А. Северов. орьба классов и правительственная коалиция: По поводу Гёрлицкого съезда германской социалдемократии

[Гуковский А.И.] Борьба классов и правительственная коалиция: По поводу Гёрлицкого съезда германской социалдемократии / А. Северов. // Современные записки. 1921. Кн. VIII.С. 324–345.


Стр. 324

БОРЬБА КЛАССОВ И ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ КОАЛИЦИЯ.

(По поводу Гёрлицкого съезда германской социал-демократии.)



Для каждого, кто обращается мыслью к будущим судьбам России, важно ознакомиться поближе с попытками современной Германии построить на новых началах устойчивую государственную власть. Гроза войны и революции кинула бывшую империю Гогенцоллернов, так же как нас, из одной крайности в другую, из вековых пут военной монархии в наспех сколоченные тиски коммунистической диктатуры. Новые колодки не замедлили распасться вслед за старыми. Страна не испытала и сотой доли тех разрушений, бедствий и потерь, какие выпали на долю России; самые крайности были смягчены в Германии высокою культурой; она же позволила стране быстрее изжить опустошительный переворот и с нерастраченным запасом сил приняться за дело строительства новых форм жизни. Но направление исторического процесса в основных чертах там и здесь было одно и то же. И это позволяет нам в событиях современной Германии искать тех поучений, какие можно извлечь из контрольного опыта, предпринятого с ослабленною прививкой. Во всяком случае, мы не вправе пройти равнодушно мимо тех отчаянных усилий, которые на наших глазах делает немецкий народ, чтобы создать демократическую власть, способную справиться с последствиями внешнего разгрома и гражданской войны.



Стр. 325



На исходе третьего года республики ее внутреннее положение все еще остается глубоко тревожным. Демократический строй имеет справа и слева равно непримиримых врагов. Коммунисты, хотя и распылены, и ослаблены провалом своего мартовского «путча», продолжают, однако, вести в рабочих массах непрерывную агитацию против «буржуазного парламентаризма». Монархическая реакция, несмотря на крушение попытки Капп-Лютвица, развивает неугомонную деятельность. Обладая огромными денежными средствами и запасами оружия, она организует подпольные заговоры, открытые выступления и дерзкие политические убийства — остающиеся безнаказанными, потому что ее же сторонниками и агентами еще кишат правительственные и судебные учреждения: для того чтобы коренным образом обновить их состав, нужны время и силы, которыми до сих пор еще не располагала государственная власть.

Оба враждебные новому строю лагеря — правый и коммунистический — усиливаются использовать бедственное внешнее положение страны и вызванное им обострение национального чувства с целью произвести новый внутренний переворот, хотя бы ценою явно безнадежной военной авантюры. Грозящая с двух противоположных сторон республике и сохранению мира опасность заставила всех, кто ее осязал, искать путей к взаимному сближению во что бы то ни стало. Так на первых же порах послереволюционного периода в Германии возникло и стало укрепляться сознание необходимости коалиционной власти с возможно более широкой народной основой. Эта точка зрения быстро была усвоена всеми демократическими партиями, как социалистическими, так и буржуазными. Другого выхода, впрочем, и объективно не существовало. Многочисленный рабочий класс не представлял из себя политически единого целого, а делился между анархистами, синдикалистами, коммунистами разных оттенков, независимыми и правыми социалистами, партией католического центра и т. д. Крестьянство, мелкая и крупная буржуазия, чиновничество, ремесленники и т. д. являли не меньшую пестроту.



Стр. 326



При этом ни одна партия не опиралась в населении на такое сильное большинство, которое давало бы ей возможность взять нераздельно в свои руки управление государством, даже если бы она отважилась принять на себя столь же нераздельно и всю связанную с властью ответственность, и весь труд организации хозяйственной, культурой и политической. Не могло выручить и объединение в правительстве одних социалистических партий, несмотря на их многолюдность. Необходимо было искать сотрудничества «междуклассового», союза разнородных социально-политических группировок. Вне такого пути — спасения не было. Раннее признание этой истины составляет положительную историческую заслугу «социал-демократической партии Германии» (правые социалисты-мажоритеры). Это — первая по численности из всех германских партий, и благодаря ее деятельности можно утверждать, что в Германии правая демократия нашла себе наиболее сильную опору в одной из социалистических группировок; что республика держится в ней прежде всего на умеренных социалистах, которые для ее защиты признали необходимым вступить в длительное правительственное сотрудничество с идущими к той же цели партиями несоциалистическими. Такова немногочисленная, преимущественно интеллигентская по составу партия, демократическая и могущественная партия католического центра, насчитывающая сотни тысяч сторонников среди рабочих, крестьян, ремесленников и мелкой буржуазии, в особенности на юге и на Рейне.

