А. Керенский. Гатчина


Керенский А.Ф. Гатчина / А. Керенский. // Современные записки. 1922. Кн. X.С. 147–180.

Воспоминания о событиях 24 октября – 1 ноября 1917 г. Свержение Временного правительства. Безуспешные попытки организации противодействия с помощью военного отряда в Гатчине. Упом.: А.И. Коновалов, П.Н. Краснов.




Стр. 147



ГАТЧИНА



Последний акт борьбы Революционного Временного Правительства с большевиками слева и справа продолжался с 24-го октября по 1-ое ноября 1917 г. Да, я в особенности настаиваю на том, что мы боролись сразу на два фронта. И никто никогда не будет в состоянии опровергнуть ту несомненную связь, которая существовала между большевистским восстанием и усилиями реакции свергнуть Временное Правительство и повернуть государственный корабль вспять к берегу социальной реакции,

После безуспешной для заговорщиков и столь несчастной для Государства попытки свергнуть Временное Правительство вооруженной рукой ген. Корнилова, общественные группы, поддерживавшие «диктатора» и связанные с ним, постановили: не оказывать Павительству в случае столкновения его с большевиками никакой помощи. Их стратегический план состоял в том, чтобы сначала не препятствовать успеху вооруженного восстания большевиков, а затем,после падения ненавистного Временного Правительства, быстро подавить большевистский «бунт». Таким образом должны были быть достигнуты, наконец, цели, поставленные Корниловскому восстанию.

Военные и штатские стратеги, авторы этого замечательного плана, были твердо убеждены в том, что большевистский триумф не представит из себя никакой серьезной опасности, и что в 3–4 недели «здоровые элементы» русского народа справятся с бунтующей массой и установят в России «сильную власть». Увы, выполнив блестяще первую, так сказать, пассивную часть своего плана — «свергнув» руками большевиков Временное Правительство, — наши «патриоты» оказались совершенно неспособными к осуществлению его второй, активной, действенной части — оказались неспособными победить большевиков не только в три месяца, но и в три года!..



Стр. 148



Около 20-го октября начали большевики осуществлять в С.-Петербурге свой план вооруженного восстания для свержения Временного Правительства во имя «мира, хлеба и скорейшего созыва Учредительного Собрания». Эта подготовка шла довольно успешно, в частности, и потому, что остальные социалистические партии и советские группировки, относясь ко всем сведениям о готовящихся событиях как к «контрреволюционным измышлениям», даже не пытались своевременно мобилизовать свои силы, способные в нужный момент оказать сопротивление большевистским затеям внутри самой «революционной демократии». Со своей стороны правительство готовилось к подавлению мятежа, но, не рассчитывая на окончательно деморализованный корниловским выступлением СПб. гарнизон, изыскивало другие средства воздействия. По моему приказу с фронта должны были в срочном порядке выслать в СПб. войска, и первые эшелоны с Северного фронта должны были появиться в столице 24-го октября.

В то же время полк. Полковников, командующий войсками СПб. военного округа, получил приказ разработать подробный план подавления мятежа. Ему же было предложено своевременно взять на учет и сорганизовать все верные долгу части гарнизона. Полк. Полковников каждое утро лично представлял мне рапорт, причем постоянно докладывал, что во вверенных ему войсках частей, которыми может располагать Правительство, «вполне достаточно» для того, чтобы справиться с готовящимся восстанием. К великому сожалению, мы, члены Правительства, слишком поздно узнали, что, как сам Полковников, так и часть его штаба вели в эти роковые дни двойную игру и примыкали как раз к той части офицерства, в планы которой входило свержение Временного Правительства руками гг. большевиков.

