М. Алданов. [Рец. на кн.:] Бирюков П.И. Л.Н. Толстой: Биография. Берлин: И.П. Ладыжников, 1921. Т. 1–3

М. Алданов. [Рец. на кн.:] Бирюков П.И. Л.Н. Толстой: Биография. Берлин: И.П. Ладыжников, 1921. Т. 1–3

Алданов М.А. [Рец. на кн.:] Бирюков П.И. Л.Н. Толстой: Биография. Берлин: И.П. Ладыжников, 1921. Т. 1–3 / М. Алданов. // Современные записки. 1921. Кн. VIII. Критика и библиография. С. 374–376.


Стр. 374

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ.



Л. Н. ТОЛСТОЙ. БИОГРАФИЯ. ТОМЫ I – III. Издательство Ладыжникова. Берлин, 1921.



Ни один из русских писателей, кроме Л. Н. Толстого, не имеет трехтомной исчерпывающей биографии — и только очень немногим из писателей западноевропейских уделены труды, приближающиеся по размеру и по характеру к работе П. И. Бирюкова.

Биографический жанр чрезвычайно разнообразен. Для него Цицерон когда-то установил н е з ы б л е м о е п р а в и л о: Neminem laedere et suum cuique tribuere. Само собой разумеется, что этому незыблемому правилу никто никогда не следовал, а менее всего — сами римляне: Светоний и Тацит создали образцы биографий, каждой своей строчкой противоречащие завету Цицерона. Род биографии-памфлета имел блестящих представителей в новейшей литературе; достаточно назвать Ривароля с его «Petit almanach des grands hommes». В XIX веке появились образцы биографий художественных; среди них истинным шедевром можно считать знаменитое жизнеописание Байрона, написанное Томасом Муром; отчасти также — хотя в гораздо меньшей степени — биографию самого Мура, принадлежащую перу лорда Ресселя. Этот род подлинного художественного творчества расцвел во французской литературе; последним его образцом была «Жизнь великих людей» Ром. Роллана. Совершенно другой (хотя тоже не о б ъ е к т и в н ы й) жанр создали немцы, особенно бесчисленные немецкие исследователи, стряпавшие биографию Гете. Здесь личность и стиль автора очень мало интересны. Значение книги — в фактах и документах. Тацит был неизмеримо крупнее своего героя (и тестя) Агри-



Стр. 375



колы. В биографии автора «Чайлд Герольда» и Байрон, и сам Мур овладевают вниманием почти в одинаковой мере. Но личность Гедеке, например, по сравнению с фигурой Гете не представляет ни малейшего интереса — и все внимание читателя сосредоточивается на том, о ком пишут, а не на том, кто пишет.

П. И. Бирюков в своем труде, заслуживающем особого уважения и признательности, задался целью собрать факты и документы с относительно малым количеством комментариев. Надо сказать, что судьба очень благоприятствует биографам нашего великого писателя. До нас дошли дневники молодых лет Толстого; сохранилось огромное множество его писем, исключительно важных и интересных по содержанию; не потеряна, кажется, ни одна из его ненапечатанных работ. Мало того, почти все литературные произведения Льва Николаевича заключают в себе богатейший биографический материал: Толстой был лучшим биографом Толстого. 

Работа П. И. Бирюкова, еще не законченная (последний, четвертый том пока не появился в печати), давно получила оценку в нашей критической литературе. В ней сконцентрированы почти все печатные сведенья, относящиеся к жизни автора «Войны и Мира». Но главную ценность труда составляют письма, никогда не появлявшиеся до того в печати, и автобиографические записки, переданные г. Бирюкову самим Львом Николаевичем.

Письма Толстого удивительны — удивительны в особенности потому, что он в них ничего не теряет. О многих ли великих людях можно сказать то же самое? Выигрывал в своих прелестных, еще недостаточно оцененных в литературе письмах разве только один Байрон. Но Байрон писем — д р у г о й, не тот Байрон, который писал демонические поэмы. А Толстой, даже в 20 лет, в своей корреспонденции — тот самый мятежник, будущий автор «Воскресенья» и «Смерти Ивана Ильича»... Автобиографические заметки, которые Лев Николаевич набросал для П. И. Бирюкова, местами в чисто художественном отношении представляют собой подлинный шедевр. Необыкновенно интересны и дневники Толстого, особенно те из них, которые написаны в молодости, задолго до периода громкой славы. Знаменитым писателям трудно вести дневник — лучшие дневники оставили нам люди, литературой не занимавшиеся: Амиель, Башкирцева, отчасти — в совершенно другом роде — гр. Валуев. Читая записные тетради последних десятилетий жизни Льва Николаевича, мы невольно себя



Стр. 376



спрашиваем: знал ли он, что все это будет напечатано? Конечно, знал и не мог не знать; чем же в таком случае д н е в н и к Толстого отличается от других его произведений?

Я бы сказал, что вообще начальный и срединный периоды жизни великого русского кладоискателя интереснее его последних лет. От первых двух томов труда г. Бирюкова при чтении нельзя оторваться; я не скажу этого о третьей книге; четвертый том отводится периоду полной святости... В нем будет человек, н а ш е д ш и й и с т и н у и н а в с е г д а у с п о к о и в ш и й с я в perfugium tutissimum изобретенной им веры. По крайней мере, таким его изобразит, конечно, П. И. Бирюков; пожелаем почтенному биографу успеха в трудной задаче.

В берлинское издание биографии Толстого включена новая глава, не печатавшаяся при жизни Софьи Андреевны: предшествовавший женитьбе Льва Николаевича его роман и переписка с одной светской барышней, фамилию которой г. Бирюков не считает удобным назвать. Эта глава книги представляет совершенно исключительный психологический интерес, но в настоящей краткой заметке я не имею возможности на ней остановиться.

В остальном, если память мне не изменяет, берлинское издание не отличается от первого; русского. Книга издана хорошо и стоит она очень недорого.



М. Алданов.