М. Ростовцев. Государство и личность в хозяйственной жизни Птолемеевского Египта
Ростовцев М.И. Государство и личность в хозяйственной жизни Птолемеевского Египта / М. Ростовцев. // Современные записки. 1922. Кн. X. С. 257–290. – Содерж.: I. Эллинизм. – II. Птолемеи и египтяне. – III. Птолемеи и греки. – IV. Заключение.




Стр. 257



ГОСУДАРСТВО И ЛИЧНОСТЬ В ХОЗЯЙСТВЕННОЙ ЖИЗНИ

ПТОЛЕМЕЕВСКОГО ЕГИПТА*).



I. Эллинизм.



Кризис, переживаемый современным человечеством, вновь поднял интерес к изучению социальных и экономических явлений, характеризующих жизнь современного мира. Все современное человечество с тревогой присматривается к социальным и экономическим экспериментам, проделываемым в большей или меньшей степени всеми государствами мира, в наиболее широких размерах и с наиболее разрушительными результатами — в советской России. Во всех этих попытках государство как фактор хозяйственной и социальной жизни играет решающую роль. От него ждут и от него требуют глубоких и решительных реформ, и все более или менее уверены, что государство всесильно и от него, от его желания и решительности только и зависит создать рай для людей на земле, подчиняя себе волю индивидуума и заставляя его работать не для себя, а для государства. Как и всегда в эволюции человечества, государство отожествляется с небольшими группами активных реформаторов, одушевленными той или иной идеей, преследующими ту или иную теоретическую или практическую цель, не стесняясь ни законами исторической эволюции, ни интересами индивидуумов и отдельных



___________________________

* Помещая исключительную по своему интересу статью проф. М. И. Ростовцева, редакция считает нужным заметить, что критика автора, справедливая в отношении к хозяйственным формам этатизма, созданным в России большевистской властью, не может быть отнесена на счет социализма, в тех его разветвлениях, которые самый социализм строят на принципе личности и, в соответствии с этим, смягчения этатизма ищут в примирении государственно-демократических, профессионально-производственных и народно-потребительских интересов.

Ред.





Стр. 258



социальных и экономических групп. Никогда еще, несмотря на коллективистические лозунги, личность не играла такой решающей роли в попытках переделать жизнь и заставить идти по той или другой колее, определяемой теорией, как в настоящее время. Теория «большевизма», изобретенная одним человеком, место которого в истории человеческой творческой мысли более чем скромно, я бы сказал ничтожно, идеи которого не содержат почти ничего нового и основаны на очень скромном запасе знаний и на беспредельной самоуверенности фанатика, проводится с необычайной жестокостью и с редкою последовательностью. И миллионы людей в России безропотно, без активного протеста делают себя объектом этого эксперимента. А в остальных странах все без исключения с затаенным дыханием, одни от страха, другие от восторга, следят за тем, как теория разрушает жизнь. Многие мечтают о том, как в ближайшем будущем судьба пошлет им своего Ленина, который займется с такой же холодной жестокостью экспериментом над их нацией и над их государством.

Все человечество живет сейчас современным моментом, поглощено «злобой» данного дня, и если и думает о чем, то только о будущем. Один известный социолог, профессор одного из американских университетов, как-то заявил одному из моих коллег-историков в библиотеке Университета приблизительно следующее: «И охота вам возиться с этой трухой прошлого, с этими грудами книг. Все бы эти книги уничтожить и думать не о прошлом, а о будущем». Вряд ли он при этом имел в виду свои книги, из которых две написаны о России. Прошлое насмарку, даже недавнее прошлое. Все оно есть сплошная ошибка, преступление и недоразумение. Будущее будет сделано не прошлым и не на основе опыта прошлого, а по тем научным рецептам социологии, один из которых с таким блеском применен и осуществлен в России.

Историкам, людям прошлого по своей специальности, при таких условиях, казалось бы, надо было бы молчать и думать свою думу, спрятавшись в своей исторической норе. Но все-таки как-то обидно признать себя мертвым при жизни, и от времени до времени хочется напомнить людям, что человечество живет века и что наша эпоха не первая, когда люди позволяли отдельным личностям производить над собой вивисекции, с тем чтобы затем жизнь пошла вновь по своей колее, сдав в архив и эксперименты, и экспериментаторов, и экспериментируемых.



Стр. 259



Позволю себе поэтому пригласить читателей уйти со мной на время в далекое прошлое и в экзотическую обстановку: в долину Нила с ее пирамидами, храмами, дворцами, полями и лугами; в III в. до Р. Хр., когда жизнь этой долины сделалась предметом широкого и решительного социального и экономического эксперимента, менее далекого от действительной жизни, чем эксперименты Ленина, но шедшего более или менее по той же колее безудержного и слепого этатизма.

