Л.Н. Андреев. Собачий вальс: Поэма одиночества: Представление в четырех действиях

Л.Н. Андреев. Собачий вальс: Поэма одиночества: Представление в четырех действиях
Андреев Л.Н. Собачий вальс: Поэма одиночества: Представление в четырех действиях / Л.Н. Андреев. // Современные записки. 1922. Кн. X. С. 1–66.






Стр. 1


СОБАЧИЙ ВАЛЬС

ПОЭМА ОДИНОЧЕСТВА.

Представление в четырех действиях Л.Н. АНДРЕЕВА.*)



ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:



Генрих Тиле.

Карл Тиле.

Елизавета.

Александров, по прозвищу Феклуша. 

Счастливая Женя.

Тизенгаузен, Андрей Андреевич. 

Ермолаев, Иван Дмитрич. 

Иван, лакей. 

Маляры.



Четыре действия; в третьем действии две картины.

_ _ _



ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.



За стеной поют песенку маляры. Песенка тихая, без слов, монотонная.

У письменного стола Генриха Тиле сидит его брат Карл, студент.



––––––––––––––––––––––––––––

*) Все авторские права сохранены. 

Tous droits reserves. 

American copyright 1922 by Mr. Hermann Bernstein, New-York.



Стр. 2



Квартира новая, еще не вполне отделанная, и комната, в которой находится Карл Тиле, также не закончена. По назначению это гостиная, и уже в соответствующем строгом порядке расставлена новенькая мебель: кресла, полукресла, круглый стол перед диваном — овальное зеркало, но нет ковров, нет драпри и картин. И стоит посередине небольшой стол, накрытый для обеда. Все в комнате угловато, холодно, безжизненно — жизнь еще не начиналась. Слишком сильно блестит новенький рояль, но на пюпитре уже разложены ноты.

Карл Тиле один, возится у стола с отмычкой. 

К а р л. Маляры поют.

Легким свистом вторит тихой песенке без слов. Затем негромко ударяет ладонью по столу и произносит:

— Так.

И еще два раза через равные промежутки сосредоточенно ударяет ладонью по столу, произнося:

— Так. — — — Так. 

После некоторой паузы:

— Вот я сейчас открыл отмычкой стол у брата Генриха, искал денег, чтобы взять. Но нашел только двадцать пять рублей. Этого мало.

И снова равномерно и сосредоточенно ударяет ладонью

— Так. — — — Так. — — — Так. — — — Интересно: знает ли брат мой Генрих — Генрих Тиле, — что я шулер, живу игрой, краду — ищу женщину, чтобы поступить к ней на содержание? Нет, не знает. Он не умный человек, брат мой Генрих. Нет. Нет. Теперь он подумает, что 25 рублей украли маляры, или ничего не заметит, подумает, что ошибся. Брат Карл! — говорит он. Брат Карл!

— Так.



Стр. 3



— А мог бы я — если бы у Генриха были большие деньги, о, очень большие, конечно! — и если бы можно незаметно, о, незаметно, конечно! — мог бы я убить Генриха, брата моего Генриха Тиле? — Надо пройти по комнате.

Встает и два раза проходит по комнате взад и вперед: длинный, прямой, в длинном студенческом сюртуке, широко и деревянно висящем на выдавшихся лопатках. Гладко причесанную, лоснящуюся голову подпирает непомерно высокий темно-синий воротник. Лицо Карла сухо, несколько сурово, правильно и строго прилично. Снова садится у стола и трижды ударяет ладонью, произнося:

— Так. — — — Так. — — — Так. — Маляры поют. Печальная песенка. Нет, тихая песенка. Я шулер, но я люблю печальное, а у брата Генриха нет вкуса, он бездарен. И новая квартира его ужасна. И есть в ней что-то, что располагает к преступлению. Маляры поют.

Слегка подсвистывает песенке. Слышит стук дверей в прихожей, голоса, и, встав, неторопливо, теми же прямыми шагами прохаживается по комнате. Входят Г е н р и х Т и л е и его сослуживцы — Е р м о л а е в, Дмитрий Иванович, кряжистый человек русской складки с большой бородой, и Т и з е н г а у з е н, Андрей Андреевич. Позади всех, счастливо и смущенно улыбаясь, идет Феклуша — таково его прозвище, — товарищ Генриха Тиле по первым классам гимназии.



Т и л е. Здравствуй, Карл. Как ты поживаешь? 

К а р л. Здравствуй, Генрих. Спасибо. А ты как?

Т и л е. Благодарю, очень хорошо. Господа, вы все знакомы с братом моим, Карлом? Карл, это мои товарищи по банку, весьма уважаемые мною люди.

Т и з е н г а у з е н. Здравствуйте, Карл Эдуардович.



Стр. 4



Е р м о л а е в. Ермолаев. Очень приятно познакомиться. Вы очень похожи на вашего старшего брата, чрезвычайно. 