24-го октября было уже совершенно очевидно, что восстание неизбежно, что оно уже началось. Около 11 час. утра я явился в заседание Совета Республики и попросил Н. Д. Авксентьева, председателя Совета, предоставить мне как председателю Временного Правительства немедленно слово для срочного сообщения, которое я должен сделать Совету Республики. Получив слово, я заявил, что в моем распоряжении находятся бесспорные доказательства организации Лениным и его сотрудниками восстания против Революционного Правительства. Я заявил, что все возможные меры для подавления приняты и принимаются Вр. Пр., что оно будет до конца бороться с изменниками Родине и Революции, что оно прибегнет без всяких колебаний к военной силе,



Стр. 149



но что для успешности борьбы Правительству необходимо немедленное содействие всех партий и групп, представленных в Совете Республики; нужна помощь всего народа. Я потребовал от Совета Республики всей меры доверия и содействия. Для того чтобы восстановить себе настроение того времени, достаточно вспомнить, что во время моей речи члены Совета Республики не раз, стоя, с особым подъемом свидетельствовали о своей полной солидарности с Временным Правительством в его борьбе с врагами народа. В минуты этого всеобщего подъема только некоторые одинокие представители партий и группировок, тесно связанных с двумя крайними флангами русской общественности, не могли преодолеть в себе жгучей ненависти к Правительству Мартовской Революции:

они продолжали сидеть, когда все собрание поднималось, как один человек.

Уверенный в том, что представители народа до конца сознали всю исключительную тяжесть и ответственность положения, я, не ожидая голосования Совета, вернулся в Штаб к прерванной срочной работе, думая, что не пройдет и часа, как я получу сообщение обо всех решениях и деловых начинаниях Совета Республики в помощь Правительству.

Ничего подобного не случилось. Совет, раздираемый внутренними распрями и непримиримыми разноречиями мнений, до позднего вечера не мог вынести никакого решения. Вожди всех антибольшевистских и демократических партий, вместо того чтобы спешно организовать свои силы для трудной борьбы с изменниками, весь этот день и весь вечер потеряли на бесконечные и бесполезные споры и ссоры.

А тем временем, уже господствуя в Смольном и готовясь к последнему удару, большевики повсюду кричали, что все утверждения о «каком-то» большевистском восстании являются измышлениями «контрреволюционера» и «врага народа» Керенского. К сожалению, хорошо зная психологию своих советских противников, большевики этим приемом превосходно достигли своих целей.

Никогда я не забуду следующей поистине исторической сцены. Полночь на 25 октября. В моем кабинете в перерыве заседания Вр. Правительства происходит между мной и делегацией от социалистических групп Совета Республики достаточно бурное объяснение по поводу принятой, наконец, левым большинством Совета резолюции по поводу восстания, которую я требовал утром. Резолюция, уже никому тогда не нужная, бесконечно длинная, запутанная, обыкновенным смертным малопонятная в существе своем, если прямо не



Стр. 150



отказывала Правительству в доверии и поддержке, то, во всяком случае, совершенно недвусмысленно отделяла левое большинство Совета Республики от Правительства и его борьбы. Возмущенный, я заявил, что после такой резолюции Правительство завтра же утром подаст в отставку; что авторы этой резолюции и голосовавшие за нее должны взять на себя всю ответственность за события, хотя, по-видимому, они о них имеют очень малое представление. На эту мою взволнованную филиппику спокойно и рассудительно ответил Дан, тогда не только лидер меньшевиков, но и и. д. председателя ВЦИК. Конечно, я не могу сейчас воспроизвести заявление Дана в его собственных выражениях, но за точность смысла передаваемого ручаюсь; прежде всего, Дан заявил мне, что они осведомлены гораздо лучше меня, и что я преувеличиваю события под влиянием сообщений моего «реакционного штаба». Затем он сообщил, что неприятная «для самолюбия Правительства» резолюция большинства Совета Республики чрезвычайно полезна и существенна для «перелома настроения в массах», что эффект ее «уже сказывается», и что теперь влияние большевистской пропаганды будет «быстро падать». С другой стороны, по его словам, сами большевики в переговорах с лидерами советского большинства изъявили готовность «подчиниться воле большинства советов», что они готовы «завтра же» предпринять все меры, чтобы потушить восстание, «вспыхнувшее помимо их желания, без их санкции». В заключение Дан, упомянув, что большевики «завтра же» (все завтра) распустят свой военный штаб, заявил мне, что все принятые мною меры к подавлению восстания только «раздражают массы», и что вообще я своим «вмешательством» лишь «мешаю представителям большинства советов успешно вести переговоры с большевиками о ликвидации восстания»... Для полноты картины нужно добавить, что как раз в то время, как мне делалось это замечательное сообщение, вооруженные отряды «красной гвардии» занимали одно за другим правительственные здания. А почти сейчас же по окончании этой беседы на Миллионной улице по пути домой с заседания Вр. Правительства был арестован министр исповеданий Карташев и отвезен в Смольный, куда отправились и члены бывшей у меня делегации вести мирные беседы с большевиками.