Вопросы, которыми я занимаюсь в истории, не очень модны и не очень популярны, тем не менее, это та эпоха, которая меня специально интересует. Экономические и социальные проблемы жизни древнего мира — область трудная и не очень привлекательная, требующая огромной осторожности в исследовании материала и большой затраты времени на его собирание. Легче идти по старым проторенным колеям политической и конституционной истории, где и материал собран, и проще с ним оперировать, и результаты кажутся более убедительными. Еще менее популярна занимающая меня эпоха, время так называемого эллинизма. Это было время, когда крушение греческого города, государства и идеи античного демократизма выяснилось и для античного мира; когда после победы Македонии и эллинства над абсолютизмом восточного мира, олицетворенным в Персидском мировом государстве, после сказочных побед Александра — возрожденного Ахилла седой Гомеровской древности — наступила проза жизни; когда из обломков этого эфемерного мирового царства создался ряд государств, построенных по принципу того же восточного абсолютизма, поглотившего свободное гражданство греческих политий. Эпоха упадка. Так говорили современники, так повторяем за ними и мы. Да, конечно, эпоха упадка, эпоха крушения греческих политических идеалов, эпоха разочарования в их осуществимости, в осуществимости идей политической свободы, демократии, гражданского и экономического равенства. Эпоха заката для эллинского города-государства, сумерки эллинских богов.

Была ли эта эпоха действительно эпохой упадка? Приостановилось ли творчество человека, иссякли ли творческие силы культурных элементов человечества? Чем более присматриваемся мы к этой эпохе, чем внимательнее изучаем жалкие остатки исторической традиции, случайно уцелевшие от этого времени, которым так мало интересовались его наследники-греки и римляне мирового римского государства, чем больше научаемся мы понимать эти обрывки, читать между строками, использовать для наших целей не только свидетель-



Стр. 260



ства историков, но и невидные документы, писаные и неписаные, остатки деятельности рядовых людей, — тем более мы начинаем понимать, что эпоха эллинизма отнюдь не была эпохой упадка вообще, а великой творческой эпохой, ковавшей новые формы жизни, которые сделались основой жизни всего цивилизованного мира на многие века вперед. Творчество этой эпохи было основой культурной жизни всего римского мира, а через него и всей современной Европы.

Здесь не место говорить подробно о творчестве эллинистического периода. Но для надлежащего понимания тех явлений социальной и экономической жизни, о которых я буду говорить ниже, и для избежания возможных недоразумений, позволю себе наметить здесь основные мотивы и достижения этого творчества.

Восприняв и развив в духе своего логического мышления абсолютистический строй Востока со всеми его особенностями и подчинив ему греческий строй города-государства, македонцы и греки не восприняли восточной культуры и не подчинились ей, а наслоили на нее греческую культуру и сделали эту культуру и все что с ней было связано (кроме государственности) господствующей, единственной культурой, с которой неразрывно соединилось понятие цивилизованного человека, в отличие от варвара. Сила этой культуры и творческие силы греков были настолько велики, что греческая культура сделалась постепенно мировой и на Востоке, и на Западе. Правда, эта греческая мировая культура приняла теперь несколько иные формы, чем то было в эпоху культурного господства Афин. Она потеряла свой местный характер, характер культуры одного города, применились к взглядам и интересам своих новых адептов, разбилась на отдельные национальные и областные культуры, но при этом она все-таки осталась единой, более единой, чем когда-либо, пропитав своим духом все национальное, местное и областное. Жители Италии III и II веков до Р. Хр. не говорили по-гречески и жили своим особым укладом жизни, но им не трудно было столковаться по существу, понять и приспособиться к жизни любого города в Малой Азии, Египте или Сирии. Основы миросозерцания и основы быта были и здесь, и там одинаковы.

Правда, эта мировая культура, доступная виртуально всем, в действительности сделалась культурой не всего населения мира, а только верхней части его, интеллигенции, жителей городов, в противоположность широким слоям населения деревни, которые продолжали жить старым местным укла-



Стр. 261



дом. Правда, деление между цивилизованным и варварским миром прошло теперь не по границам, отделявшим греков от негреков, а внутри самих частей культурного мира, отделяя массы от интеллигенции. Но эти верхние слои везде и повсюду приняли один и тот же аспект, как одинаков был аспект их городов, их домов, их обстановки, их художественных и литературных запросов, их правовых идей и их деловой жизни. При этом доступ к эллинской культуре не был закрыт ни для кого. Она не разбирала между эллинами и иудеями, между рабами и свободными, между богатыми и бедными. Процесс экономического и социального развития сделал ее городской культурой по преимуществу, но доступ в города был широко открыт всем, кто хотел и мог влиться в состав населения одного из многочисленных городских центров.