Вот каким образом было положено начало так наз. «малой коалиции». Она была бы гораздо сильнее, если бы социал-демократия оставалась единой, как это было до войны, когда она вместе с центром уже составляла большинство в рейхстаге (после выборов 1903 г. и 1912 г.). Откол «независимых», занявших более чем двусмысленную позицию в вопросе о демократии и пролетарской диктатуре, сильно осложнил задачу построения демократической власти. Независимые, одержавшие относительную победу на выборах в июне 1920 г., отказались вступить в правительство совместно с буржуазными партиями, что вынудило центр настаивать на



Стр. 327



привлечении «германской народной партии», правое крыло которой в то время вело усиленную монархическую пропаганду. А это уже заставило и правых социалистов выйти из состава имперского правительства. Они однако вернулись в него в мае тек. года, настояв на устранении «народной» партии. Но малая коалиция, опираясь лишь на слабое большинство в парламенте и в стране, не имела ни устойчивости, ни достаточной силы для тех решительных действий и для той твердой политики, к которым события обязывали правительственную власть. Заявив формальный протест против состоявшегося решения верхне-силезского вопроса, вызвавшего огромное возбуждение в стране, имперское правительство однако признало необходимым подчиниться ультиматуму и приняло на себя ответственность за выполнение всех требований союзных держав. Разгул реакции в Баварии в свою очередь требовал энергичного отпора. Убийство монархистами вождя католического центра Эрцбергера, страстного демократа и патриота, обострило неотложную необходимость обновления личного состава органов администраций и суда. Волна внушительных демонстраций протеста против этого террористического акта, прокатившаяся 4 августа по всей империи, ясно указала правительству на его долг. Но для выполнения этого долга необходимо было усилить правительственную власть, расширив ее базис в рейхстаге и в стране. Неустранимо возникал вопрос о возможности и необходимости «широкой коалиции» — с привлечением на защиту республики более демократических элементов из рядов той самой «народной партии», многочисленной и пестрой по составу, сотрудничество с которой правые с.-д. считали невозможным еще несколько месяцев тому назад.



II.



Тем временем в рядах социал-демократии нарастала потребность осветить политику партии с точки зрения ее теоретических основ и, с другой стороны, пересмотреть самую программу в связи с условиями пореволюционно-



Стр. 328



го времени. В самом деле, нельзя было не видеть, что коалиционная политика при всяких обстоятельствах и во всяком случае ближе к сотрудничеству классов, чем к борьбе классов, которая доселе неизменно лежала в основе всех без исключения социал-демократических программ. И в соц.-демократической литературе начались попытки подвергнуть критике этот знаменитый принцип, всякое прикосновение к которому многими считалось и считается посягательством на самые основы научного социализма. Один из новых ревизионистов, Генрих Кунов, отвечая на такие возражения, напомнил своим оппонентам о судьбе лассалевского «железного закона рабочей платы». Как известно, «закон» этот, находившийся в тесном родстве с мальтузианством, начисто отрицал возможность для рабочих улучшить свое материальное положение в рамках капиталистического общества, так как всякое повышение рабочей платы ведет-де к усиленной рождаемости, к увеличению числа рабочих — а избыточное предложение рабочих рук тотчас же снова сбивает плату на уровень прожиточного минимума. Нам теперь совершенно ясно, что эта теория была бы верна разве только при условии, если бы плодовитость действительно была пропорциональна благосостоянию, а главное — если бы рабочие обладали свойством размножаться и созревать примерно с быстротою кроликов; и, наконец, если бы факты не показывали, что рабочие в передовых промышленных странах успели добиться значительной и все возрастающей степени благосостояния. Тем не менее «железный закон», пленявший своею логической стройностью, был принят в свое время за непреложную истину, чуть ли не за краеугольный камень, созидаемый социал-демократией, — и о нем-то теперь приходится вспоминать лишь как о давно отвергнутом заблуждении. Против «железного закона» горячо возражал Маркс, при выработке «объединительной» программы в Готе в 1878 г. Он же решительно восставал против внесения в «объединительную» программу тезиса, гласившего, что рабочему классу «все остальные классы противостоят как единая реакционная масса». Тезис был все-таки вклю-