Нужно признать, большевики действовали тогда с большой энергией и не меньшим искусством.

В то время, когда восстание было в полном разгаре и «красные войска» действовали по всему городу, некоторые большевистские лидеры, к тому предназначенные, не без успеха



Стр. 151



старались заставить представителей «революционной демократии» смотреть, но не видеть; слушать, но не слышать. Всю ночь напролет провели эти искусники в бесконечных спорах над различными формулами, которые якобы должны были стать фундаментом примирения и ликвидации восстания. Этим методом «переговоров» большевики выиграли в свою пользу огромное количество времени. А боевые силы С.-Р. и меньшевиков не были вовремя мобилизованы. Что, впрочем, и требовалось доказать!

Не успел я кончить разговор с Даном и его товарищами, как ко мне явилась делегация от стоявших в С.-Петербурге казачьих полков, насколько помню, из двух-трех офицеров и стольких же строевых казаков. Прежде всего эта делегация сообщила, что казаки желают знать, какими силами я располагаю для подавления мятежа. А затем она заявила, что казачьи полки только в том случае будут защищать Правительство, если лично от меня получат заверение в том, что на этот раз казачья кровь «не прольется даром», как это было в июле, когда будто бы мною не были приняты против бунтовщиков достаточно энергические меры. Наконец делегаты особенно настаивали на том, что казаки будут драться только по особому личному моему приказу.

В ответ на все это я прежде всего указал казакам, что подобного рода заявления в их устах как военнослужащих недопустимы; в особенности сейчас, когда государству грозит опасность и когда каждый из нас должен до конца без всяких рассуждений исполнить свой долг! Затем я добавил: «Вы отлично знаете, что во время первого восстания большевиков с 3 по 6 июля я был на Западном фронте, где начиналось тогда наступление; вы знаете, что, бросив фронт, я 6 июля приехал в СПб. и сейчас же приказал арестовать всех большевистских вождей; вы знаете также, что тут же я уволил от должности Командующего войсками генерала Половцева именно за его нерешительность во время этого восстания». В результате этого разговора казаки категорически заявили мне, что все их полки, расположенные в СПб., исполнят свой долг. А я тут же подписал особый приказ казакам — немедленно поступить в распоряжение Штаба округа и беспрекословно исполнять все его приказания. В этот момент в первом часу ночи на 25 октября у меня не было ни малейших сомнений в том, что эти три казачьих донских полка не нарушат своей присяги, и я немед-



Стр. 152



ленно послал одного из моих адъютантов в Штаб сообщить, что можно вполне рассчитывать на казаков.

Как утром в Совете Республики я еще раз жестоко ошибся! Я не знал, что, пока я разговаривал с делегатами от полков, Совет казачьих войск, заседавший всю эту ночь, решительно высказался за невмешательство казаков в борьбу Временного Правительства с восставшими большевиками.

После моих бесед с Даном и с казаками я вернулся в заседание Вр. Правительства. Всякому легко себе представить ту напряженную нервную атмосферу, которая царила в этом ночном заседании, в особенности после известия о захвате Красной гвардией центрального телеграфа, почтамта и некоторых других правительственных зданий. Однако ни у кого из нас не возникла даже мысль о возможности каких-либо переговоров или соглашений с засевшими в Смольном предателями. В этом отношении среди членов Вр. Правительства господствовало полное единодушие. Зато некоторые из членов Правительства весьма сурово критиковали «нерешительность» и «пассивность» высших военных властей, совершенно не считаясь с тем, что нам приходится действовать, все время находясь между молотом правых и наковальней левых большевиков. Впрочем, эти строгие критики не проявляли ни малейшего стремления принять активное участие в организации борьбы с разгоравшимся восстанием или хотя бы более энергично поддержать меня. Насколько помню, заседание Вр. Правительства окончилось в начале второго часа ночи, и все министры отправились по домам. Я остался один с А. И. Коноваловым, моим заместителем, министром торговли и промышленности. Мы были с ним неразлучны всю ночь. Да М. Терещенко остался еще некоторое время после ухода остальных министров в Зимнем Дворце.