В прошлом ни на Востоке, ни в Греции, ни на Западе ничего подобного до эпохи эллинизма не было, но все будущее, начиная с Римской империи, выросло на этой базе — базе единой всем доступной культуры, бывшей фактически достоянием не одного класса — это абсолютно не соответствует действительности: в греческой культуре представлены были все классы, — а одной группы населения, той, которая сосредоточилась в городах и отчасти — позднее — около дворцов и замков, церквей и монастырей. Последнее, впрочем, античному миру чуждо и создано было феодальной Европой.

Какова была причина победоносного шествия греческой культуры на Востоке и на Западе, по берегам моря, по долинам рек, в глубь Азии, Африки и Европы? Своей культуры греки никому не навязывали, нигде не насаждали ее силой. Завоевание македонцем Александром Персидского царства было фактом, способствовавшим, а не создавшим мировое ее распространение. Завоевывая Восток, Александр не имел намерения подчинить его грекам. Его мечтой было слить Восток и Грецию, присоединить македонцев, и на втором плане греков, к господствующим классам населения. Если греки, а не македонцы и персы, сделались постепенно единственным господствующим на всем востоке классом, этим они обязаны не силе оружия и не принуждению, а своему таланту и могучей заражающей силе своей культуры, которая была их главным, если не единственным, оружием. Не забудем, что грекам никогда не удалось политически подчинить себе Запад. И тем не менее Запад жадно всосал в себя их культуру. И опять-таки не экономические причины и не экономическое



Стр. 262



господство эллинства эллинизовало мир. Мировая торговля и широкий мировой диапазон промышленности были более следствием, чем причиной эллинизации, и греки отнюдь не были хозяевами в этой области: у них и теперь, как и всегда, были умелые конкуренты в лице семитов Сирии, Финикии, Палестины и Северной Африки. Не менее ловкими и оборотливыми торговцами оказались и народы, населявшие Италию.

Причина эллинизации мира, начавшейся до Александра, но пошедшей гигантскими шагами только после его завоеваний, лежит в одном, и в одном только: в характере и достижениях духовной культуры эллинства, достигшей своей высшей точки как раз тогда, когда Александр сделал процесс ее распространения более легким и потому более быстрым, во второй половине IV века до Р. Хр. По самому существу своему культура эта была не только национальна, но и общечеловечна. Ее язык поэтому был понятен каждому, кто стремился вперед, кто чувствовал и сознавал себя человеком прежде всего.

Я не могу здесь говорить об основах греческой культуры вообще. Об этом написаны тома, и вопрос все еще не исчерпан. Исторически важно то, что к тому времени, когда двери этой культуры широко раскрылись и на Западе, и на Востоке — по причинам, разным здесь и там, — эта культура не только сложилась, приняла стройный и цельный вид, завершена была в основных своих общечеловеческих особенностях, но и признана была всем миром не как одна из культур разных населявших мир наций, но как культура по преимуществу, единственная достойная человека и удовлетворяющая человека, как культура классическая. Сила эпохи эллинизма была в том, что это сознание планомерными усилиями всех выдающихся людей того времени было закреплено; что эти лучшие люди прежде всего постарались собрать и привести в систему достижения прошлого и сделали все, что было в их силах, чтобы дать возможность всем понять, оценить и воспринять их. И при этом они работали не над чем-то мертвым, давно отошедшим в вечность, а над организмом, полным жизни, не отмершим ни в одной из своих частей. Эллинизм не только пропагандировал старые достижения и внедрял их в сознание каждого, он работал, и работал с огромным успехом, над дальнейшим живым и здоровым развитием этих достижений; всюду и везде эллинский дух оставался живым, могучим и творческим. Об упадке творчества не может быть и речи.



