Ст. Иванович. [Рец. на кн.:] Плеханов Г.В. Год на родине. Полное собрание статей и речей 1917–1918 г.: В 2 т. Paris: Povolozky, 1921

[Португейс С.О.] [Рец. на кн.:] Плеханов Г.В. Год на родине. Полное собрание статей и речей 1917–1918 г.: В 2 т. Paris: Povolozky, 1921 / Ст. Иванович. // Современные записки. 1921. Кн. VII. Критика и библиография. С. 396–399.



Стр. 396



КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ.



Г. В. Плеханов. — «ГОД НА РОДИНЕ». Полное собрание статей и речей 1917—1918 г, в двух томах. Изд. I. Povolozky, Paris 1921 г.



Г. В. Плеханов — фигура слишком значительная в истории русской культуры последних десятилетий, чтобы можно было пренебречь любой строчкой блестящего писателя, глубокого мыслителя и страстного борца за идеалы эмансипирующегося человечества.



Стр. 397



Со смертью Г. В. Плеханова, можно смело сказать, кончилась героическая полоса в истории русской общественной мысли, начавшаяся неистовством Белинского и через неистовство Герцена и Михайловского дошедшая и пока остановившаяся на неистовстве Плеханова. При жизни Г. В. Плеханова его неоднократно обвиняли в страстном, через край бьющем полемизме, мешавшем иногда людям, даже разделявшим его основные социально-политические и философские предпосылки, стать в ряды борцов под одним с ним знаменем. Под этими знаменами было не тепло, а жарко... Обжигались не только противники, обжигались и друзья. Теперь, когда все это уже, увы, прошлое, — теперь легко распознать во всем этом нашу национальную черту: наше неистовство общественно-литературного служения. Нам не дана была условиями нашего культурного и общественно-политического развития эта благодать спокойно-размеренного идеологического творчества, знакомая даже самым крайним течениям в Западной Европе. В Г. Плеханове же соединились в один огнедышащий поток две бурные струи: полемическая традиция марксизма и неистовство героической полосы русской общественной мысли, начавшееся Белинским.

И вот после 37 лет изгнания борец, углубившийся в историю России, в историю искусства, приезжает физически немощный на родину и вновь вспыхивает священным огнем общественно-политического неистовства. И нет никому пощады: ни «своим», ни «чужим», ни врагам. Замечательно, что первая же речь, произнесенная через два дня после приезда в Россию, человеком больным и усталым от тяжелой дороги, дышит все тем же бесстрашием, неистовством по отношению к чужим и своим. В тот момент «свои» были во власти циммервальдизма. Говорить тогда в народной аудитории о необходимости решительной борьбы с немцами, тем более о «победе», было признаком весьма дурного тона и крайне «нетактичным». Я был тогда среди его слушателей и знаю достоверно, с каким двойным чувством уважения к учителю и решительного отрицания его учения слушали его руководящие элементы совета депутатов. И что же? Плеханов никого не пожалел. «Свои» сидели на иголках, потому что огромное чувство радости от соприкосновения с родной освобожденной землей вместе с исключительными ораторскими дарованиями Плеханова покоряли толпу, которую учили «против войны» и которая охотно эти лозунги усталости и поражения впитывала. И этой массе в такой момент, среди так настроенных «своих», он говорил о том, что «социал-патриотом» быть хорошо, и он поэтому таковым является...



Стр. 398



Неистовые люди одиноки... Но неистовые люди не боятся одиночества. Или вернее так: неистовые люди не боятся одиночества, и поэтому они одиноки. Плеханов выпил всю горькую чашу этого положения. На родине не нашлось для него места в ряду командующих сил русской революции. Рядом с ним было неудобно и очень... опасно.

В маленькой, слабой технически и слабой, за исключением самого Плеханова, литературной газете «Единство» он отмежевал себе место, где начал свою работу борьбы с кривопутьями русской революции... «Единство» мало читалось. И один «единственный» в своем «Единстве», он сжигал последние остатки своих подходивших к концу сил в борьбе за революцию демократическую, за Россию национально независимую, за социализм научный и реалистический.