Стр. 329



чен в программу под давлением лассальянцев, утверждавших, что в случае его опущения партия неизбежно рушится. Однако же в следующую, Эрфуртскую программу 1891 г. он внесен не был, и никакой беды от этого не приключилось. Наоборот, партия отлично с тех пор развивалась, крепла и росла. В современных политических и хозяйственных условиях не становится ли таким же пережитком и вера в единоспасающую силу принципа классовой борьбы? Создавая свою теорию, впоследствии получившую столь прямолинейное развитие в Эрфуртской программе, К. Маркс основывался на определенном представлении о будущей эволюции капиталистического общества: оно пойдет к все большему обострению и упрощению классовых противоречий при постепенном, но неуклонном исчезновении всех промежуточных, серединных социальных слоев. «Наша, буржуазная эпоха, — говорилось в Коммунистическом манифесте, — отличается тем, что она упростила классовые противоречия. Все общество делится более и более на два большие враждующие лагеря, на два обширных, друг другу непосредственно противостоящих класса: буржуазию и пролетариат». Верно ли, — спрашивает Кунов, — что общественная эволюция получила предсказанное К. Марксом направление — в Германии или где-либо? Действительно ли рабочий класс сплотился в единую великую рабочую партию? Составляет ли германская социал-демократия чисто рабочую классовую партию с единым боевым фронтом, так что понятия рабочего класса и классовой партии взаимно покрывают друг друга? А средние слои — разве они исчезли, вытеснены с арены политической борьбы, так что только одна великая рабочая партия осталась лицом к лицу с буржуазией? На все эти вопросы Кунов не без основания дает отрицательный ответ. Эволюция классов и партий получила совсем не то направление, какое предсказывалось в Коммунист. манифесте и Эрфуртской программе. «Средние слои — крестьянство, самостоятельные ремесленники — не исчезают. Классовые противоречия, вместо того чтобы упроститься, все больше усложняются. Рабочий класс в Германии, не говоря о том, что зна-



Стр. 330



чительные его части все еще принадлежат к буржуазным партиям — в особенности к партии центра, поделился на несколько враждующих между собою партий, и каждая из них состоит вовсе не только из рабочих, но также и из частей других классов: самостоятельных ремесленников, крестьян-собственников, чиновников, служащих разного рода и людей свободных профессий. В особенности относится это к правой социал-демократии, мажоритерам. И все больше растет в ее рядах убеждение в необходимости пополниться гораздо еще более обильным притоком крестьян, ремесленников, чиновничества, учителей и т. д. — если партия действительно хочет достигнуть политического господства». Отсюда Кунов выводит следующее заключение: «Коль скоро партия перестала быть чисто классовой, а сделалась смесью различных классов, то она уже и не может вести в прежнем смысле классовую политику, одностороннюю политику в интересах одного лишь рабочего класса, а должна стремиться к согласованию интересов разных в ней частично представленных классов. Невозможно требовать в одно и то же время — как это, однако, делается многими — и того, чтобы партия развивала пролетарскую классовую борьбу, и чтобы она привлекала в свои ряды крестьянство и для этого выступала бы защитницей его интересов как производителя. Поскольку в составе социал-демократии преобладают рабочие, которые своею деятельностью и ролью в хозяйственной жизни страны представляют высокой важности социальный фактор, а по своей политической подготовке и организационным навыкам стоят выше многих так наз. образованных кругов, — рабочая политика должна иметь для партии преобладающее значение, однако все-таки не исключительное». (Neue Zeit, 1921, вып. 19, 21, 24, 2.)



III.



Соображения Кунова не открывают Америки, но они жизненны, они во многом согласны с действительностью. Про-



Стр. 331



должая ход его мыслей, можно сказать, что каждая из современных политических партий представляет собою в уменьшенном размере такое же сочетание разнообразных интересов, каким вынуждена быть всякая коалиционная государственная власть; любая сложная по составу партия уже является коалицией в миниатюре — и самым своим существованием оправдывает идею коалиции правительственной. Но чего-то, и, может быть, главного, все-таки Кунов не досказал — и досказать не мог, оставаясь в кругу тех представлений, которые стремятся весь ход исторического развития объяснить исключительно игрой экономических и классовых интересов — то борьбой между ними, то более или менее вынужденными соглашениями между ними же. Самая пестрота социального состава политических партий, из которых каждая включает в себя в разных пропорциях представителей всех без исключения классов; иначе говоря — распад, разверстка всех существующих классов, а в частности и пролетариата, почти между всеми существующими партиями; распад, который обычно оценивается только как следствие временного и пагубного заблуждения, так как каждая партия считает одну себя истинной представительницей соответствующих классовых интересов; наконец, то обстоятельство, что этот распад произошел в результате войны, повсюду вызвавшей, вместе со взрывом низменных страстей, подъем таких идеологических устремлений, которые в обычное время заглушаются борьбой за существование или за прибавочную стоимость, — все это приводит к заключению, что современные политические партии делятся и строятся не исключительно и даже не преимущественно по классовому признаку, а по сложной совокупности интересов, верований, культурных понятий и навыков и общественно-политических мировоззрений. Нужно быть очень близоруким, чтобы основную задачу политической партии видеть в поисках какого-то примирения классовых противоречий между входящими в ее состав дробными долями разных классов. Можно ли серьезно говорить о примирении или согласовании классовых интересов, например, поме-