Стр. 263



Нет упадка там, где из ствола классической литературы вырастают одна за другой новые могучие ветви, новые литературные жанры, например, комедия, идиллия, эпиграмма. Эпохи упадка не производят такой могучей науки, какой была наука эллинизма, где одно открытие шло за другим, без перерыва и остановки, — открытия, которые современность сделала вновь не раньше как за сто лет до нашего времени. Назову хотя бы имена Аристарха Самосского, впервые открывшего солнечную систему; Герофила, первого пионера современной физиологии; Архимеда, положившего базы современной математики и механики. И так во всех областях. Новые слова говорятся везде: и в архитектуре, и в живописи, и в теоретическом философском мышлении (Эпикур, Хрисипп, Зенон, Карнеад и т. д.), и в религии, и в морали. Эти новые слова, однако, не вытесняют, не порочат и не борются со старым. Авторы их ясно сознают свою связь и свою зависимость от классического прошлого, и, творя новое, они не устают внедрять и пропагандировать старое, учась у него и уча других понимать и чувствовать это прошлое Гомера, Эсхила, Софокла, Пиндара, Сапфо, Платона и Аристотеля. В этой гармонии прошлого и настоящего — величайшая сила эллинизма и одна из причин его победы. С эллинским гением нельзя было конкурировать. Его надо было принять и идти дальше по указанной им колее.

Это одна, самая важная и самая значительная сторона многообразной и многогранной эллинистической эпохи. Не о ней будет речь в этой статье. Я хочу увести читателя в другую область, более прозаическую, но не менее важную. В область жизни каждого дня, в область материальных интересов, где нет ни той красоты, ни той гармонии, которую мы находим в области духовной и художественной жизни. Если та область дает нам возможность понять силу, то эта позволит нам оценить слабость античного мира вообще и эллинистической эпохи в частности.



II. Птолемей и египтяне.



Тысячи лет культурной, упорядоченной жизни стояли за плечами Египта, когда появился в нем Александр со своей македонской армией. Знал Египет и время огромного подъема, и времена глубокого упадка. Первым вышел он на арену ци-



Стр. 264



вилизованной жизни, первым обогатил человечество открытиями, впервые сделавшими нормальной культурную жизнь, первым или одним из первых мечтал о мировом государстве. Полна блеска и грандиозных планов была его жизнь, тогда когда фараоны четвертой династии сооружали одну величественную пирамиду за другой; когда цари одиннадцатой династии начали ряд завоеваний вне пределов Египта: в Сирии, Палестине и Финикии; когда, наконец, после тяжких годов рабства под гнетом варваров-завоевателей вновь могуче поднялся Египет при правителях восемнадцатой династии, создавших в Фивах сказочную столицу, затмившую Мемфис и его пирамиды своими грандиозными храмами, дворцами, гробницами. За этим последним периодом могучего подъема настали более печальные времена внутренних раздоров и почти безнадежной борьбы с внешними завоевателями — ассирийцами сначала, персами после них. *)

Александр вырвал из рук персов Египет и включил его в свою мировую монархию. Несмотря на тяжкие политические испытания, Египет времен Александра оставался культурной и богатой страной со своеобразным, единственным в мире укладом жизни, которого не могли изменить ни периоды блеска, ни периоды упадка, с которым и ассирийцы, и персы принуждены были считаться и сообразно которому они управляли Египтом как внешнее, временное наслоение.

Египет был создан Нилом, этой могучей рекой, катящей свои желтые воды через пустыню к берегам Средиземного моря. Как и Финикия, и Палестина, и Сирия с их азиатским Hinterland, он со своим африканским основанием составлял и составляет и сейчас часть Средиземноморского, европейского, если хотите, мира. С Европой и Передней Азией он связан теснее, чем с Африкой. Со Средиземноморьем ему легче было общаться, чем с Африкой, и для Африки он всегда был дорогой, по которой ее продукты шли в Европу. В Европу и Азию сбывал Египет и то, что создавала его богатейшая почва.

Единственным богатством Египта было то, что дарил его населению Нил. Нил создал Египет, и он же делал жизнь в его долине возможной и богатой. Ежегодные наводне-



___________________________________

*) Идеи, лежащие в основании этой главы, принадлежат всецело мне лично и были изложены мной в ряде книг и статей. Наиболее полно и обще я говорил об этом в моей книге Studien zur Geschichte des romischen Kolonates (Leipzig, 1910) и в моей статье The foundations of Social and Economic life in Egypt in Hellenistic times. Journal of Egyptian Archaeology, VI (1920). Стр. 161 слл.