Два тома, изданных друзьями покойного, содержат его немногие речи и статьи из «Единства». Прочитывая их теперь, вне давления злобы дня, по-настоящему начинаешь чувствовать неистовую правду многих высказываний Плеханова. Видишь, конечно, и ошибки других. Не в этом дело. И не с точки зрения суда над ошибками одних или других интересны эти два тома. Эпилог мартовской революции, развалины России гораздо поучительнее самых неистовых истин и самых неистовых заблуждений. Ценность этих случайных заметок, иногда полемических отписок, а иногда серьезно разработанных тем состоит в том, что на них вы можете проследить год в истории русской революции, освещенный ярким умом и ярким пером исключительного по внутреннему напряжению таланта. Как газетного работника, откликающегося почти изо дня в день на трагические события современности, Плеханова можно видеть только в рецензируемой книге. И поразительно, как он здесь равен самому себе. В маленькой газете среди тесных столбцов Плеханов не разменял себя, а только по иному выявил. Для истории и теории газетного стиля эти два тома являются неоценимым вкладом. Первое, что можно извлечь из них, — это огромное чувство свободы, владеющее пером автора. В маленькой статейке Плеханову не тесно. Он ни о чем не говорит мимоходом. И каждая фраза, каждое слово сказаны и написаны так, точно дальше другие слова и фразы здесь уже побывали и побратались в тесном единстве. Плеханов не боится экскурсии в любую область духа и знания, он охотно сыплет цветами своего энциклопедизма — то, что нас поражает в крупных работах наших «неистовых», в толстых журналах и книгах.

Рационализм — вторая черта газетных писаний Плеханова. Блеск, энциклопедическая искрометность Плеханова подчи-



Стр. 399



нены всегда страшной системе простых ясных силлогизмов. Они иногда раздражают своей элементарной конструкцией, своей непреодолимой, если можно так выразиться... направленностью. Для того чтобы убежать от вывода, который вам почему-либо не нравится, надо вернуться назад. Вернувшись к началу для того, чтобы отвергнуть конец, вы находите положение столь простое и элементарное, что отбросить его никак невозможно. Элементарность силлогизма начинает казаться ловушкой, пленом...

Рационализм в газетной статье — это, во всяком случае, замечательное и редко встречающееся явление публицистической прозы.

И третье: бесстрашие перед инакомыслящими. Взять быка за рога, ударить по самому больному месту — в этом Плеханов редкий мастер. Во многих случаях может казаться, что Плеханов как бы нарочно затрагивает самые острые моменты спора. Перед трагически закончившимся наступлением русской армии Плеханов пишет об этом со смелостью и решительностью, приводившими, я это помню, в недоумение очень многих близких к его убеждениям оборонцев. Плеханов явно «портил» дипломатию многих деятелей революции, придерживавшихся тех же взглядов, что и он, но предпочитавших глубокомысленно молчать.

Теперь мы видим цену этого молчания, Но тогда, надо это признать, положение часто было таковым, что многие идеи отбрасывались не вследствие их внутренней несостоятельности, а потому, что их высказывал... Плеханов. Они становились «плехановскими», т.е. компрометирующими...

Так роковым образом Плеханов становился пугалом для многих из «малых сих» и не только «малых».

Два тома статей Плеханова — это трагическая повесть одиночества большого человека, мыслителя и писателя. Это лебединая песня умиравшего борца, который бросил свои научные труды, чтобы жить и работать среди родного народа, и которому суждено было страдать и умереть в финской деревушке...

Издание снабжено биографическим очерком, не могущим удовлетворить потребности в синтетической характеристике Г. В. Плеханова. Эта задача ждет еще своих выполнителей. Из предисловия мы узнаем, что автор биографии пользовался «не изданными еще воспоминаниями Р. М. Плехановой». Нечего говорить какое огромное значение для знакомства с обликом Г. Плеханова имело бы издание этих воспоминаний.



Ст. Иванович.