Ст. И. [Рец. на кн.:] Наживин И.Ф. Записки о революции. Вена: Русь, 1921

[Португейс С.О.] [Рец. на кн.:] Наживин И.Ф. Записки о революции. Вена: Русь, 1921 / Ст. И. // Современные записки. 1921. Кн. VII. Критика и библиография. С. 400–402.




Стр. 400

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ.



Ив. Наживин. — «ЗАПИСКИ О РЕВОЛЮЦИИ». Кн-во «Русь», Вена 1921 г.



Как только читатель загнет обложку, он прочтет следующее в траурной рамке посвящение: «Памяти павших под трехцветным знаменем за нашу старую Россию — Великую, Единую, Неделимую...». И так как Ив. Наживин все сделал, чтобы заслужить дурную славу человека реакции, монархиста и злостного врага новой чаемой России, то боюсь, что его книгу многие не станут читать...

Против этого я хочу решительно возразить. Книга Ив. Наживина — человеческий документ большого психологического и культурно-исторического значения. Это книга-стон, горький плач, налитое желчью раздражение талантливого обывателя против революции. Она оказалась для него, как и для многих других, только проклятой нелепостью, грандиозным... неудобством, безобразным озорством и хулиганством, направленным против него. Против него, против его жены, против его детей, против его домика и маленького хозяйства в Буланове, против его старика-отца, против его заработка и его тихих литературных трудов. Все полетело к черту вверх тормашками. И болели дети, горячо любимые, и безмерно страдала жена, и стало невозможным что-либо печатать, и стало шумно, неуютно, тревожно, голодно, и обесцветилась тихая, хорошая, трудовая жизнь. И появилось много глупых, и много дерзких, и много преступных, и много крикливых людей, и тормошили, и тревожили, и покою не давали, и лезли, и сапогами стучали, и ничего понять нельзя было. И нельзя было никуда убежать, и даже... громко выругаться. Что хотела революция от Ив. Наживина — толстовца, религиозного анархиста, мягкого тихого человека, мастера рассказывать, хорошего хозяина, отца, мужа, писателя и издателя? Что ей было делать в Буланове, где царствовал мир, где писатель Иван Наживин был свой — хороший, уважаемый, почтенный и добрый сосед, толковый советник, говоривший с мужиками, как свой брат-мужик, большая голова, смекалистая во всяких делах?

Непонятно! Дико, глупо... И сколько кругом всяких нахалов, и сколько... евреев! Нет, почему, скажите, так много евреев? Мало всего прочего, так еще евреи... Дышать невозможно.

Когда пришли большевики, стало еще хуже.

«За собаку простую потребовали 25 руб., за охотничью — 50 руб., а за комнатных болонок и шавок — по 100 руб., так как держут их только буржуи. И сотни семей, и без того



Стр. 401



Разоренных, должны были своими руками убивать своих ни в чем не повинных любимцев... Голод рос не по дням, а по часам. При скромном столе нашем нам не хватало уже ста рублей в день, об обновлении гардероба нечего было и думать. Мучились с дровами, с молоком, маслом... Обувь за деньги почти нельзя было купить, и я выменял своего Франкотта на пару ботинок, и они оказались никуда не годными через две недели. Добывать необходимые средства становилось все труднее и труднее... И часто, купив муку, голодные, убеждались с отчаянием, что это не мука, а какая-то гадость, подделка, а сахар — не сахар, а кусочки старой штукатурки».

Книга Ив. Наживина, глубоко автобиографическая, вся дышит этим трагическим сознанием революционного неуюта, тяжести, колкости, мучительности...

Для психологии контрреволюции, для изучения душевных пружин, толкающих левого, гуманного, здравомыслящего человека в объятия реакции, «Записки» Ив. Наживина — труд редкой силы и наглядности. В этом отношении, несмотря на весь ее субъективизм, вернее благодаря ему, книга Наживина имеет глубоко объективный характер. Я скажу, что книга Наживина — искренняя книга. Он не подделывается под революцию... Когда ему стало неудобно, а ему стало неудобно с первого же дня, — он разозлился и злость свою не скрывал, а бросал в лицо всем. И, не понимая революции, он так и говорил, что не понимает; а раз он не понимает, то все это — чепуха, мерзость, дрянь, подлость... И когда он увидел, что в предпосылках этой революции имеются и его, писателя Наживина, толстовца, анархиста, русского прогрессивного интеллекта предпосылки, то он, макнув квач в деготь, взял и — раз... раз — замазал все свое прошлое.

А затем, когда он оказался роковым образом в белом лагере и увидел, что тут вор на воре, взяточник на взяточнике, пьяница на пьянице, фанфарон на фанфароне, лоботряс на лоботрясе, то в книге своей так и написал: воры, взяточники, пьяницы, фанфароны, лоботрясы, шваль, мерзавцы и убийцы.

Страницы, посвященные добровольческой армии, — сплошная жуть. Посвящая свою книгу «старой» монархической России, автор здесь не раз роняет замечания, свидетельствующие о том, что ему иногда приходили в голову совершенно правильные соображения об источниках той гнили, какая погубила белое движение. Этот источник — «старая» Россия, помещичья, бурбонская и самодержавная.

Не ищите, однако, в книге Ив. Наживина объяснений, рассуждений, логики и политики. Все это на диво беспомощно, без-



Стр. 402



дарно, да и литературно вяло. Надо все это отбросить. В его «Записках» — сила быта, сила личных переживаний, сила злости, потревоженности обывательской божьей коровки, отчаявшейся в возможности вновь зажить прежней жизнью. А эти божьи коровки — огромная социальная сила. С ней надо считаться, ее нужно преодолеть. Во всяком общественном сдвиге она играет огромную роль инертного бревна, запнувшись о которое революция ломает себе голову. Эта сила предъявит счет за все разбитые горшки, за смерть любимых малюток, за пристреленную легавую, за картонную подошву, за разрушенную усадебку, за недострелянных по вине революции вальдшнепов, за кусочек сахару, который оказался кусочком старой штукатурки, за разбитый чайный сервиз — за все, за все. И когда за все это уплатить невозможно будет, когда пришедший на смену анархии режим права будет из сил выбиваться, чтобы заткнуть глотки этим «переждавшим» и «пережившим», — тогда они вместо подробного счета составят короткий: Самодержавие, Православие, Народность...

Надо его поближе узнать, приглядеться к нему — бунтующему обывателю революции.

Книга Ив. Наживина — незаменимое в этом деле руководство. 



Ст. И.