Т и л е. О да, мы очень схожи. Славный парень, серьезный работник. А этот господин, Карл, называется Феклуша — ты уже познакомился ? Он называется Феклуша (Смеется). Мы учились вместе в Петершуле, и его выгнали из второго класса, и в жизни ему не повезло. Феклуша, тебя выгнали из второго класса, а? (Смеется).

Ф е к л у ш а. Из третьего, Генрих Эдуардович. По неспособности; поведения я был отличного.

Т и л е. Он говорит: по неспособности! (Смеется). И вчера я встретил его на Невском: был сильный дождь, и уже прошло двадцать лет, как мы расстались, но я его узнал. И он шел очень быстро. Ты бежал, Феклуша?

Ф е к л у ш а. Дождь, Генрих Эдуардович, а я без зонтика. Бежал.

Т и л е. И на сегодня я пригласил его к обеду. Но прошу извинить, господа, если обед будет не таков, каким я желал бы вас угостить на моей новой семейной квартире. Это мой первый нересторанный обед, и я не могу поручиться за опытность моей новой кухарки.

Е р м о л а е в. Ну, что вы, Генрих Эдуардович, какие могут быть извинения! Только бы мы вас не стеснили.

Т и л е. О нет. Я рад.

Т и з е н г а у з е н. Какие извинения! Наоборот, я очень польщен, Генрих, что ты позвал меня к первому твоему нересторанному обеду. Когда ты женишься и у тебя будет порядок, ты забудешь старого друга Андрея Тизенгаузена.

Т и л е. У меня будет порядок, но я никогда не забываю старых друзей. Сиди спокойно и кури твою сигару.

Е р м о л а е в (Карлу). Не вас ли я видел, Карл Эдуардович, на прошедшей неделе у Донона? Вы сидели



Стр. 5



еще с каким-то офицером, кажется, гвардейцем, и барыней.

К а р л (лжет). Нет. Я не бываю у Донона.

Т и л е. Карл не может посещать таких дорогих ресторанов.

Е р м о л а е в. Тогда я ошибся, простите. Но очень похоже.

Т и л е. Нет, вы ошиблись, Дмитрий Иванович. Ну, как же ты работаешь, Карл, я хочу слышать о твоих успехах.

К а р л (лжет). Вчера я сдал второй зачет.

Т и л е. О! Это хорошо. Ты — серьезный работник. Но не мешает ли вам эта песенка, господа, я снова ее слышу. Это поют мои маляры.

Т и з е н г а у з е н. Но это без слов! Я даже не подумал бы, что это называется песней.

Е р м о л а е в (прислушиваясь). Нет, славно! Есть что-то такое... ямщицкое. Ведь мой отец ямщиком был, Генрих Эдуардович.

Т и л е. И мне кажется, что хорошо. Хотя мой отец по происхождению швед, но я уже давно чувствую себя русским, и я это понимаю. Это — русская тоска.

Т и з е н г а у з е н. Хотя моя фамилия Тизенгаузен, но я даже не умею говорить по-немецки, я — русский. Тем не менее извини меня, Генрих, — я не понимаю, что это значит: русская тоска?

Т и л е. О, это надо чувствовать.

Т и з е н г а у з е н. А ты чувствуешь?

Т и л е. Сейчас — нет. О, теперь я так счастлив, что не могу чувствовать никакой тоски: русской, шведской, немецкой...

Все смеются.

Т и з е н г а у з е н. Вот это настоящие мужественные слова, Генрих! Но пока светло — не покажешь ли ты нам свою новую квартиру? Я умираю от любопытства, я



Стр. 6



хочу видеть, как ты вьешь свое гнездо: берегись, Генрих, я старый и опытный самец.

Т и л е. Нет, ты меня не испугаешь, старый ворчун! (смеется). Я еще только счастливый жених, но ты увидишь, какой у меня строгий план. О, ты увидишь!

Е р м о л а е в. Да, приятно бы взглянуть.

Т и л е. Прошу вас следовать за мной. Карл, будь добр, посиди с моим Феклушей, пока я буду показывать. Пожалуйста, кури, Феклуша, папиросы на столе.

Выходят. Феклуша, стесняясь, берет папиросу. Карл зажигает и подает ему спичку, в то же время откровенно и холодно рассматривает его.

Феклуша (тянется к спичке). Очень благодарен, я сам...

К а р л. Пожалуйста. Почему вас так нелепо зовут: Феклушей? Это женское имя.

Ф е к л у ш а. Как вам доложить, Карл Эдуардович? Вероятно, за характер... Я всегда был несколько робок, склонен к слезам, а равным образом — излишне тороплив, поспешен в мыслях.

К а р л. Почему — равным образом?

Ф е к л у ш а. Так говорится.

К а р л. Нет, так не говорится. Но сегодня вы не торопливы. Вы где служите?

Ф е к л у ш а. Как вам сказать, Карл Эдуардович? В полиции.

К а р л. Что такое?

