Борис Соколов. Томаш Гарик Масарик

Соколов Б.Ф. Томаш Гарик Масарик / Борис Соколов. // Современные записки. 1921. Кн. VIII. Культура и жизнь.С. 318–323.
Нравственный облик президента Чехословакии.



Стр. 318

КУЛЬТУРА И ЖИЗНЬ.



ТОМАШ ГАРИК МАСАРИК.



Это было в 1899 году.

Вся Прага взволнована и встревожена.

Пражский суд присяжных вынес, наконец, решение по делу, которое так интересовало всю Чехию. Молодой еврей, убивший христианскую девушку, был признан виновным в ритуальном убийстве. Суд присяжных признал доказанным, что убийство, совершенное незадолго до Пасхи, имело своей целью пасхальный ритуал. И вся Прага, увлеченная шо-



Стр. 319



винистическим и человеконенавистническим движением, ликовала и аплодировала судьям. «Наконец — доказано». «Наконец легенда становится фактом».

А пражская интеллигенция, с омерзением и досадой прислушивавшаяся к беснованиям улицы, не имела, не находила в себе достаточно силы и воли, чтобы смело противопоставить свое мнение гнусному навету.

И только один человек, отнюдь не любимый, наоборот, многими и многими гонимый за искренность и независимость своих мнений, — только один человек не побоялся правды.

Резкой, смелой статьей, которую не хотели, которую боялись печатать газеты, — он заклеймил этот приговор как постыдный, как подлый, как не достойный культурных и честных людей. Он требовал нового суда. Угрожал, что он перед лицом всего мира, одинокий, но сильный своей правдой, откроет всю низость происшедшего.

Он требовал нового суда, и он его добился.

И новый суд присяжных, пристыженный и смущенный, должен был признать обвинение в ритуальности недоказанным, неосновательным и неправильным.

И тогда толпа всю свою ненависть, весь свой гнев устремила на того, кто осмелился

противоречить ее желаниям, ее инстинктам.

И когда он проходил по улицам Праги, прохожие с ненавистью и злобою провожали его. И даже в университете, где был его оплот, где дружная семья его учеников-студентов по-прежнему любила его, ему поклонялась, он подвергался оскорблению со стороны тех, кто не мог примириться с его силой и мужеством. А ночью, пользуясь обычными и излюбленными методами, враги его били камнями оконные стекла его квартиры, желая подчеркнуть этим всю ненависть, всю злобу, которую питает будто бы к нему чешский народ.

И не раз в эти самые тяжелые и грустные в его жизни дни перед ним вставал вопрос — не уехать ли, не бросить ли эту страну, в которой правда считается преступлением? Но минутная слабость проходила, и снова перед ним становился императив: путем долгой, упорной работы вести народ к цели, завещанной всем прошлым.

Этот человек, не побоявшийся публичной правды, был Томаш Масарик. Не раз до того и много раз после приходилось ему во имя правды идти против настроения большинства, подвергаясь за это осуждению и преследованию.

Еще раньше, в 1886 году, он вызвал недовольство широких слоев чешской интел-



Стр. 320



лигенции и чешского народа своею борьбой против «рукописей». Эта история интересна и показательна. Притесненная австрийцами, лишенная прав на самостоятельность, упорно германизируемая Чехия в лице своих патриотов тщательно собирает свои национальные ценности. Исследуя свое историческое прошлое, желает найти в нем элементы, способствующие усилению национальной гордости, национального чувства. Увлеченный этими господствующими настроениями, Ганка, писатель и профессор, создает подложные рукописи, которые в искаженном и неправильном виде, в тонах прикрашенных изображают древнечешскую историю и выставляют историческими личностями легендарных Любушу и Ярослава. Эти рукописи, им же будто бы открытые при раскопках в Карловом Дворе и Зеленой Горе, были приняты всем народом с энтузиазмом, без долгих сомнений, без колебаний, ибо содержание их отвечало желаниям чешских масс...

И Масарик, усомнившись в их подлинности, нашел смелость признать ложными эти рукописи, поведя совместно с профессором Гобауером борьбу за научную истину.

«На лжи нельзя строить историю народа, и на лжи меньше, чем на чем либо другом, следует воспитывать народ».

В продолжение десятилетия Масарик упорно и систематически работал со своим народом над своим народом. Одну за другой разбивал его иллюзии во имя и ради «крепкого духа, твердости души».

Славянофильство, столь дорогое и любезное сердцу многих чехов, встретило в нем резкого критика, сурового и жестокого.

«Путь России — не наш путь. И мы давно прошли период, ныне проходимый Россией».

«Вы строите, — обращается он к славянофильствующим и русофильствующим чехам, — ваши теории и идеи на песке, ибо надежды ваши возлагаете на русского царя. Вы верите в его силу и мощность, а не видите всю гнилость и дряхлость русского самодержавия. Не на царя русского уповайте, а на русский народ»...



***

И на место иллюзий, на место романтических мечтаний чешских политиков прошлого столетия Масарик утверждает критику разума, холодный анализ событий — реализм как основу национального возрождения, реализм как философию. Но, утверждая торжество разума, пропагандируя верховенство разума во всех сторонах современной политической и общественной жизни, он оставался в то же время реалистом особенным, тем реа-



Стр. 321



листом, под понятие о котором лучше всего и правильнее можно подвести современного чеха-интеллигента.