Стр. 265



ния Нила обеспечивали населению богатейшие жатвы и превосходные пастбища. В водах Нила и его рукавах кишмя кишела рыба, в болотах и зарослях Дельты жили мириады дичи, по берегам их рос папирус, подаривший человеку бумагу; Нил же давал населению и материал для его жилищ — пластическую черную землю, из которой так легко было строить дома и дворцы. Тут же рядом, около первых порогов Нила имелись богатейшие земли превосходного гранита, а по сторонам долины Нила, с запада и востока, высились каменные известняковые гряды гор, дававшие приют мертвым, и превосходный камень для храмов и дворцов. Рядом, на Синайском полуострове, имелись залежи меди, а Нубия была богата золотом, редкими сортами дерева и слоновой костью. Все это Нил нес на своей могучей спине вверх и вниз по течению, Нил — не только кормилец Египта, но и его объединитель, лучшая и самая дешевая дорога в мире, которую так легко было расчленить и размножить, отводя от него каналы.

Но Нил не давал своих сокровищ человеку даром. Он щедр, но требует внимания, наблюдения за своими особенностями, планомерного использования приносимых им благ. Наводнения давали богатые жатвы и создавали роскошные пастбища. Но надо было знать, как использовать наводнения, как задержать воду в одних местах и не дать ей задержаться в других, как сохранить влагу в каналах для вторичного посева, как распределить ее по неделям, как осушить и затем оросить болота. Без накопленного веками и зафиксированного опыта, без выкладок и расчетов, без планомерной организации труда, без продуманной системы насыпей, каналов, шлюзов, заграждений, дренажных канав, мостов Египет не мог кормить многочисленного населения, не мог создать упорядоченной и культурной жизни.

Своеобразные географические и экономические условия Египта создали и своеобразный политический, социальный и экономический его уклад. Весь Египет был одним большим земледельческим хозяйством, и как таковой он должен был иметь одного хозяина. Хозяин этот должен был обладать неограниченной властью, правом распоряжаться трудом, руководить его хозяйственной жизнью. Чем больше хозяев, тем меньше порядка, чем меньше порядка, тем меньше богатства. Поэтому периоды объединения были для Египта периодами процветания, периоды разъединения — эпохами упадка и бедности. Поэтому и создалась в Египте система абсолютистской, бюрократической монархии, действовавшей от имени бога и богов и распоряжавшейся трудом и имуществом на-



Стр. 266



селения по своему желанию, по своему праву хозяина. Поэтому и в периоды разъединения Египет не был и не стремился быть конгломератом самоуправляющихся политических организмов, каким всегда была Греция, а только рядом мелких абсолютистских и бюрократических, духовных или светских монархий.

В этом своеобразном строе Египта, в этом примитивном этатизме была и сила, и слабость Египта. Вряд ли этот этатизм когда либо до эпохи Птолемеев был строго продуман и осознан и строго проведен во всех деталях. Он был традиционен и тесно связан с религией, он сам был частью религии. Фараон был сыном бога, посланным на землю для блага и процветания населения Египта, и как таковой он пользовался не столько авторитетом, сколько культом. Не могло быть и вопроса о том, следует ли или не следует ему подчиняться.

Но если фараон был богом, то окружали его люди, и эти люди не забывали о себе и своих интересах. Периоды концентрации власти были периодами большого творческого подъема. Это так, но в этой концентрации власти лежал и зародыш ее разложения. Струна натягивалась слишком сильно, от населения требовалось слишком много, слишком много шло в руки посредников — чиновников царя. Воля и энергия населения падали, работа его становилась вялой, охоты бороться за страну не было, и население легко шло за людьми, проповедовавшими раздробление страны, и вяло сопротивлялось нападениям извне. Поэтому, в общем, периоды напряженного этатизма в жизни Египта были сравнительно коротки, а периоды феодального расчленения и подчинения завоевателям — длительны. Но, повторяю, этатизм и абсолютизм были в Египте традицией и религией и были продуктом своей, национальной жизни, своего местного привычного строя.

Для внешних завоевателей — ассирийских и персидских царей — Египет был одной из их провинций. Они в нем не жили и только держали здесь свои гарнизоны. Для них важно было, чтобы Египет платил, а для этого они поддерживали в нем старый строй эксплуатации и насилия, особенно ненавистный, так как он был чужим, так как работать приходилось на кого-то, кто ничем и никак с Египтом связан не был.