Ф е к л у ш а. Нет, нет, я в канцелярии градоначальника, по паспортной части. Генрих Эдуардович знают.

К а р л. Много получаете?

Ф е к л у ш а. Сорок рублей, ну с наградными и так вообще выйдет рублей девяносто. Сущие пустяки.

К а р л. Большая семья?

Ф е к л у ш а. Огромадная.



Стр. 7



К а р л. А отчего вы не поступите в филеры? Это выгоднее, вы могли бы зарабатывать.

Ф е к л у ш а. Вы шутите! Как можно!

К а р л. Нет, я говорю серьезно. Для провокации вы едва ли годитесь, но филером можно бы, не боги горшки обжигают. Сколько зарабатывает хороший филер?

Ф е к л у ш а. Пустяки, дешевый заработок.

К а р л. Нет — а хороший?

Ф е к л у ш а. А если действительно хороший, то — огромадные деньги, Карл Эдуардович! Ну, раз вы так дружески, то сознаюсь, как перед отцом родным: пробовал, пытался, но...

К а р л. Что же: но?

Ф е к л у ш а. Не выходит, Карл Эдуардович! Способностей никаких нет, ни к чему хорошему не способен. То-то и несчастье мое, в том-то и осуждение судьбы, что — никаких способностей!

К а р л. Никаких?

Ф е к л у ш а. Ни малейших! Кругом, знаете, такое, что, дай бы мне Господь истинный талант, я мог бы вполне обеспечить семью. А без таланта, сколько ни бегай, сколько ни гомозись, лишней копейки не выбегаешь. Куда уж!

К а р л. А вы, Феклуша, могли бы сделать или добыть — я не знаю, как у вас выражаются, — добыть фальшивый заграничный паспорт?

Ф е к л у ш а. Нет. Не сумею! Куда уж мне.

К а р л. Но если постараться, имея в виду хорошие деньги?

Ф е к л у ш а. А вам зачем?

К а р л. На всякий случай всегда нужно иметь заграничный паспорт. — Нет, я шучу, конечно. Вы действительно бежали, когда вас встретил брат Генрих?

Ф е к л у ш а. Вы смеетесь, Карл Эдуардович? Я, извините, не совсем понимаю ваш разговор.

К а р л. Нет, Феклуша, я не смеюсь. Разве я похож на человека, который любит смеяться? Генрих



Стр. 8



просил меня занять вас, и я вас занимаю. Брат Генрих намерен покровительствовать вам?

Ф е к л у ш а. Был бы безмерно счастлив! Они говорили, что оказывают денежную поддержку брату — это вам, Карл Эдуардович?

К а р л. Мне. Но мне больше нравится говорить о вас, Феклуша. Скажите: когда вы были агентом, вам часто приходилось иметь дело с убийцами?

Ф е к л у ш а. Убийцами?..

Разговаривая, входят Тиле и его гости. Тиле смеется.

Т и л е. Ты поражен, старый ворчун? Позвольте отряхнуть ваш костюм, вы запачкали рукав, Дмитрий Иванович.

К а р л. Я принесу щетку.

Е р м о л а е в. Не стоит беспокоиться, право, пустяки.

Т и л е. Нет, он принесет. Карл, принеси. Ну, каково, господа? (Счастливо смеется).

Е р м о л а е в. Чудесная квартирка, Генрих Эдуардович.

Т и з е н г а у з е н. Да, ты меня поразил, Генрих.

Т и л е. В столовой у меня будут обои под дуб; впоследствии я заменю их дубовой фанерой. Детская у меня, повторяю, выходит окнами на солнце, и в ней будет всегда светло. Это гигиенично и в Петербурге необходимо. К сожалению, в моем детстве я видел слишком мало солнца, и я хочу, чтобы у моих детей света было в изобилии. Солнце необходимо.

Т и з е н г а у з е н. Но ты так говоришь, Генрих, как будто у тебя уже есть дети, целая куча. Это самоуверенность холостяка, Генрих!

Т и л е. Они будут.

Вошел Карл со щеткой.

Т и л е. Позвольте, Дмитрий Иванович. Карл почистит вам рукав. — Они будут, Андрей. Я уже npиoб-



Стр. 9



рел детскую кроватку, через неделю она будет стоять на месте и ждать своего господина (смеется).

Е р м о л а е в. А когда свадьба ваша, Генрих Эдуардович?

Т и л е. Через неделю будет готова квартира, через семнадцать дней, считая от нынешнего числа, будет свадьба. Сегодня с дневной почтой — минут через двадцать, к обеду, — я получу письмо от Елизаветы, где она сообщает мне точно о дне своего приезда. Елизавета поехала в Москву повидаться со своими родителями. Теперь эта комната, Андрея. Вот здесь будут ковры. — Здесь будут портреты. — В этих вазах у меня всегда будут живые цветы.

Т и з е н г а у з е н. Это уже роскошь, Генрих. 