Стр. 332



щика и крестьянина, фабриканта и рабочего, состоящих членами партии католического центра? Если тот или другой кузнец или литейщик идут не к коммунистам, сулящим им диктаторскую власть; не к независимым, тоже зовущим их к диктатуре, только в менее близком будущем; и даже не к умеренным социалистам, приглашающим их встать в ряды борцов за демократию, ведущую правовым путем к освобождению труда и человечества; а идут именно в католический центр, и никуда более — то, очевидно, это потому, что для данного кузнеца Михеля или литейщика Ганса важнее всего то, что этот центр — католический. Миллион с четвертью рабочих остаются, несмотря на зазывания и посулы коммунистов и травлю со стороны независимых, верными членами партии мажоритеров — вероятнее всего потому, главным образом, что она не только свободна от конфессиональных начал и патриотична, но и стоит за социализм правовой и демократический, отрицает насилие, гражданскую войну и тиранию во всех видах, не разрушает производства и желает сохранить накопленные ценности национальной культуры. Демократический социализм и большевистский коммунизм — не только два разных мировоззрения, это — два исключающих друг друга строя верований, навыков, чувствований и понятий. Где люди — не стадо, а индивидуальности, прошедшие известную общественную школу, усвоившие ряд определенных общественных представлений, там самые свои интересы они оценивают и соподчиняют по-разному. Единство классовых интересов — служебное житейское упрощение, сыгравшее в свое время не только демагогическую, но и организационную роль, но неудержимо разлагаемое всем ходом истории. Конечная цель всего рабочего движения едина — это освобождение труда и человечества. Но представления о путях, ведущих к этой цели, бесконечно разнообразны — и в них вся сила, борьба между ними на наших глазах сменяет и вытесняет классовую борьбу. Мы видим, что эти пути могут проходить и через католическую церковь, и через парламентарную демократию, и через анархию.

Не партии, а тресты, капиталистические и рабочие синди-



Стр. 333



каты, профессиональные союзы — вот подлинные группировки классовых интересов. Каков бы ни был их удельный вес — это не органы политической борьбы, они имеют ограниченную, прежде всего, хозяйственную сферу действия. Их сила растет, они все чаще бросают свой тяжелый груз на весы истории — и тем более было бы пагубным стремление строить партии исключительно на классовом начале, низводя их на роль трестов и синдикатов, склонных противопоставлять свои непосредственные частичные выгоды иногда наиболее жизненным интересам всего национального целого.

Борьба партий в настоящее время все более становится борьбой политических мировоззрений. Тождество интересов рабочего класса и его классовая борьба сохраняют все свое значение в пределах непосредственных требований, касающихся улучшения материального быта и условий труда. Это может осложнять междупартийную борьбу, но не исключает ни деления рабочего класса между различными политическими партиями, ни их многоклассового состава. Присутствие большого числа промышленных рабочих в рядах католической партии естественно налагает на ее политику печать значительного социального радикализма. Но приятие всей ее программы находящимися в ее рядах представителями и буржуазии и рабочего класса вытекает не из стремления тех и других к примирению взаимных выгод, а из политических и идеологических целей, лежащих где-то далеко вне экономики и неизменно определяющих собою облик партии на протяжении всего ее уже долгого исторического пути. Если бы не существовало этих самодовлеющих, вне экономики лежащих целей, определяющих существо и бытие больших политических партий, тогда ничего бы не было легче, как разрешить социальный вопрос. Стоило бы, напр., рабочим, вместо того чтобы жаться к одним лишь социалистам и центру, наводнить своею массой как раз наиболее реакционные партии и таким способом подорвать самое упорное противодействие своим классовым интересам. Препятствие только одно: для вступления в монархическую партию непременно



Стр. 334



надо быть или стать монархистом. Но вот оказывается, что для большинства рабочих это препятствие непреодолимо.

Напрасно считают менее глубокими, временными и чуть ли не случайными, как легкая простуда, те разногласия, которые легли между сторонниками народовластия и приверженцами пролетарской диктатуры. Эта рознь — не детская болезнь, а неизбежное следствие большей политической зрелости рабочих, оплаченной дорого обошедшимся опытом. Опыт не может и не должен быть предан забвению, борьба между двумя противоположными началами не может быть изжита вничью, она должна быть доведена до конца — и воссоединение пролетариата может свершиться только одним из двух путей: либо под бичами диктатуры над человеческим стадом, либо под знаменами идущего к социалистическому идеалу правового народовластия.



IV.



Вернемся, однако, к современным немецким ревизионистам. Речь шла о Кунове. Несмотря на то, что этот автор остается пленником теории всеопределяющих классовых интересов, его писания прозвучали для многих, не исключая и части его партийных единомышленников, как неслыханная и разрушительная ересь. Тем меньше могли стерпеть подобные рассуждения независимые социалисты. Сам умеренный и уравновешенный К. Каутский, вопреки своим де-мократическим склонностям пребывающий в их рядах, выступил против Куновских новшеств с резким протестом, в котором слышится нескрываемое раздражение автора Эрфуртской программы против явного посягательства на глубочайшие ее основы. Каутский полагает, что отрицание классового характера партии — «дело гораздо более серьезное, нежели коалиционная политика». Коалиционная политика — «всегда нечто преходящее и тем более безопасное, чем отчетливее выражен классовый характер партии». «Но когда пытаются самую партию превратить в какую-то коалицию, то та-