Провинцией был Египет и для Александра, провинцией его Средиземноморской державы. Александр стремился связать



Стр. 267



эту провинцию с остальными частями монархии, объединить ее с Азией и Европой. Немудрено, что для него Фивы и Мемфис не годились, что ему нужна была другая столица для Египта. Его столица должна была быть не на Ниле, а на берегу моря, как Петру нужна была столица не на Москве-реке, а на Балтике. Египет должен был сделаться частью греческого мира, вся жизнь которого связана была с морем. Это новая ориентация всей жизни Египта, который всегда был сам по себе, жил одиноко и для себя; новая страница в его жизни. К слову, эта страница и сейчас еще не закрыта. Арабы на время призакрыли ее и вернули Египет в его изоляцию. Вновь и решительно развернули ее англичане. Борьба, идущая сейчас в Египте, — это борьба Каира-Мемфиса против Александрии, борьба за изоляцию от средиземноморского мира. Но если Египет был провинцией для Александра, то для его преeмникa Птoлeмeя Сотера он был его царством, единственной его базой в борьбе за существование и за политическую роль в смутное время разложения александровской монархии. И тем же Египет остался и для преемников Сотера, правивших здесь вплоть до 30 года до Р. Хр., т. е. в течение более чем трех столетий. Их отношение к Египту поэтому не могло быть ни отношением ассирийских и персидских царей, ни отношением к стране и подданным национальных династий. Для Птолемеев Египет не был провинцией, но наряду с этим он и не был их царством, где они могли опираться на население, так как и население было им чуждо, и они были чужды населению. Их опорой была Александрия и то греческое и полугреческое население, которое они привлекли в страну, и прежде всего — их наемная армия. Но и это население не было связано с царями чем-либо кроме личной выгоды. Оно было верно Птолемеям до тех пор, пока это было выгодно и пока Птолемеи либо платили ему, либо давали ему возможность устроить свое благосостояние в Египте.

Ясно, что при таких условиях Птолемеи не могли следовать по какой-либо одной ранее существовавшей колее. Их положение было двойственное и в основе своей непрочное. Чтобы иметь за собою местное население, они должны были обеспечить ему по крайней мере сытое существование. Чтобы поддержать свое международное положение, иметь сильную армию и флот, чтобы управлять страной согласно их идеям, они должны были тратить огромные деньги, полученные со страны, на государство и армию, в личном составе которых местное египетское население было представлено только в ничтожных количествах.



Стр. 268



При таких условиях нужно было поднять производительность страны во что бы то ни стало, довести ее до максимума напряжения, заставить работать всех и каждого, и притом в большей или меньшей степени не на себя, а на государство, на царя, который чужд был как местному, так и пришлому населению. Как при таких условиях Птолемеи удержались в Египте три столетия, есть поэтому вопрос, представляющий живой и глубокий интерес; вопрос в области не только политики и экономики, но и в области психологии.

Политика Птолемеев, как их власть, не могла не быть двойственной. Один фасад ее смотрел в сторону местного, другой — в сторону пришлого населения. Один был египетским, другой — греческим или македоно-греческим. Для египтян Птолемеи переряживались в костюм фараона, никого, конечно, этим не обманывая, для греков они надевали доспехи Александра, и здесь опять-таки никого не обманывали, так как все знали, что Александровского в них ровно ничего не осталось. Но и в том, и в другом своем аспекте Птолемеи строго проводили одну точно формулированную и ярко ими осознанную идею. Они — хозяева страны, ее собственники, бесконтрольно ею распоряжающиеся. Для египтян — потому что они преемники фараонов, для греков — потому что они наследники Александра, царя, унаследовавшие от него и часть его армии, и часть, если не всю, его божественности. Поэтому их власть была так же, и даже более, абсолютна, чем власть фараонов. Не забудем, однако, что абсолютизм власти фараонов смягчался верой народа в их божественность, и будем помнить, что вряд ли массы египетского населения верили в божественность Птолемеев, несмотря на то, что в храмах Египта, в культе, теологии и религиозном искусстве Птолемеи заняли всецело место фараонов.

Как наследники фараонов, крепко державшие в своих руках палку власти, Птолемеи не только взяли у фараонов их право на имущество и труд населения; они сделали больше: практику и традицию фараоновского Египта они, согласно своим греческим привычкам, превратили в систему и закон. Одна мера за другой, облеченная в форму закона, передавалась из канцелярии в канцелярию; и постепенно эти законы опутали всю жизнь египтянина, как тонкая стальная паутина.

Египет, как мы знаем, был страной по преимуществу земледельческой. Для процветания земледелия нужно было держать в порядке, поддерживать и расширять систему насыпей



Стр. 269



и каналов, нужно было ее охранять и распределять воду по строгой и точной системе. Кто должен был это делать? Население. Все население было на строгом учете, и все оно обязано было работать на насыпях и каналах столько времени, сколько это нужно было. Возможно, что во время наряда работники и их скот кормились государством, но, конечно, на счет того же населения.