Т и л е. Живые цветы — не роскошь, Андрей. — Вот здесь, под роялем, будут две гравюры — пока я не имею средств на картины: голова Бетховена и известный «Концерт» Джиорджоне. Ты смотришь, Феклуша? 

Ф е к л у ш а. Во все глаза!

Т и л е (смеется). Он говорит: во все глаза! А вот здесь, Андрей, в этом углу будет стоять кресло, на котором я буду тихо сидеть, пока Елизавета будет играть мне Бетховена и Грига. Ты видишь: я уже положил ноты, по которым она в первый раз сыграет мне, пока я тихо буду сидеть на своем кресле. (Стряхивает пыль с нот и снова осторожно и любовно ставит их на место). Но какая пыль!

Т и з е н г а у з е н. Это от рабочих, Генрих. 

Т и л е. У меня не будет пыли. — Ты имеешь рояль, Феклуша?

Ф е к л у ш а. Откуда ж мне, Генрих Эдуардович! 

Т и л е (смеется). Он говорит: откуда! Хочу сказать тебе, Андрей, что этот уголок, где я буду тихо сидеть и слушать, — есть моя особенная радость. 

Е р м о л а е в. Квартира по контракту? 

Т и л е. Да. Контракт на три года с правом возобновления — я не хочу менять жилище через каждые три



Стр. 10



года. Да, Андрей, у меня ум сухой и практический, я не имею способностей к музыке, но я чрезвычайно люблю ее, как и брат Карл.

К а р л. Но ты же сам играешь, Генрих.

Т и л е. Что? Ты шутишь, Карл?

К а р л. Ты забыл? Но ты имел большой успех в нашей детской.

Т и з е н г а у з е н. Так вот ты какой, Генрих Тиле! Мы думаем в Банке, что ты только великолепный финансист, единственная голова для цифр, а ты, оказывается, умеешь обращаться с нотами. Ты Моцарт, Генрих!

Т и л е (смеется). Не так важно, Андрей. Да, я вспомнил: это маленькая штучка, которую я играю двумя пальцами, меня мама научила, когда я был ребенком. Это называется весьма неприлично: «Собачий вальс».

К а р л. Ты бы сыграл нам Генрих.

Т и л е (грозит пальцем). Но, но, Карл!

Т и з е н г а у з е н. Нет. Ты должен! Неправда ли, Дмитрий Иванович, он должен сыграть нам, иначе мы обидимся и уйдем.

Е р м о л а е в. Вот какие у вас таланты, Генрих Эдуардович, не ожидал! А мы сидим в банке и не знаем ничего. Сыграйте!

Т и л е (смеется). Но, но... вынужден, однако, сознаться, что Елизавете мой «Собачий вальс» очень нравится, очень!

Все смеются.

К а р л. Итак, Генрих?

Т и л е. Карл, ты насмешник. (Шутливо). Но раз публика требует... (садится за рояль, говорит шутливо-торжественно). Прошу публику слушать внимательно: вот я сыграю «Собачий вальс».

Играет «Собачий вальс». Во время игры сидит очень прямо, серьезен, лицо неподвижно, как каменное, — но, кончив, разражается веселым смехом. Пока он за ро-



Стр. 11



ялем, Карл рассматривает его холодно и внимательно, затем первый рукоплещет. Общие рукоплескания — но так как слушающих мало, звук разорван и жидок.

Т и л е (кланяясь шутовски). Дамы и господа — ваш нижайший слуга! На бис ничего не могу сыграть, но кто желает повторения моей музыки, тех прошу пожаловать через семнадцать дней на бракосочетание Генриха Тиле и девицы Елизаветы Молчановой. Тогда я еще раз сыграю. 

Смеется и закрывает крышку рояля.

Ф е к л у ш а. В котором часу свадьба, Генрих Эдуардович?

Т и л е. В половине восьмого, Феклуша. В половине восьмого, не опоздай! Но все это ты узнаешь из приглашений, которые уже печатаются.

Т и з е н г а у з е н. Ты счастлив Генрих?

Т и л е. О да, мой друг! Позволь пожать твою руку — но молча, молча, Андрей. Вот так. А теперь, господа, не чувствуете ли вы, что червячок после моей музыки шевелится сильнее? Он просит кушать. Карл, брат, пожалуйста скажи моей новой кухарке, что через десять минут мы будем готовы проэкзаменовать ее.

К а р л. Я иду.

Выходит и вскоре возвращается.

Т и л е. Ты хочешь кушать, Феклуша?

Ф е к л у ш а. Да, не помешает.

Т и л е (Смеется). Он говорит: не помешает! А коньячок видишь, Феклуша: это тоже не мешает?

Ф е к л у ш а. А это очень даже не мешает. 

Все смеются.

Т и з е н г а у з е н. Вы, вероятно, думаете, что друг вашего детства, Генрих Тиле, так-таки ничего и не пьет, кроме святой воды? Тогда вы очень ошибаетесь: он пьет коньячок.