Стр. 335



ким путем предоставляют элементам, имеющим лишь некоторые общие с нею интересы и могущим идти вместе с нею только при определенных обстоятельствах, — влияние на все ее стремления. А это превратило бы социал-демократию в такую же неустойчивую и бесхарактерную партию, какой сделались национал-либералы, ныне «народная партия». К тому же привлечение в партию слоев, не принадлежащих к рабочему классу, — не более как оптический обман. Еще до войны пытались вербовать их — и всегда безуспешно. Достаточно сослаться на те результаты, какие дала до сих пор агитация среди крестьян. Прилив же новых слоев после войны и со времени революции охватывает почти исключительно такие элементы, которые фактически являются рабочими, не имеющими собственных средств производства: таких наемных рабочих, которые до сих пор причисляли себя к буржуазии, служащих и чиновников. Война пролетаризировала их быт (Lebenshaltung), а революция привела их к пролетарскому образу мыслей. Вот почему, а не как слои «стоящие вне рабочего класса», приходят они к социалистам. Задача, которую они нам ставят, состоит не в том, чтобы заклясть классовую борьбу, а в том, чтобы их самих ввести в ее ряды». Каутский убежден, что классовые противоречия продолжают обостряться, — «а потому и массы германской социал-демократии, наперекор своим руководящим теоретикам, будут все более подчеркивать классовый характер своей партии. При этом само положение вещей, вопреки противодействию некоторых вождей, боящихся при воссоединении утратить долю своего влияния (курсив в подлиннике), все более будет вынуждать к слиянию социалистических партий, которое в конце концов и произойдет наперекор всему... Однако же, оговаривается Каутский, — не так скоро, как это было бы желательно в интересах роста политической силы пролетариата. Существуют, по-видимому, элементы, которые надо гнать к единству палками (die zur Einigung geprügelt werden müssen). Ударов, сыпавшихся до сих пор со стороны реакции, для них, очевидно, недостаточно» (Freiheit, 23.9.1921).



Стр. 336



В сущности, это критика довольна слабая. Не только наемные рабочие, причислявшие себя раньше к буржуазии (главные мастера, инженеры? — А. С.), но и служащие чиновники, примкнувшие к партии, оказываются, по Каутскому, рабочими. Правда, они не имеют «собственных средств производства». Но ведь одного этого отрицательного признака все-таки недостаточно для их зачисления в остальную категорию пролетариата в том смысле, как она понималась до сих пор. Недостаточно и того, что война ли или какая бы то ни было другая причина привела к «пролетарскому образу жизни» торгового служащего или правительственного чиновника, — чтобы на этом основании признать их рабочими. Революция привела их к «пролетарскому образу мыслей» — вот это другое дело. Но пролетарского образа мыслей не существует. Есть анархический, католический, «независимый» образ мыслей; есть и социалистический — и он-то привел их к социалистам, где они встали рядом с рабочими, оставшись, однако, членами тех же «буржуазных» слоев, к которым принадлежали и раньше. Таких немало; но и малочисленные группы могут оказывать полезное влияние стойкостью, подготовленностью, высоким духовным строем, энергией. Выдающиеся деятели социализма не всегда принадлежали к рабочему классу. Чем больше представителей других классов вовлекаются в ряды партии притяжением ее идеологии и политики, тем лучше, казалось бы, для того дела, которому она служит, и прямая задача партии — как можно шире охватывать «промежуточные» социальные слои, останавливаясь по необходимости только перед глухою стеной, отделяющей от непримиримых противников и естественных, исторически данных врагов. 

Если же признавать необходимым чисто классовый характер партии, если считать это слово действительно к чему-нибудь обязывающим — тогда у всякого, кто стучится в двери партии, надо не обинуясь спрашивать паспорт: — Вы крестьянин, мелкий буржуа, чиновник, приказчик, учитель? Нам таких не нужно. Ступайте откуда пришли, идите туда, где пекутся о мелкобуржуазных интересах, — к буржуаз-



Стр. 337



ным демократам, к католикам или куда угодно. Вы подвергались преследованиям за социалистические убеждения при старом режиме? Это нас не касается. Нам нужны не социалисты, кто бы они ни были, а только пролетарии, члены рабочего класса. Проходите мимо!

Так, однако, не поступают и ревнивые блюстители классового начала — независимые. Но это-то и вынуждает их маститого теоретика обращаться к несомненной натяжке, чтобы причислить к пролетариату явно чужеродные ему элементы.

Все остальное в статье Каутского — только пророчества, которые на современной действительности во всяком случае не основываются. Они ее не объясняют и ей противоречат. Автор даже и не пытается указать, каким же именно путем произойдет «наперекор всему» воссоединение хотя бы мажоритеров с независимыми, не говоря уже о коммунистах: первые ли отрясут прах демократии, или вторые откажутся от своих чаяний классовой диктатуры, или, наконец, найдена будет примирительная формула, в которой великие противоречия эпохи будут не разрешены, а более или менее искусно скрыты? Но здание грядущего единства лучше строить на трясине, чем на таких формулах: оно не выдержит первого толчка.