Ярким примером того, какого огромного напряжения требовала эта работа от населения, может служить история Фаюма, части Египта в стороне от Нила, вокруг Мэридского озера. При Птолемеях огромное пространство земли вокруг этого озера — болото и пустыня — было осушено и канализовано. Для этой цели в Фаюм согнан был ряд жителей Дельты и Среднего Египта, целые деревни, населенные на новых землях. Работа шла беспрерывно во все время правления Птолемея II Филадельфа и его преемника Евергета. По самым скромным подсчетам в Фаюм переброшено было от полумиллиона до миллиона людей, осужденных первое время на земляные и каменные работы.

Работа на насыпях и каналах не была единственной государственной барщиной населения. Я не говорю о службе в тылу войска (в действующую армию египетских мужиков не пускали) и на кораблях речных и морских, торговых и военных — в качестве матросов и гребцов (но не в качестве солдат), что, в сущности, хуже всякой барщины. Но всякая крупная постройка, всякое передвижение чиновников и царя, всякая охотничья экспедиция, наконец, все политические обязанности охраны страны и сооружений лежали на плечах населения как барщина, отрывавшая его от работы, от труда, направленного на его личное обеспечение.

Перейдем теперь к организации этого личного, на поддержание своего существования направленного труда. Обычный египтянин был мужик-земледелец, занимавшийся ремеслом только подсобно. Его специальностью была земля. Владел ли он ею? И да, и нет. Каждая деревня имела определенную территорию и определенное приписанное к ней население. Эта территория обрабатывалась населением данной деревни, и притом и не коллективно и не индивидуально. Каждый год чиновники производили перемер земли, разбивали землю на категории, назначали, чем она должна быть засеяна, указывали, какая часть продукта должна быть уплачена государству, и после этого отдавали участки земли отдельным мужикам деревни в форме годовой аренды или аренды на



Стр. 270



один сезон. Земля таким образом не принадлежала отдельному лицу, ни у кого не было своего постоянного участка, но она не была и общинной. Собственником ее был царь. При такой организации в каждый данный момент крестьян из их деревни могли послать пахать землю соседней или работать на полях соседнего нома (губернии). Тем не менее, к своей деревне мужик был привязан крепко, так крепко, что отвязаться от места он был не в силах. Своего рода паспортная система, привязывавшая человека к месту не его рождения, а его приписки, не его выбора, а выбора его всезнающего начальства. Имуществом мужика считались его дом, двор, обстановка дома и двора и его земледельческие орудия. Так как, кроме своей арендной платы, мужик платил ряд налогов, личных и имущественных, так как арендная плата исчислялась часто вне зависимости от фактического урожая, а согласно бумажным категориям, то бывали случаи, когда его дом и имущество конфисковывались и продавались, что, впрочем, повторно запрещалось царскими указами, так как это значило уже не стричь овцу, а вести ее на убой.

Вряд ли личным имуществом мужика был его скот, особенно рабочий скот: быки и коровы. Весь этот скот находился на учете, назывался царским скотом и распределялся между участками земли и их держателями соответственно нужде. Если не хватало этого царского или мужицкого скота и земля грозила остаться невспаханной, администрация прибегала к реквизиции скота привилегированных держателей земли, о которых речь будет в следующей главе. Даже приплод от рабочего скота не был собственностью мужика: телят отбирали, помещали в особые государственные стойла, кормили и содержали на счет деревни и употребляли для государственного культа как жертвенных животных. То, что оставалось, перерастало возраст жертвенного животного, распределялось между мужиками.

Вряд ли много иначе государство трактовало и вьючный скот, тех милых осликов, которые так трогательно возят на своих терпеливых спинах туристов, посещающих Египет. Ослики, правда, не пахали земли, но они перевозили снопы с поля на гумно и зерно с гумна в государственные магазины. В свободное от этих занятий время, когда они не работали вместе с людьми для государства, они таскали на себе своих хозяев, их грузы, случайных нанимателей и их грузы. Но за это их владельцы платили налог, часть предполагаемого заработка осла. Все же ослы были связаны больше, чем коровы и быки, со своими хозяевами, и об-



Стр. 271



мен ими был более или менее свободным, при условии, конечно, уплаты и за это особого налога.

Лошадей в Египте у мужиков не было. Да и не годятся эти благородные животные для тяжкой жизни египетского осла. Верблюды в большом количестве появились в Египте не раньше римского времени.