Между тем в городе восстание разрасталось с невероятной быстротой. Вооруженные отряды большевиков все теснее и теснее окружали здание Зимнего дворца и Штаба военного округа. Солдаты лейб-гвардии Павловского полка устроили у своих казарм в конце Миллионной улицы у Марсова поля настоящую западню, арестуя всех «подозрительных», шедших по направлению от Дворца. Так был захвачен в «плен» Карташев, о котором я уже говорил, и Управляющий делами Вр. Правительства А. Гальперн. Дворец охранялся лишь юнкерами и небольшим отрядом блиндированных автомобилей.



Стр. 153



Сейчас же после окончания заседания правительства ко мне явился Командующий войсками вместе со своим начальником Штаба. Они предложили мне организовать силами всех оставшихся верными Вр. Правительству войск, в том числе и казаков, экспедицию для захвата Смольного института — штаб-квартиры большевиков. Этот план получил сейчас же мое утверждение, и я настаивал на его немедленном осуществлении. Во время этого разговора я все с большим вниманием наблюдал за странным и двусмысленным поведением полк. Полковникова, все с большей тщательностью следя за кричащим противоречием между его весьма оптимистичными и успокоительными сообщениями и печальной, известной мне уже, действительностью. Ведь стало более чем очевидно, что все его рапорты последних 10–12 дней о настроениях в войсках, о степени готовности его собственного штаба к решительной борьбе с большевиками — все они были совершенно ни на чем не основаны.

Во время моего совещания с командующим войсками явился Роговский, Правительственный комиссар по Градоначальству, с чрезвычайно тревожными новостями, ни в чем не совпадавшими с только что мною выслушанными сведениями полк. Полковникова. Между прочим от Е. Ф. Роговского мы узнали, что значительное количество судов Балтийского флота в боевом порядке вошло в Неву; что некоторые из этих судов поднялись до Николаевского моста; что этот мост в свою очередь занят отрядами восставших, которые уже продвигаются дальше, к Дворцовому мосту. Роговский обратил наше особое внимание на то обстоятельство, что большевики осуществляют весь свой план «в полном порядке», не встречая нигде никакого сопротивления со стороны правительственных войск. Мне же в отдельности Роговский передал неоднократно сделанное им наблюдение: Штаб СПб. военного округа с совершенным безразличием, не проявляя никакой деятельности, следит за происходящими событиями.

Из сопоставления рапорта полк. Полковникова с докладом Роговского выводы получались кричащие! Времени более нельзя было терять ни минуты. Нужно было все бросать и идти в Штаб!

Вместе с А. И. Коноваловым в сопровождении адъютантов отправились мы в Штаб, проходя по бесконечным, почти не освещенным коридорам и нижним залам дворца, где ложились уже спать бывшие в обычном карауле юнкера... Здание Штаба было переполнено офицерами всех возрастов и



Стр. 154



рангов, делегатами различных войсковых частей. Среди этой военной толпы повсюду шныряли какие-то никому неизвестные штатские. Поднявшись на 3-й этаж прямо в кабинет Командующего войсками, я предложил полк. Полковникову сделать сейчас же подробный доклад о положении дел. Доклад окончательно убедил нас — Коновалова и меня — в невозможности больше полагаться на полк. Полковникова и на большинство офицеров его штаба. Необходимо было в срочном порядке, хотя бы в последний час, собрать вокруг себя всех оставшихся верными долгу. Нужно было сейчас же брать в свои руки командование, но только уже не для наступательных действий против восставших, а для защиты самого Правительства до прихода свежих войск с фронта и до новой организации правительственных сил в самой столице!

В самом Штабе округа было несколько высших офицеров, на которых я мог положиться с закрытыми глазами. Но этого было, очевидно, слишком мало! Я распорядился вызвать по телефону тех, чье присутствие мне казалось особенно нужным, и просить их явиться в Штаб без замедления. Затем я решил привлечь партийные военные организации, в особенности достаточно многочисленные организации П. С.-Р.

