Б. Шлецер. [Рец. на кн.:] Les Matinées de la Villa Saïd / Propos d’A. France, recueillis par P. Gsell. Paris: Grasset, 1922



Шлецер Б.Ф. [Рец. на кн.:] Les Matinées de la Villa Saïd / Propos d’A. France, recueillis par P. Gsell. Paris: Grasset, 1922 / Б. Шлецер. // Современные записки. 1922. Кн. X. Критика и библиография. С. 394–396.



Стр. 394

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ.



PROPOS D’ANATOLE FRANCE, RECUEILLIS PAR PAUL GSELL. (Беседы Анатоля Франса, собранные П. Гзеллем. Изд. Грассе, Париж.)



Вслед за «Беседами» Родена об искусстве, Поль Гзелль, новый Эккерман, выпустил книгу об Анатоле Франсе, содержащую дословный, уверяет он, отчет о разговорах, которые вел с посетителями своими талантливый писатель. Книга имеет, по-видимому, огромный успех.

Действительно, она занимательна, читается легко, не лишена некоторых пикантных подробностей, в меру смела и, главное, вполне соответствует тем настроениям, тем ожиданиям, мыслям и чувствам, которые в уме среднего читателя связываются с именем Анатоля Франса. Об авторе «Таис» создалось уже определенное представление; о нем у всех уже выработалось известное мнение, которое книга Гзелля способна лишь развить и укрепить: Анатоль Франс — остроумный писатель, изящный сти-



Стр. 395



лист, тонкий скептик, эпикуреец, блестящий «causeur». «Беседы» Анатоля Франса, собранные Гзеллем, ничего нового в этот образ не вносят. В этом именно приятность этой книги и причина ее успеха.

Интересно очень, с каким умением Гзелль, сознательно или бессознательно (я думаю, бессознательно из желания всем угодить и никого не запугать), с какой ловкостью автор обходит подводные камни и избегает опасных мест. Ведь в скептицизме кроется большая опасность и соблазн. Но скептицизм Анатоля Франса в толковании его Эккермана оказывается вовсе лишенным жала: он вполне уживается с рационализмом, с верой в силу и власть разума, с верой в прогресс и благоденствие будущих человеческих поколений. Скептик оказывается оптимистом самого благодушного типа, мечтающим о всечеловеческом братстве, призывающим людей довольствоваться ролью каменщиков, возводящих великолепное здание будущего общества. У Гзеллевского Франса оказываются в конце концов, как у нас некогда говорили, самые «честные», «передовые» убеждения. А сомнения? Жестокий анализ? Эпикурейство? Это только форма. В лучшем случае — оружие борьбы, военная машина.

Но вот возникает щекотливый опрос о патриотизме, о войне. Гзелль замечательно осторожно стирает все углы — Франс, как известно, принципиальный противник войны; в последнее время он стал и принципиальным врагом самой идеи отечества. Гзелль приводит несколько метких отзывов Франса об армии, о военной доблести, которые не оставляют никакого сомнения на этот счет. У читателя напрашивается самый опасный, безотрадный практический вывод; но дело оказывается вовсе не так безнадежно: в заключение Анатоль Франс, по Гзеллю, признает защиту отечества и оборонительную войну.

Читая эту книжку, все время спрашиваешь себя: кто кого здесь обманывает? Анатоль Франс ли своих интимных собеседников, среди них своего присяжного летописца Поля Гзелля, или же этот последний — своих читателей. Первое предположение кажется более вероятным; но возможно, что и автор «Беседы» со своей стороны сознательно приукрашивает действительность.

Во всяком случае, истинный Анатоль Франс, если судить по его книгам, должен быть мало похож на образ, нарисованный Гзеллем; есть очевидно нечто такое в нем, что не укладывается в формулировку автора «Бесед». В произведениях лучшей эпохи Анатоля Франса, «в саде Эпикура», в «Таис» в «Харчевне Королевы Педок» за холодноватым блеском формы, за легкомыслием и небрежностью тона, за иронической и насмешливой улыбкой ощущается напряжение мысли беспокойной и страстной, тоска и горечь безнадежных поисков, трепет любви к людям. Трудно отделаться от подозрения, читая эти произведения, что писатель сам ищет забыться среди героев своих, что он «маскируется», что эти божественная грация, и беззаботность, и острая насмешка даются ему вовсе не легко; что он завоевывает их, что это – подвиг. Теперь, конечно, уже не то; с годами все выродилось в стиль, в литературную манеру, в шаблон. И все же. Анатоль Франс Гзелля — в меру скептик и в меру энтузиаст, немножко коммунист и немножко буржуа — фальшив и неинтере-



Стр. 396



сен. Этот Анатоль Франс не мог бы написать «Боги жаждут», «На белом камне» и др. изящные и глубокие произведения.

Интерес и значение представляют в «Беседах», собранных Гзеллем, лишь отдельные замечания и отзывы Анатоля Франса о литературе, о тех или иных писателях. В разговоре, напр., с одним австралийским профессором, мистером Броуном (чрезвычайно карикатурно представленным), Анатоль Франс пытается определить, в чем сущность литературного гения — и вот, оказывается, что нет такой характерной черты, такого признака, которые были бы общи всем великим писателям. Великие писатели, оказывается, большею частью писали очень плохим языком, небрежно, композиция их полна дефектов, и пр., пр. Мимоходом Анатоль Франс указывает, что мы ценим обычно в писателе то, за что именно его осуждали современники, и обратно: чем восхищались в нем современники его, то мы ныне отбрасываем. Так, Буало писал о Малербе: «Малерб не был свободен от тех недостатков, за которые он осуждал своих предшественников. У него, например, можно найти неожиданные рифмы». Такова была теория в XVIII в.: считалась удачной та рифма, которую мог предвидеть и ожидать читатель или слушатель. Расина осуждали за обилие у него неожиданных рифм, упрекая его в том, в чем мы именно видим его прелесть теперь. Что такое качество или недостаток? — спрашивает Анатоль Франс. Эти термины относительны и изменчивы. В сущности, восторг, который вызывают в нас великие произведения искусства, — непонятен. Быть может, мы любим их лишь по привычке. В дальнейшем, однако, желая поправить дело и успокоить австралийского профессора и Гзелля, Анатоль Франс признает, что все великие люди были искренними, смелыми, свободными и жалели и любили людей. «Жалость — вот сущность гения». Таково утешительное заключение «Бесед». Поль Гзелль избегает диссонансов и любит кончать мажорным созвучием.



Б. Шлецер.