Т и л е (смеется). Он пьет коньячок.



Стр. 12



Ф е к л у ш а (смеется). Приятное занятие. Уж нечего, видно, таиться: при общей моей неспособности этот талант... (вздыхает) имею.

Е р м о л а е в. Но вот удивительно, Генрих Эдуардович: восемь лет я вас вижу, и в ресторанах вместе бывали, и никогда не замечал вас выпившим

Т и л е (смеется). Разве?

Е р м о л а е в. Никогда.

Т и з е н г а у з е н. И не увидите, Дмитрий Иванович. Это такая крепкая голова, какой еще свет не создавал.

Т и л е. Ты думаешь? — Но ты прав. И скажу еще... Господа, звонок. Это почтальон и письмо от Елизаветы. Карл, прошу тебя...

Карл выходит. Тиле сдержанно волнуется. 

Т и л е. Итак, ты любишь коньячок, Феклуша?

К а р л (входя). Письмо из Москвы, заказное, распишись, Генрих. Здесь.

Т и л е (расписываясь). Это я всегда просил, чтобы заказные. Вот двадцать копеек почтальону, Карл. Так. Теперь нам пишут из Москвы... (разрывая конверт) Вы позволите, господа?

Т и з е н г а у з е н. Но разве можно влюбленному запретить? Читай, Генрих, нас здесь нет.

Тиле медленно и долго читает. При первых же строках бледнеет и постепенно бледнеет все страшнее. На него никто не смотрит, кроме Карла.

Е р м о л а е в (тихо). Чудесная квартирка! Теперь такую вообще трудно сыскать.

Ф е к л у ш а. Сейчас к квартирам и приступу нет; просто беда.

Т и з е н г а у з е н. У вас семья?

Ф е к л у ш а. Огромадная!

К а р л (громко). Тебе нехорошо, Генрих?

Bсe испуганно смотрят на Тиле. Он встает, делает два шага — и с огромной силой молча бьет кулаком по



Стр. 13



обеденному столу. Падают бутылки и стаканы. Все вскакивают.

К а р л. Генрих!

Т и з е н г а у з е н. Генрих!

Так же молча и с той же силою Тиле вторично ударяет по столу. Стоит молча, обводя всех красными глазами, как бы ища, на кого броситься.

Е р м о л а е в. Воды ему...

Т и л е. Не надо.

Т и з е н г а у з е н. Генрих! Милый мой Генрих! Что-нибудь ужасное?

Т и л е. Нет, не ужасное.

К а р л. Генрих, успокойся.

Т и л е. Я спокоен.

Т и з е н г а у з е н. Нет, это что-нибудь ужасное. Милый мой Генрих! Мы здесь! Мы все твои друзья, Генрих!..

Т и л е. Я должен извиниться, но обеда у меня сегодня не будет. Карл, скажи новой кухарке, что она может идти домой...

Карл выходит и вскоре возвращается.

Т и з е н г а у з е н. Ну какой там обед. Ты не должен заботиться о пустяках, Генрих.

Е р м о л а е в. Какой обед, Генрих Эдуардович.

Т и л е. Обеда сегодня у меня не будет.

Снова неожиданно ударяет по столу

Т и з е н г а у з е н (почти плача). О, Боже мой! Какое несчастье, Генрих! 

Т и л е. Да? Я больше не буду. Вот очень странное письмо, Андрей. Здесь или написано не то, или я не умею читать письма. Прочти, Андрей, и скажи мне: быть может, я ослеп?

Т и з е н г а у з е н (читает). Нет, ты не ослеп, бедный Генрих (читает). Нет, это невозможно.

Т и л е. И там сказано это: я продолжаю любить вас?..



Стр. 14



Т и з е н г а у з е н. Сказано, сказано, Генрих! 

Т и л е. Так. Значит, я не ослеп. И там сказано это: но по настоянию моих родителей я выхожу...

Т и з е н г а у з е н. О, Боже: уже вышла, Генрих! Уже вышла!

Т и л е. Уже вышла замуж за богатого человека. Как его фамилия, Андрей?

Т и з е н г а у з е н. Фамилии нет. 

Т и л е. Фамилии нет. Так. И какая подпись, Андрей?

Т и з е н г а у з е н (читает). «Твоя недостойная Елизавета».

Т и л е. Недостойная Елизавета: так. Недостойная Елизавета.(Неожиданно и с силой бьет по столу). Недостойная Елизавета!

Т и з е н г а у з е н. Но добрый друг мой, мой несчастный друг!

К а р л. Генрих, мужайся! 

Т и л е. Я больше не буду.

Е р м о л а е в. Да и не стоит, Генрих Эдуардович. Дело житейское, еще лучше невесту себе найдете.

Т и л е. Я не буду. Но не находишь ли ты, Андрей, что это выражено с необыкновенной точностью: недостойная Елизавета. Кто? Недостойная Елизавета. Кто? — Генрих Тиле. И еще кто? — Недостойная Елизавета. Тебе не хочется смеяться, Феклуша?