Мучительно тянулись долгие часы этой ночи. Отовсюду мы ждали подкреплений, которые, однако, упорно не появлялись. С казачьими полками шли беспрерывные переговоры по телефону. Под разными предлогами казаки упорно отсиживались в своих казармах, все время сообщая, что вот-вот через 15–20 минут они «все выяснят» и «начнут седлать лошадей». С другой стороны партийные боевые силы не только не появлялись в Штабе, но и в городе-то не проявляли никакой деятельности. Этот загадочный с первого взгляда факт объяснялся крайне просто. Партийные центры, увлеченные бесконечными переговорами со Смольным, гораздо более рассчитывая на авторитет «резолюции», чем на силу штыков, не удосужились вовремя сделать соответствующие распоряжения. Вообще, нужно признать, что, в то время как большевики слева действовали с напряженнейшей энергией, а большевики справа всячески содействовали их скорейшему триумфу в политических кругах, искренне преданных Революции и связанных в своей судьбе с судьбой Вр. Правительства, господствовала какая-то непонятная уверенность, что «все образуется», что нет никаких оснований особенно тревожиться и прибегать к героическим мерам спасения...

Между тем ночные часы шли. И чем ближе было утро, тем невыносимее и напряженнее становилась атмосфера в



Стр. 155



Штабе. Один из преданных и честных офицеров, вызванный мною на работу, отдав себе отчет в том, что происходит в Штабе и в особенности присмотревшись к действиям полк. Полковникова, пришел ко мне и с волнением заявил, что все происходящее он не может назвать иначе, как изменой. Действительно, офицерство, собравшись в значительном количестве в Штабе, вело себя по отношению к правительству, а в особенности, конечно, ко мне, все более вызывающе. Как впоследствии я узнал, между ними по почину самого полк. Полковникова шла агитация за необходимость моего ареста. Сначала об этом шептались, а к утру стали говорить громко, почти не стесняясь присутствия «посторонних». Безумная идея владела тогда многими умами: без Керенского можно будет легче и скорее справиться с большевиками; можно будет без затруднений создать, наконец, эту так называемую сильную власть. И не подлежит никакому сомнению, что всю эту ночь полк. Полковников и некоторые другие офицеры Штаба округа находились в постоянных сношениях с противоправительственными правыми организациями, усиленно тогда действовавшими в городе, как, например, с Советом союза казачьих войск, с Союзом георгиевских кавалеров, с СПб. отделом Союза офицеров и прочими подобного же рода военными и гражданскими учреждениями.

Конечно, эта удушливая атмосфера не могла не воздействовать на настроения всех тех защитников существующей власти, которые были в общении со Штабом. Уже с вечера юнкера, настроение которых сначала было превосходно, стали терять бодрость духа; позднее начала волноваться команда блиндированных автомобилей; каждая лишняя минута напрасного ожидания подкреплений все более понижала «боеспособность» и у тех, и у других.

В седьмом часу утра, переговорив еще раз по прямому проводу со ставкой Главкосева о всяческом ускорении высылки в СПб. верных войск, так и не дождавшись казаков, которые все еще «седлали лошадей», мы с Коноваловым, разбитые впечатлениями этой ночи и переутомленные, отправились назад в Зимний хоть немного вздремнуть. Помню, как по дороге нас не раз окружали группы взволнованных юнкеров; помню, как их приходилось успокаивать и разъяснять все страшные для Государства последствия успеха большевиков.



Стр. 156



Поднявшись наверх в свои комнаты, я думал сейчас же собрать всю мою переписку, документы и отправить все это на хранение в верное место. Но тут же я почувствовал, какое тягостное впечатление произведет вся эта операция на всех, находящихся во дворце, и отказался от своего намерения. Таким образом, все бумаги, хранившиеся у меня лично и в некоторой своей части представлявшие значительный интерес, в следующую ночь частью попали в руки большевиков, частью просто исчезли.