Всякий чех, и интеллигент, быть может, более рабочего или крестьянина — реалист. Реалист в жизни своей, реалист в своих мировоззрениях. Но реализм чеха не чужд мистицизму. Где-то глубоко, в подоплеке своей, современный чех тяготеет к Яну Гусу, к чешским Братьям, тяготится холодностью своих рассуждений, ищет выхода из крепких пут логики и заколдованного круга, очерченного элементарной арифметической формулой «дважды два — четыре».

Приняв Европу, впитав в себя принципы современного уклада жизни и умозрения европейца, чех остался в глубине своей души славянином. С его идеализмом, зачастую беспочвенным, с его мистицизмом. Европу чех принял как метод жизни, как механику, необходимую для повседневности, для организационной повседневности, которая творит «сегодня и завтра», которая творит «культуру внешней цивилизации», которая есть залог и базис современной Европы.

И, покорившись наружно этому европейскому разуму, чех остался сторонником интимнейшим и неразрывным «чувства», его адептом, его поклонником.



***

Томаш Масарик, ныне Президент Чехословацкой Республики, крупный философ и историк, — сын крестьянина, сельского батрака, кучера. Все детство и вся юность его связаны с крестьянскими настроениями, с крестьянской жизнью чехословацкого народа. Он вполне и бесспорно — сын своего народа, и черты, заложенные в последнем, только более ярко и более глубоко отразились в нем... И знакомство с Масариком больше всего и полнее всего знакомит нас с чехословацким народом.

Масарик — реалист. Так называет он себя. Так называют себя его ученики и последователи. Так называется политическая партия, лидером которой он был. Реализм. И, однако, историк-исследователь Чехии, француз Эрнест Дени не находит другого определения, другого наименования для Масарика, как «мистик», как «человек склонный и близкий к мистицизму».

И изучение Масарика, его сочинений, речей, его многочисленных книг убеждает в том, что есть доля правды, и притом большая доля правды в словах французского историка. И реализм Масарика — особенный. А рассудочность его



Стр. 322



— кажущаяся, надуманная, я бы сказал «фанатичная». Это не есть раcсудочность от холода натуры, от спокойствия. Нет. Разум принят им как единственное средство одолеть «великое чувство», «великую мятежность».



***

«Кто спас мир?» — спрашивает Масарик в своем сочинении, посвященном самоубийству. Это не был ни политик, ни экономист, ни социалист, ни демагог. И поистине грандиозно видеть Христа в эту эпоху, столь полную волнений, удаленным от всякой политики, и это — в то время, когда Ему было бы так легко покорить сердца людей политическими манифестациями. Но чего Он требовал? Чего Он хотел? Он хотел, чтобы человек стал хорошим — добрым.

И учение Христа сказывается и проявляется во всем, что говорит Масарик. Вера в правду, в необходимость неотложную и первостепенную реформировать, усовершенствовать человека, созданного по образу и подобию Божию, сделать этого человека Богочеловеком — таков базис, подоплечная сущность масариковского реализма.

Любовь к Богу, искание вечной правды, зов на служение человечеству — и наряду с этим холодная рассудочность, требование систематической, упорной, повседневной работы и насмешливое, ироническое отношение «к широким настроениям славянства, к его беспочвенным увлечениям».

И чем ближе и больше знакомишься с Масариком, тем более и более поражает эта его своеобразная и удивительнейшая двойственность: «Ни Конт — ни Достоевский». «Ни Юм — ни позитивизм». «Ни Маркс — ни идеализм».

Так любит повторять Масарик, и, однако, столь причудливейшим образом смешаны в нем и Достоевский, и Маркс; и Конт, и Юм. Восток и Запад. 



***

Словацкий мужик, от народа своего впитавший великий его идеализм, ту веру в правду, ту веру в необходимость и неотложность ее всемирной реализации, выразителем которой были Ян Гус и Чешские Братья. Ведь зовом к правде, зовом к Перво-Христу, протестом против лжи католичества, против искажения правды Божеской — было гуситское движение. И, задавленное католичеством, внешне похороненное, оно осталось жить в душе чешского народа. И это их святое святых. Это их вторая душа, настоящая, полуприкрытая. И это влияние Яна Гуса — это преломление Гуса в Масарике — сказывается в каждом слове его, в каждой строке, им написанной.



Стр. 323



Отсюда, от истоков гусизма — от Вифлеемской пражской церкви, куда стекались шестьсот лет тому назад ищущие правды чехи, — отсюда проистекает и вера масариковская в правду, в торжество ее, в «человека», в «Христа».

И сила Масарика — не в его рассудочности, не в том, что холодному анализу подверг он свое мировоззрение и свою тоску, не в его европеизме и реализме, а в том, что отражает он «чувство» Яна Гуса, тягу его к п р а в д е.



***

Почему любите вы Масарика? — спрашиваю я простых чешских крестьян, серых и невзрачных, живущих в городах. «Масарик — правдивый человек. За правду он борется. Любит ее. Он наш. Наш батюшка. Мы верим ему». И они верят ему так же, как верили их предки Яну Гусу, и идут за ним так же, как шли те за Гусом. И в их понятии, в их представлении кажется Масарик не философом, не ученым и не президентом Республики, а пастырем, вождем, быть может, пророком чехословацкого народа, пророком, который более удачно выведет их на путь «правды и любви», на который не удалось вывести их предков Яну Гусу.

И не случайность, а исторически продиктованная необходимость была в том, что именно Масарик 6 июля 1915 года — в пятисотлетие сожжения Яна Гуса — провозгласил перед его статуей и именем его независимость Чехии. И было в этом менее всего рассудочности и менее всего от Европы, а было это торжеством мистическим, пророчеством, преисполненным верой в торжество правды.



Борис Соколов.