V.



Вопрос о коалиции разрабатывался в новейшей германской соц.-дем. литературе и с других точек зрения, которые всегда приводят к тем же самым или смежным вопросам марксизма. Один из видных парламентских представителей партии Карл Зеверинг, оспаривая возможность для нее ограничиваться ролью безответственной оппозиции, писал: «Когда же и где было видано, чтобы политически и хозяйственно забитый народ вдруг оказался наиболее способным к политической деятельности? Политические преследования, произвол властей и палочные удары вместо хлеба



Стр. 338



способны довести отдельного человека до отчаяния и ожесточения, но не могут быть средствами политического воспитания. Демократически-социалистическая мысль будет не укреплена, а ослаблена, если мы принципиально откажемся от всякого сотрудничества с буржуазными партиями. Та масса чиновничества, которая значительною своею частью причисляет себя к социал-демократии, под угрозами и давлением сверху постепенно снова впадет в индифферентизм довоенной эпохи. Правда, такое давление и репрессивные меры по необходимости держались бы в известных границах из опасения вызвать насильственный отпор снизу. Но сколько зачатков свободного демократического развития успело бы до того погибнуть, сколько было бы растрачено народных сил, как было бы подорвано наше народное хозяйство, если бы дело снова дошло до гражданской войны!» (Socialist. Monatshefte, 1921, вып. 18—19.)

Партийный политик — в настоящее время член коалиционного прусского правительства — ставит вопрос чисто практически. Но он борется, в сущности, с прочной, более чем полувековою марксистскою традицией, не утратившей своей живучести и до наших дней и запечатленною в Эрфуртской программе, которая построена именно на таком же парадоксе: рабочий класс будет испытывать все большее давление капиталистической эксплуатации — а потому-то он и сделается хозяином и строителем новой жизни. Известный теоретик-экономист Конрад Шмидт, следуя по тропе, уже давно проторенной Эд. Бернштейном, и пользуясь противоречивыми положениями, которых немало у первоисточника программы, К. Маркса, — вновь пытается извлечь из них же эволюционную теорию, намечающую путь к социальному переустройству не через обнищание масс и связанные с ним катастрофические промышленные кризисы, а через постепенное повышение доли участия рабочих в продукте их труда — и считает необходимым при пересмотре партийной программы исключить из нее теорию катастроф и обнищания.

На том же настаивает и Кунов: «В новой программе не должно быть указаний на то, что «с силою естест-



Стр. 339



венной необходимости» все возрастает нищета рабочего класса и богатство предпринимателей, средние слои выпадают, и экономические кризисы разливаются все шире, так что, в конце концов, для спасения от общественного бедствия ничего другого и не остается — как социализм»; не должно быть «уверений, что лишь все глубже погрязающий — согласно Эрфуртской программе — в нищете, угнетенности, порабощении и истощении рабочий класс и только он один будет обладать способностью и силой для осуществления социализма»... (Neue Zeit, 5.VIII.1921.)

Эта всесторонняя переоценка ценностей марксистского предания призывала партию к большей и последовательной активности в рамках еще действующего общественного уклада, к непременному и деятельному участию в возглавляющей его государственной власти, — уже для того, чтобы не падал, а повышался уровень развития и благосостояния рабочего класса, чтобы накопленная им сила получала применение, а не пропадала, не растрачивалась даром.



VI.



Так подготовлялись основы той новой программы германской социал-демократии, которая на недавнем, отныне историческом съезде партии (в Гёрлице, 19—23 сентября тек. года) была принята почти единогласно (всеми голосами против пяти). Первоначальный проект, однако, еще во время предварительной разработки при участии руководящих органов партии подвергся изменениям, которые чрезвычайно любопытны как эпизоды борьбы между преданием, отложившимся в привычных, освященных временем словесных формулах, и неустранимыми требованиями изменившихся исторических условий. Останавливаться на этих эпизодах было бы слишком долго. Но необходимо отметить, что упоминание о классовой борьбе, отсутствовавшее в первоначальном проекте и замененное указанием на борьбу с капитализмом во имя социализма, в последней редакции было восстановлено. Формаль-



Стр. 340



ная преемственность традиции таким образом сохранена. Однако при этом самой социал-демократии дано, определение, расширяющее ее рамки далеко за пределы чисто-пролетарской классовой партии. «Социал-демократическая партия Германии, — говорится в утвержденном съездом проекте, — есть партия трудящегося народа в городе и деревне. Она стремится к объединению всех физически и духовно созидающих, живущих собственным трудом, для совместных постижений и целей, для совместной борьбы за народовластие и социализм».