Расставшись с Коноваловым, дав несколько неотложных распоряжений «на всякий случай», я остался один и лег не раздеваясь на стоявшую в моем кабинете оттоманку. Заснуть я не мог. Лежал с закрытыми глазами в какой-то полудреме. Не прошло и часа, как из этого состояния вывел меня фельдъегерь, вошедший в комнату с экстренным сообщением. Большевики захватили центральную телефонную станцию и все наши (дворцовые) телефонные сообщения с городом прерваны; дворцовый мост (под окнами моих комнат) занят пикетами матросов-большевиков; дворцовая площадь совершенно безлюдна и пуста; о казаках — ни слуху, ни духу, как и следовало, впрочем, ожидать.

Не прошло 10-ти минут, как мы оба — Коновалов и я, с адъютантами, — мчались назад в штаб округа. Здесь за два часа нашего отсутствия ничего не изменилось. Впрочем, нет, изменилось — у блиндированных автомобилей «исчезли» некоторые части, и они стали столь же полезны для обороны, как и водовозные бочки. Подходы к Дворцу и к Штабу совершенно никем и ничем не охранялись. Никаких сведений о высланных с Северного фронта эшелонах, хотя они должны были быть уже в Гатчине, не поступало. Началась паника. Переполненное с вечера здание Штаба быстро опустело. Не успел я войти в Штаб, как ко мне явилась делегация от охранявших дворец юнкеров. Оказалось, им большевики прислали форменный ультиматум с требованием покинуть Дворец под угрозой беспощадных репрессий. Делегаты просили указаний, заявляя при этом, что огромное большинство их товарищей готово исполнить свой долг до конца, если только есть какая-нибудь надежда на подход каких либо подкреплений... В этих условиях было очевидно, что только действительное появление через самое короткое время подкреплений с фронта могло еще спасти положение!

Но как их получить?! Оставалось одно: ехать, не теряя ни минуты, навстречу эшелонам, застрявшим где-то у Гатчины,



Стр. 157



и протолкнуть их в С.-Петербург, несмотря ни на какие препятствия. Посоветовавшись с министрами Коноваловым и Кишкиным (к этому времени подоспевшим); переговорив с некоторыми оставшимися верными присяге офицерами штаба, я решил прорваться через все большевистские заставы и лично встретить подходившие, как мы думали, к самому СПб. войска.

Прежде всего для этого нужно было среди белого дня проехать через весь город, не возбуждая подозрения разбросанных повсюду отрядов большевистских войск и караулов красной гвардии. Это было самое трудное. После некоторого размышления решили идти напролом: чтобы усыпить всякую настороженность, будем действовать с открытым забралом.

Я приказал подать мой превосходный открытый дорожный автомобиль. Солдат-шофер был у меня отменно мужественный и верный человек. Один из адъютантов объяснил ему задачу. Он, ни секунды не колеблясь, ее принял. Как на зло, у машины не оказалось достаточного для долгого пути количества бензина и ни одной запасной шины. Предпочитаем — лучше остаться без бензина и шин, чем долгими сборами обращать на себя внимание. Беру с собой в дорогу, кроме двух адъютантов, еще капит. Кузьмина, пом. команд. войсками, и его штаб-офицера. Каким образом, не знаю, но весть о моем отъезде дошла до союзных посольств. В момент самого выезда ко мне являются представители английского и, насколько помню, американского посольств с заявлением, что представители союзных держав желали бы, чтобы со мной в дорогу пошел автомобиль под американским флагом. Хотя было более чем очевидно, что американский флаг в случае неудачи прорыва не мог бы спасти меня и моих спутников, и даже наоборот, во время проезда по городу мог бы усилить к нам ненужное совсем внимание, я все-таки с благодарностью принял это предложение как доказательство внимания союзников к русскому Правительству и солидарности с ним.

Пожав последний раз руку Кишкину, взявшему на себя на время моего отсутствия руководительство обороной столицы, я с самым беззаботным видом сошел вместе со своими спутниками во двор Штаба. Сели в автомобиль. Тут оказалась кстати и американская машина: одному из офицеров не хватило у меня места, и он поехал отдельно, но с условием держаться от нас в городе со своим американским



Стр. 158



флагом на «почтительном расстоянии». Наконец мы пустились в путешествие. Вся привычная внешность моих ежедневных выездов была соблюдена до мелочей. Сел я, как всегда, на свое место — на правой стороне заднего сидения, в своем полувоенном костюме, к которому так привыкли и население, и войска. В самом начале Морской, у телефонной станции, мы проехали мимо первого большевистского караула. Потом, у Астории, у Мариинского Дворца — повсюду стояли патрули и отряды красных. Нечего и говорить, что вся улица — и прохожие, и солдаты — сейчас же узнали меня. Военные вытягивались, как будто и впрямь ничего не случилось. Я отдавал честь, как всегда. Наверно, секунду спустя после моего проезда ни один из них не мог себе объяснить, как это случилось, что он не только пропустил этого «контрреволюционера», «врага народа», но и отдал ему честь!