Не запрещалось мужикам иметь и несколько овец и коз, свиней и гусей. И за них, конечно, платился известный налог. Сверх того их нужно было кормить. А это было не так просто. Чем питался осел, это один Бог ведает. Тем же, чем собаки в русских деревнях. Но овца и коза требуют травки, хотя бы и в небольшом количестве. Выпасов у мужиков не было. Все выпасы: луга, болота, даже поля после жатвы были в руках государства, и за пользование ими платился особый налог: за выпас сеять траву разрешалось. В Египте в полном ходу была многопольная система, и большинство полей выдерживало и второй засев травой. Но трава эта принадлежала государству; право на засев ее также сдавалось государством мужикам, как и право на засев полей зерном. Семена и для засева травы, и для засева цереалий выдавались мужику государством и возвращались после жатвы при уплате аренды.

На особом положении находились специальные категории засевов: засевы льном, коноплей и маслянистыми растениями. Весь сбор поступал государству, и только часть его либо возвращалась мужику (лен), либо оплачивалась мужику деньгами. Но здесь мы подходим к другой стороне хозяйственной жизни, к организации промышленности и торговли.

В наших руках нет статистических данных о том, какая часть населения находилась на положении «государственных, или царских крестьян». Можно, однако, с уверенностью сказать, что они составляли огромное большинство населения Египта, все эти Петобастисы, Петехонты, Онуфрии, Таосы и т. п. Их были миллионы, господствующих классов — сотни тысяч. Как определить их положение с точки зрения современной социальной классификации? Они не рабы. Продавать их нельзя было ни скопом, ни в розницу. Судились они в судах, мало чем рознившихся от судов, разбиравших дела привилегированных классов. Но нельзя их назвать и свободными. Не напрашивается ли у нас, русских, параллель с нашими бывшими государственными крестьянами и с крестьянами, сидевшими на вотчинах московских князей? Думаю, что параллель эта почти исчерпывающая. Мы увидим ни-



Стр. 272



же, что и помещичий класс Российской державы не был незнаком Птолемеевскому Египту. 

Но земледельческий сезон в Египте недолог. Роль русской зимы играет время наводнения, подъема и убыли воды. Время пахоты кратко: надо работать быстро, пока земля не высохла. Время жатвы, страдная пора, также длится не долго. Остаются долгие и долгие месяцы безделья или полудела. Правда, в это время часть населения была на государственных работах. За эти промежутки времени египетские мужики выстроили Мемфисские пирамиды и Фиванские храмы. Но, конечно, не все население занято было этими работами, и Птолемеи не задавались целью сооружать пирамиды и храмы в масштабе фараонов. Чем занять население, чтобы его работа не пропадала даром для государства?

Тут мы подходим к своеобразной египетско-греческой системе монополий и концессий. Наиболее жизненная отрасль обрабатывающей промышленности всецело находились в руках государства, и эта монополизация или национализация производства и обмена несомненно только отчасти была наследием прошлого, главным же образом — результатом изобретательности Птолемеев и их помощников. Наряду с хлебом для людей и травой для скота, основным продуктом питания, а наряду с этим и освещения, и гигиены тела, были масла. Оливковое дерево в Египте прививается плохо. Оливка, пожалуй, неплоха, но оливковое масло никуда не годится. Между тем некоторые маслянистые растения исконны в Египте и дают богатую жатву: кунжут, клещевина (касторовое масло), кнек (род волчца) и др. Потребление этих масел в Египте было огромно. Мы уже видели, что государство контролировало засев этих растений и отбирало частью за плату, частью даром весь урожай. Урожай этот поступал на государственные фабрики, перерабатывался там в масла особыми приписанными к каждой фабрике рабочими из тех же мужиков, и эти масла передавались особым концессионерам продажи в розницу для продажи по твердой цене.

Так же трактовались продукты недр земли: соль, натр (заменявший мыло), металлы, камень. В места их добычи, в пустыни и горы посылали отряды рабочих из египетских мужиков, если не пользовались для этой цели преступниками и военнопленными. О роли подрядчиков-контрагентов государства в организации добычи этих продуктов речь будет ниже.

Главным материалом для изготовления одежды для людей, богов и покойников в Египте были льняные материи.



Стр. 273



Шерсть в Египте не любили и стали производить шерстяные ткани в большом количестве только со времени Птолемеев. Египтяне не прияли сукна, а остались верны полотну и холсту. В свое время, как и растительные масла, льняные ткани на продажу и на вывоз, а также шерстяные ковры делались преимущественно в храмовых мастерских. Птолемеи положили этому предел, как вообще положили предел хозяйственной независимости храмов и их политической роли. Храмы продолжали производить только то, что нужно было для культа и для жрецов. Все остальное производство, включая и шерстяные ткани, взято было государством в свои собственные руки. Я уже говорил, что лен почти целиком скупался или отбиралс