Ф е к л у ш а (испуганно). Нет, Генрих Эдуардович.

Т и л е. И не надо. Я не допущу смеха. Но не находишь ли ты, Андрей, что и все письмо составлено в очень точных выражениях?

Т и з е н г а у з е н. Извини, Генрих, но по моему мнению, мнению честного человека, это подлое письмо. Да!

Т и л е. А по моему мнению это просто очень точное письмо. Генрих Тиле любит точность, он во всю свою жизнь не ошибся ни в одной копейке, не сделал неверного сложения, не подчистил ни одной цифры — и вот



Стр. 15



Генриху Тиле пишут точное письмо. И подписывают его «недостойная Елизавета». Но я хотел бы остаться один, господа.

Т и з е н г а у з е н. Но как же ты останешься один, мой бедный друг?

Т и л е. Ничего. Я останусь один.

К а р л. Хочешь, я побуду с тобою, брат?

Т и л е. Нет, Карл, ты мне не нужен. До свиданья. Завтра увидимся в банке. — Карл, мне нужно сказать тебе два слова. (Тихо) Карл, вот тебе деньги, пожалуйста, поведи этих господ в ресторан и угости их хорошим обедом.

К а р л. Я могу пожать тебе руку, брат?

Т и л е. Едва ли это зачем-нибудь нужно, но — пожалуйста. Крепче жми.

К а р л. Я крепко жму.

Т и л е (усмехаясь). Нет, еще крепче.

К а р л. Я жму ... Чего ты хочешь?

Странное соревнование в силе. Остальные смотрят с беспокойством.

Т и л е. Изо всей силы! Жми еще.

К а р л. Я крепче не могу.

Т и л е. А я? (нажимает).

Т и з е н г а у з е н. Не надо же, Генрих, пусти его.

К а р л. Генрих, пусти.

Т и л е (усмехаясь). А я?

К а р л (бледнея и корчась). Мне больно. Пусти. Ты сломаешь мне руку.

Тиле выпускает руку брата и смеется.

Т и л е. Ты очень сильный, Карл.

К а р л. Мне не нравятся такие шутки, Генрих.

Т и л е (хмурясь). Извини, Карл. Это действительно нехорошо. Извини. До свиданья, господа. Дверь закрывается сама, я не выйду вас провожать. Еще раз прошу тебя, Карл, извинить меня.



Стр. 16



Все нерешительно уходят, поочередно, с разным выражением, пожимая руку хозяина. Тиле остается один, ходит по комнате. Он высокого роста, грузный, в темном сюртуке с круглыми фалдами, в серых брюках, с твердой крепко наглаженной складочкой — его обычный костюм. Все новое, крепкое, и так же новы начищенные ботинки на толстой подошве и высоких каблуках. Лицо Генриха Тиле правильно, смугло, корректно до суровости; глаза темные, малоподвижные. Короткие волосы и небольшие усы черны, как у южанина. Снова поют маляры.. Тиле останавливается, вслушивается.

Т и л е. Что еще? Кто еще? Что там? Слушает — и внезапно с яростью ударяет по спинке кресла.

— Перестать.

Песенка продолжается — тихая, печальная, монотонная. Тиле подходит к двери и кричит:

— Эй, вы там! Перестать! Больше работать не надо! Ступайте домой.

Опять ходит по комнате, останавливается, снова ходит, с нетерпением посматривая на дверь.

— Это называется: русская тоска. Какая чепуха: русская тоска. Разве есть еще шведская тоска? Ну тогда — у меня шведская тоска. Кто? — Генрих Тиле. Кто? — Недостойная Елизавета. А еще кто? — А еще Генрих Тиле, Генрих Тиле... о, Боже мой!

Вздыхает, присвистывая, как при зубной боли. Двумя тенями в густейших сумерках тихо проскальзывают маляры: двое испуганных.

— Постойте! Больше не надо работать, уже темно, ничего не видно. И скажите хозяину, что вообще не надо работать. Куда? Идите здесь, там нет никого. Дверь запирается сама.

Маляры уходят. Тиле бродит по комнате, заходя в неожиданные углы, постукивает в стену, словно ища ка-



Стр. 17



кую-то забытую дверь. Постепенно сливается с нарастающим мраком.

—Там нет никого, и здесь нет никого. Один. О, Елизавета, Елизавета! Один. Теперь я могу все бить — ломать — бросать на землю — (что-то бросает) — разрушать — и никто меня не остановит. Я могу убить все вещи. Вот рояль...

Под сильным ударом звенит рояль.

— Как зазвенело. А если еще?

Снова удар, и снова звенит рояль.