Благополучно проехав через центральные части города, мы, въезжая в рабочие кварталы и приближаясь к Московской Заставе, стали развивать скорость и, наконец, помчались с головокружительной быстротой. Помню, как на самом выезде из города стоявшие в охранении красногвардейцы, завидя наш автомобиль, стали с разных сторон сбегаться к шоссе, но мы уже промчались мимо, а они не только попытки остановить не сделали, они и распознать-то нас не успели!

В Гатчине мы въехали прямо под ворота Дворца к подъезду коменданта. Продрогли во время этой бешеной гонки до мозга костей. Узнав, к нашему величайшему удивлению, о том, что никаких эшелонов с фронта в Гатчине нет и никто тут о них ничего не слышал, решаем сейчас же ехать дальше, к Луге, а если понадобится, то и до Пскова. Пускаться в такой далекий путь по осенней дороге без запасных шин и бензина немыслимо, поэтому решаем на полчаса войти в квартиру коменданта, обогреться и выпить по стакану чая, пока наши машины сходят за всем нужным в гараж автомобильной команды. Однако с первого шага на квартире коменданта мне его поведение показалось крайне странным. Он старался говорить как можно громче. Держался больше у открытых дверей в соседнюю комнату, откуда нас весьма внимательно рассматривали какие-то солдаты. Как будто повинуясь какому-то внутреннему голосу, я вдруг приказал задержать мой автомобиль и предложил моим спутникам без всякого чая немедленно отправляться в путь. Только автомобиль под американским фла-



Стр. 159



гом с одним из офицеров отправился в гараж за всем необходимым...

Мы уехали вовремя! Через пять минут после нашего отъезда во двор Дворца влетел разукрашенный красными флагами автомобиль: это члены местного военно-революционного комитета примчались меня арестовывать. Оказывается, в СПб. в штабе нашлись предатели, которые успели известить Смольный о моем выезде в Гатчину. Из Смольного последовало сюда распоряжение о немедленном нашем задержании. Однако наш автомобиль успел благополучно вырваться из города. Зато вторая наша машина попала в серьезную переделку. Более часа колесила она по улицам Гатчины. Ей удалось благополучно, хотя под выстрелами, проскочить две засады, но у третьей — одна пуля пробила шину, другая — ранила шофера в руку. Мой же офицер, бросив машину вместе с американским флагом, должен был бегом спасаться в лес. Впрочем, об этой истории мы узнали лишь на другой день, вернувшись в Гатчину с фронта.

`Тогда же, выезжая из Гатчины, мы ни о чем не думали; только считали минуты и вздрагивали от каждого толчка, трепеща за шины, которые нам нечем было заменить. Не стоит описывать нашу безумную погоню за неуловимыми эшелонами с фронта, которых мы так нигде и не нашли, вплоть до самого Пскова. Въезжая в этот город, насколько помню, в девятом часу вечера, мы ничего не знали о том, что здесь происходит; известны ли уже СПб. события, и, если известны, то как они здесь отразились. Поэтому решили действовать с величайшей осмотрительностью и поехали не прямо в ставку Главнокомандующего Северным фронтом генерала Черемисова, а на частную квартиру, к его генерал-квартирмейстеру Барановскому, бывшему начальнику моего военного кабинета. Тут я узнал, что все сведения из СПб. — самые мрачные, что в самом Пскове уже действует большевистский военно-революционный комитет; что в руках у этого комитета — подписанная прап. Крыленко и матросом Дыбенко телеграмма о моем аресте в случае появления в Пскове. Сверх всего этого я узнал и еще худшее, а именно:

что сам Черемисов делает всяческие авансы революционному комитету, и что он не примет никаких мер к посылке войск к СПб., так как считает подобную экспедицию бесцельной и вредной.