Понятие «физически и духовно созидающих, живущих собственным трудом» чрезвычайно широко. Оно охватывает всех «мелких и средних крестьян-собственников, ремесленников, интеллектуальных работников, чиновников, торговых служащих, художников, писателей, учителей, представителей всякого рода свободных профессий», о пролетаризации которых вследствие войны говорится далее в программе — словом, охватывает, можно сказать, всю нацию за исключением лишь того малого меньшинства ее, которое существует за счет чужого труда. Наравне с рабочими — прямыми антагонистами капитала в разделе продукта их труда — в ряды партии вводятся целые слои населения, в этом разделе непосредственно не участвующие, даже самостоятельно производящие материальные меновые ценности; в борьбе за условия рабочего труда прямо не заинтересованные, иногда даже испытывающие невыгоды от повышения заработной платы, ведущего ближайшим образом к вздорожанию предметов их потребления. Если партия отстаивает улучшение рабочего быта при значительном участии таких нерабочих слоев, то в меру этого участия ее политика, оставаясь формой движения в сторону социалистического переустройства общества, все-таки и социально, и психологически утрачивает, конечно, характер классовой борьбы. И когда в программе далее указывается, что «капиталистическое хозяйство... сделало классовую борьбу за освобождение пролетариата историческою необходимостью и нравственною обязанностью» — то ненужность и неуместность здесь определения «классовую» сама собой броса-



Стр. 341



ется в глаза. Становится ясным, что это — не больше как вынужденная и только словесная уступка преданию, слабая дань, уплаченная ему, впрочем, на всем протяжении программы всего один только раз. Удержав слово «классенкампф», программа вынула из него всякое классовое содержание.

Вместе с тем она круто обрывает марксистское предание в области его философии истории, его схем общественно-хозяйственной эволюции, его теории кризисов и катаклизмов, его оптимистического фатализма и предсказаний будущего. Все это составляло основу содержания Эрфуртской программы; обо всем этом в новой программе, сжавшей собственно теоретическую часть до размера печатной странички, нет ни слова.

Сойдя фактически с классовой точки зрения, отбросив предпосылки исторического материализма, герлицкая теория вступает на путь освобождения германского социализма от марксистской догматики — и это дает ей возможность занять совершенно определенную позицию в основном вопросе современного исторического периода. Вместо «рабочей диктатуры — логического увенчания последовательно проведенного принципа классовой борьбы» — партия избирает своею политическою системой последовательно проведенное народовластие. «Социал-дем. партия, — сказано в программе, — решилась отдать все (das Letzte einzusetzen) на защиту добытой свободы. Она видит в демократической республике бесповоротно данную историческим развитием форму государственного устройства и всякое нападение на нее считает посягательством на жизненные права народа». Общественное переустройство партия мыслит только на этой исторически данной основе: «Она борется за господство организованной в свободном народном государстве народной воли над общественным хозяйством, за обновление общества в духе социалистической солидарности...». Здесь авторы программы сочли справедливым сослаться на своих предшественников: «В этом смысле соц.-дем. партия Германии возобновляет свое исповедание, из-



Стр. 342



ложенное в Эрфуртской программе: она борется не за новые классовые привилегии и преимущества, а за отмену классового господства и самых классов и за равные права и обязанности для всех»... Указание правильное: конечная цель и раньше определялась именно так. Но там думали к ней идти другой дорогой: к уничтожению классового господства — через установление нового классового же господства взамен старого. Здесь — вместо класса — народ, вместо захвата власти сознавшим себя пролетариатом — организованная в демократической республике воля всего народа, всей нации. Нельзя было яснее, чем этой ссылкой на Эрфуртскую программу, подчеркнуть разрыв с нею ее преемницы — даже там и, пожалуй, там в особенности, где пытаются сохранить следы унаследованной фразеологии.



VII.



Ставя перед партией положительные органические задачи, программа устанавливает направление ее политики и намечает ряд мер для укрепления республики демократизации всех учреждений и обширного социального строительства. Эти меры касаются народнохозяйственной и социальной политики, финансов, государственного устройства и управления, местного самоуправления, юстиции, просвещения и международных отношений. Здесь приходится отметить странный пробел: говоря о необходимости международного сплочения рабочего класса на демократической основе как вернейшей гарантии мира, программа ни словом не упоминает о занявшем также демократическую позицию, обновленном в августе 1920 г. Втором Интернационале, с которым, однако, соц.-дем. партия Германии связана не только морально, но и организационно.

Главнейшие из намеченных программой мер предусматривают: упрочение государственного единства республики («органически расчлененное единое государство»); развитие и самостоятельность местных самоуправлений — общинных,



Стр. 343



уездных, окружных, и областных; верховенство демократического народного представительства над всякого рода профессиональными объединениями; дальнейшее развитие обложения доходов, имуществ и наследств и прямое участие государства в имуществе капиталистических предприятий; всестороннюю охрану труда; изъятие земли, недр и естественных источников энергии из капиталистической эксплуатации; законодательное признание свободы муниципальных социализаций; демократизацию суда и передачу всей юстиции в руки имперской власти; борьбу с классовой юстицией и отмену смертной казни.