— Как звенит! А когда я ударил по столу, они испугались и закричали: Генрих, Генрих! Вероятно, я ударил очень сильно, у меня болит рука. Тогда закричали, а теперь никто и не закричит: я могу бить — ломать — разрушать. Никто меня не остановит, я один. И я могу взять в столе револьвер, приложить к виску и выстрелить. Что тогда? Тогда буду до утра лежать на полу, потом кто-нибудь сломает дверь — кто?

Молчание.

— Нет.

Молчание.

— Нет! — Но она уже вышла замуж. Боже мой, Боже мой! Боже мой! Уже вышла, уже — уже — уже! Боже мой! Я этого не подумал. Что же мне делать, как я буду, как же я буду целую ночь — целую ночь. Она уже вышла — как же я буду целую ночь. Теперь еще рано, только что смерклось: как же я буду целую ночь! Елизавета... Лиза!..

Молчание.

— Нет.

Молчание. Внезапное движение темной фигуры, торопливые шаги.

— Но это невозможно! Я забыл: я нанял квартиру на три года. Это невозможно, это глупо, я не хочу! На три года. Мне стыдно. Я сделал детскую, но это не так стыдно. А квартира? Боже мой!.. — И на рояль я по-



Стр. 18



ложил ноты. Ноты. Купил. Да — так что я думал? — Она играла бы, а я сидел бы тихо и слушал. Целовал ее руку. И, может быть, так же стояла бы темнота, как эта, как сейчас. Ее нежную руку сейчас я взял бы и приложил к губам: как это делается? Вот так.

Безмолвие. И в темноте тихий тоскующий голос: 

— Какая долгая ночь, какая темная ночь. Лиза!..



Занавес.



ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.



Та же обстановка, что и в первом действии, нет только обеденного стола. Ни единой черты не изменилось, хотя прошло больше года. Вечер. Горит электричество.

У письменного стола сидит Карл Тиле и допрашивает слугу Ивана.

К а р л. А когда возвращается домой брат Генрих?

И в а н. Они обедают в ресторане и приходят домой часов в восемь; часов в девять опять уходят, или в десять, а когда возвращаются — не знаю. 

К а р л. А ты сам когда уходишь домой? 

И в а н. В десять; иногда отпускают раньше. 

К а р л. Ты был на военной службе? 

И в а н. Так точно, Карл Эдуардович. Кавалерист.

К а р л. А! Молодец! У тебя очень бравый вид, Иван, и ты отвечаешь толково. Молодец.

И в а н. Рад стараться. 

К а р л. Молодец. Что ж, так каждый день он уходит? 

И в а н. Нет, раза два в неделю, а то дома сидят. А может, и уходят после десяти, только этого я не могу знать. 

К а р л. Правильно. Кто же у него бывает?

И в а н. Никого.

К а р л. Неужели?



Стр. 19



И в а н. Бывают только господин Александров, довольно часто.

К а р л. Какой Александров? Из банка?

И в а н. (слегка улыбаясь). Нет. Они зовут господина Александрова «Феклуша».

К а р л. А!.. Что же они делают?

И в а н. Не могу знать, Карл Эдуардович.

К а р л. Правильно: ты чудесно отвечаешь. Но что ты им подаешь?

И в а н. Подаю коньяк.

К а р л. Много?

И в а н. Довольно достаточно. У нас его запас большой.

К а р л. Так. Знаю я этого господина Александрова. Смотри, Иван, чтобы как-нибудь шубу не унес этот господин Александров.

И в а н. (улыбаясь). Я уж смотрю, Карл Эдуардович.

К а р л. Молодец. А вот что, Иван: вероятно у тебя свой ключ от двери?

И в а н. Так точно. У меня два ключа с черного хода, один запасной, на случай потери.

К а р л. Правильно. А не можешь ли ты дать мне один ключ? Иногда я прохожу мимо после десяти, нужно зайти взять книгу, а отпереть некому.

И в а н. Сомневаюсь.

К а р л. Пустяки. Я не господин Александров, который может унести шубу. Вот тебе пять рублей.

И в а н. Покорнейше благодарю, Карл Эдуардович. Но только сомневаюсь.

К а р л. Пустяки! Вот еще пять рублей. 

И в а н. Извольте ключ. Но только в случае чего... 

К а р л. Конечно, я все беру на себя. Молодец! Люблю толковых людей: на-ка еще два рубля. Постой: это кто же звонит?



Стр. 20



И в а н. Господин Александров, надо полагать, больше некому. Извините.

Выходит, через короткое время возвращается; следом за ним является Феклуша.

И в а н (докладывает, улыбаясь). Господин Александров.

Ф е к л у ш а (льстиво). Здравствуйте, Карл Эдуардович.

Карл ходит по комнате, не отвечает и как бы совсем не замечает Феклушу.

Ф е к л у ш а. Генрих Эдуардович, вероятно, сейчас придут. Уже скоро восемь.

Карл молча ходит, потом останавливается перед Феклушей и смотрит на него в упор.

К а р л. А вы мне ужасно надоели, господин Феклуша! Вот уже полгода я не могу зайти к брату, чтобы не наткнуться на вашу физиономию. Зачем вы здесь торчите? Вы служите в полиции, а я порядочный человек, студент, и вы мне противны.

