таков. «Приходится сказать, что не было у нас верховного правителя». «Адмирал был политически наивным человеком, неудачным политиком и полководцем». «Он чувствовал себя беспомощным в сухопутных операциях гражданской войны». «Особенно занимали его «протоколы сионских мудрецов», ими он прямо зачитывался; несколько раз он возвращался к ним в общих беседах, и голова его была полна антимасонских настроений». Позднее, в трагическую минуту, когда войска отступили уже к Иркутску, и совет министров, спасая власть, проектировал создание «Земского совещания», адмирал отказал в этом, так как в состав этого органа должны были входить три еврея. И с уст Гинса срывается невольно фраза: «Какую ответственность взяли на себя люди, которые в ночь на 18 ноября 1918 г. решили выдвинуть адмирала на место Директории!».



Стр. 396



События нарастали быстро. Не видя ниоткуда помощи, стали просить ее у иностранцев, не останавливаясь перед условиями. Мин. Гойеру и Третьякову «поручено было войти в переговоры с японским послом относительно тех экономических выгод, которые могли бы быть предоставлены Японии на Дальнем Востоке в случае ее помощи правительству». Начались разговоры о перемене ориентации. Но все было бесплодно. Катастрофа уже началась; пришлось сдать Омск и бежать на Восток. Войска отступали в ужасных условиях, без железной дороги, страдая от морозов и голода.

В Иркутске наступила агония.

Сделана была еще попытка. Во главе бежавшего правительства встал Пепеляев, который «горел желанием демократизировать курс правительства, подчинить себе военные власти, а впоследствии добиться выезда верховного правителя из Сибири». Даже эсеров привлечь в правительство хотел. Но в это время уже создался в Иркутске так называемый «политический центр» из левых элементов, который захватил власть, пользуясь поддержкой союзников. Колчак изъявил согласие на предложение совета министров отречься в пользу Деникина и отдал себя под охрану союзников. По прибытию в Иркутск он и Пепеляев были переданы повстанческим властям.

Так кончилась эпоха сибирской диктатуры.

Сменившая ее власть иркутского «политического центра» продержалась несколько дней и была легко ликвидирована большевиками, и Сибирь погрузилась в мрак советского хаоса.

Подводя итоги своим очеркам, министр Гинс меланхолически замечает: «сила новых движений и будущих русских правительств будет измеряться исключительно степенью близости их к народу, степенью участия самого народа в отправлении власти». «Эпоха Колчака и Деникина были кризисом вековой болезни русского народа».

Надо надеяться, что эта болезнь изжита и не вернется.



А. Аргунов.