Партия, таким образом, признает возможным приступить к частичным социализациям уже в настоящее время. Но защиту республики она считает для этого необходимым условием и делает ее центральным вопросом образования коалиционной власти. На этом же вопросе сосредоточилось и внимание съезда. «На наших плечах, — сказал докладчик программной комиссии Лебе, — покоится демократическое государство». Отто Браун и ряд других ораторов указывали, что самая крупная партия в государстве не имеет права довольствоваться ролью безответственной оппозиции и обязана из агитаторской по преимуществу превратиться в правительственную, если не хочет подвергнуть опасности самое существование республики. А участие в правительстве при существующих условиях возможно не иначе как в сотрудничестве с буржуазными партиями. Здесь перед партией и съездом вставала необходимость решить, до каких пределов допустимо расширение коалиции.

Соотношение численности партий, с одной стороны, и необходимость выполнения наложенных на страну тяжких международных обязательств — таковы были элементы этой задачи, указывавшие на неизбежность включения в правительство представительницы крупной торгово-промышленной буржуазии — «народной партии». И съезду предстояло ответить на вопрос: оставаться ли представителям партии в составе имперского правительства при включении в него «народной партии» и вступить ли в прусское совместно с нею — или и там, и



Стр. 343



здесь остаться в стороне. Исполнительный орган партии в своем докладе съезду отстаивал расширение сотрудничества под условием принятия следующей минимальной программы вступающими в правительство партиями:

«Признание защиты республики.

Обеспечение права демократического самоопределения народа в империи, государствах и общинах.

Демократизация органов государственного управления, введение республиканского духа в государственном ополчении и полиции.

Обеспечение развития социального законодательства. 

Политика миролюбивых международных соглашений. 

Лояльное выполнение мирных договоров и ультиматумов в меру наших сил и добывание необходимых для того средств, в первую очередь, путем обширного обложения собственности».

Эд. Бернштейн, защищая точку зрения доклада, говорил, что, если партия устранится от власти, то для республики это будет иметь последствия катастрофические. Все рабочие окажутся врагами правительства республики. Как поведут себя власти по отношению к рабочему движению, угадать нетрудно. Гибельны будут последствия и для внешней политики: «С уходом соц.-демократии из правительства, падет престиж Германии именно у тех, которые к нам дружественно расположены. Ибо соц.-демократия есть партия республики. Это известно и тем, которые раньше питали предубеждение против нас. Мы должны не только защищать республику в беде, но и доставлять ей средства к жизни». Эд. Бернштейн признает, что в агитационном смысле — вступление в правительство есть жертва. Но в этой жертве есть величие. Она необходима. «Если мы не послужим опорою республики — что останется? Буржуазной радикальной партии у нас нет. Демократическая партия тает и распадается с каждым днем. Независимые предпочитают держаться политики безответственности»...

Возражавшие (делегаты Франкфурта-на-Майне и Бреслав-



Стр. 345



ля) перечисляли все невыгоды широкой коалиции для партии, которая может приобрести сторонников справа, но еще больше потеряет слева. Ссылались и на то, что «народная партия» по своему составу не может не быть враждебна рабочим. И эти указания были справедливы.

Тем не менее, съезд огромным большинством 290 голосов против 67 утвердил доклад, т. е. открыл возможность коалиции с «народной парией», которая в составе правительства будет, конечно, всемерно тормозить развитие социального законодательства, но зато, может быть, облегчит финансовые затруднения государства — однако тоже не наиболее выгодным для рабочих путем: в этом сомнения нет. С открытыми глазами, после долгого и всестороннего обсуждения, социалистический конгресс принял решение, смысл которого ясен и не допускает двоякого толкования: интересы рабочего класса и соображения популярности самой партии он подчинил интересам сохранения республики, признав их первенствующими, довлеющими сегодняшнему дню.

От соц.-демократов не зависело, пускать или не пускать «народную» партию в правительство. Они могли решать только за себя: им-то самим сидеть ли с нею за одним столом или нет. Для них было бы в тысячу раз выгоднее отойти к сторонке и занять покойное место в келье под елью — рядом с независимыми. Они предпочли ответственность — тяжелую и сложную. Для того чтобы иметь возможность «прокормить» республику — обеспечить участие капитала в покрытии возложенных на нее тяжких международных обязательств — им пришлось подать руку партии не только не республиканской даже, но и прямо упирающейся одним плечом в «немецко-национальную» реакцию. Удастся ли соц.-демократам общими усилиями с центром изолировать эту реакцию, а народную партию привести к соблюдению республиканского соглашения, терпя ее соседство — до лучших времен?

Разумеется, уйти, уступить власть правому блоку — было бы проще. Но это значило бы — эффектно поднять занавес над новым актом гражданской войны...



Северов.