Вскоре по моему вызову явился сам Главнокомандующий. Произошло весьма тяжелое объяснение. Генерал не



Стр. 160



скрывал, что в его намерения вовсе не входит в чем-нибудь связывать свое будущее с судьбой «обреченного» Правительства. Кроме того, он пытался доказать, что в его распоряжении нет никаких войск, которые он бы мог выслать с фронта, и заявил, что не может ручаться за мою личную безопасность в Пскове. Тут же Черемисов сообщил, что он уже отменил свой приказ, ранее данный в соответствии с моим требованием из СПб., о посылке войск, в том числе и 3-го конного корпуса. 

— Вы видели ген. Краснова, он разделяет ваше мнение? — спросил я его. — Ген. Краснов с минуты на минуту приедет ко мне из Острова. 

— В таком случае, генерал, немедленно направьте его ко мне. 

— Слушаю-с.

Генерал ушел, сказав, что идет прямо в заседание военно-революционного комитета; там окончательно выяснит настроение местных войск и вернется ко мне доложить. Отвратительное впечатление осталось у меня от свидания с этим умным, способным, очень честолюбивым, но совершенно забывшем о своем долге человеком. Значительно позже я узнал, что по выходе от меня генерал не только пошел в заседание военно-революционного комитета. Он пытался еще по прямому проводу уговорить Командующего Западным фронтом ген. Балуева не оказывать помощи Правительству...

Отсутствие Черемисова тянулось бесконечно. А между тем каждая минута была дорога, ибо всякое опоздание могло вызвать в СПб. событие непоправимое. Был одиннадцатый час ночи. Разве мы в Пскове могли знать тогда, что в это самое время Зимний дворец, где заседало Временное Правительство, выдерживал бомбардировку и последние атаки большевиков?! Только в первом часу ночи явился, наконец, ген. Черемисов, чтобы заявить, что никакой помощи он Правительству оказать не может. А если, продолжал генерал, я остаюсь при убеждении о необходимости сопротивления, то мне нужно немедленно ехать в Могилев, так как здесь, в Пскове, мой арест неизбежен. Говоря о Могилеве, генерал Черемисов, однако, не доложил мне, что начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал Духонин дважды добивался непосредственного разговора со мной, и что дважды он ему в этом отказал, не спрашивая меня. 

— А Краснов? — спросил я.

— Он был и уже уехал назад в Остров. 

— Но позвольте, генерал, я же просил Вас прислать Краснова ко мне! Насколько помню, на это воскли-



Стр. 161



цание ответа не последовало. Во всяком случае, я его не помню. Да и не все ли мне было равно, что ответил генерал! Его преступное уклонение от исполнения своего долга было очевидно, и я торопился от него отделаться. У меня не было никаких колебаний. Я должен вернуться в СПб., хотя бы с одним полком. Обсудив вместе с ген. Барановским и моими молодыми спутниками создавшееся положение, я решил немедленно ехать в штаб-квартиру 3-го конного казачьего корпуса в Остров, а если там ничего не выйдет, продолжать путь в Ставку в Могилев. В ожидании автомобиля я прилег отдохнуть. В ночной тишине, казалось, слышен был стремительный бег секунд, и сознание, что каждый потерянный миг толкал все в пропасть, было прямо невыносимо. Никогда еще так не ненавидел я этот бессмысленный бег времени все вперед, все вперед ... Вдруг — звонок у парадной двери! Краснов со своим начальником штаба. Желает сейчас же меня видеть. В зале меня дожидались оба офицера. Оказывается, получив от генерала Черемисова моим именем приказ, отменявший начатое движение на СПб., генерал Краснов в подлинности этого приказа усомнился и вместо отъезда в Остров стал тут же ночью разыскивать меня.

— «А я, генерал, только что должен был уехать к Вам в Остров, рассчитывая на Ваш корпус и предполагая, несмотря ни на какие препятствия, идти на СПб».

Было решено, что мы сейчас вместе выезжаем в Остров с тем, чтобы в то же утро с наличными силами двинуться к столице... Здесь, чтоб