Ф е к л у ш а. Что ж поделаешь, господин Тиле.

К а р л. Он еще обижается: господин Тиле! Да, я господин Тиле, а вы когда-нибудь украдете шубу с вешалки, господин Феклуша...

Ф е к л у ш а. Ей-богу, я пожалуюсь Генриху Эдуардовичу! За что вы меня травите, за что со свету сживаете? Я, хоть и в полиции служу, а я честный человек, у меня семья.

К а р л. Он еще говорит о честности!

Ф е к л у ш а. Ей-богу, пожалуюсь.

К а р л. А я скажу, что вы лжете. Кому из нас поверят, господин Феклуша? Мне скучно, я сегодня не выспался: солгите мне что-нибудь интересное.

Ф е к л у ш а. Я не лгун, лгите сами.

К а р л. И он еще грубит! Кажется, это у вас нет никаких способностей? Но это ужасно: быть бездарностью, глупцом, ничего не уметь — даже лгать. И при этом 



Стр. 21



иметь огромную семью, сопливых детей, и еще любить их, с нежностью вытирать им носы! Дурак! И при этом еще быть обидчивым, также иметь какое-то самолюбие. Самолюбие! И его — я это по бороде вижу — наверное, бьет жена. Вас бьет жена, господин Феклуша?

Ф е к л у ш а. Даже не желаю отвечать.

К а р л. Вероятно, очень грязная женщина — ваша жена; да и вы не особенно чисты, господин Александров: вы вызываете во мне отвращение. Почему вы просто не клоп? — Тогда вас можно было бы убрать очень легко, посыпав порошком, а теперь надо стесняться. Стесняться! Какая чепуха!

Молча ходит; снова останавливается перед Феклушей — до наглости близко.

К а р л. Вы сердитесь? Не надо сердиться, честное слово! Я ведь шутил. Даже не хотите смотреть? — Ну, покажите ваши глазки. Я плохо спал сегодня, ночь провел с женщиной, и у меня нервы: понимаете, Феклуша, нервы! Это такая штука, при которой человек говорит всякие глупости.

Ф е к л у ш а. Я не сержусь, но только зачем так обижать человека, Карл Эдуардович? Я вам ничего не сделал — грех, Карл Эдуардович!

К а р л. Да, это нехорошо, я уже сознался. Скажите; душечка, что вы здесь делаете с братом Генрихом?

Ф е к л у ш а. Ничего. Честное благородное слово!

К а р л. Раз честное благородное слово, я преклоняюсь и молчу. Но что делает он? Каждый человек что-нибудь делает, что делает брат Генрих?

Ф е к л у ш а. Не знаю. Честное благородное слово!

К а р л. Генрих сидит дома, бросил кутежи и проводит вечера с таким странным субъектом, как Вы. Вам не кажется, что Генрих сошел с ума — ну, не совсем, а слегка?

Ф е к л у ш а. Вот уж нет, вот уж не кажется! Это мы с вами, скорее, с ума сойдем, а не они!



Стр. 22



К а р л. Нет, с вами интересно. У вас очаровательные глазки, господин Феклуша, и если вы не форменный мошенник, то я, Карл Тиле, ничего не понимаю в мошенниках.

Ф е к л у ш а. Вы опять?

К а р л. Так вот, какая комбинация, господин Феклуша: хотите заработать двадцать тысяч? Не можете представить? Так вот: уговорите брата Генриха застраховать жизнь в сто тысяч.

Ф е к л у ш а. Не понимаю я вас, Карл Эдуардович, когда вы шутите, когда нет.

К а р л. Но это же просто, как палец: всего сто тысяч — двадцать вам, восемьдесят мне, как брату и за идею.

Ф е к л у ш а. Но для этого же надо, чтобы он умер! 

Карл смеется.

К а р л. Комик!

Ф е к л у ш а. Но отчего же он умрет? Что вы придумали, Генрих Эдуардович, здоровый человек. 

Карл хохочет.

К а р л. Комик, господин Феклуша! Вам надо в цирк, Феклуша: вы клоун.

Ф е к л у ш а (вставая). Честное слово, пожалуюсь Генриху Эдуардовичу! Что же это! Что вы привязались ко мне, как сатана? Сатана!

К а р л (равнодушно). Вы совершеннейший дурак, Феклуша. И от вас пахнет чем-то очень дурным: вы, вероятно, не знаете, что такое баня, господин Феклуша? Фи! Пойдите в баню, пойдите в баню, Александров, я дам вам полтинник.

Ф е к л у ш а. Все скажу, вот увидите!

К а р л (еще равнодушнее). Молчать. Вы мне надоели. Я буду ходить и думать, а вы извольте молчать и не мешать мне. Если вы скажете только одно слово или вздохнете погромче — один раз, беседуя со мной, вы позволи-