Дел-ский. [Рец. на кн.:] Труды русских ученых заграницей: Сб. Акад. группы в Берлине / Под ред. А.И. Каминки. Берлин: Слово, 1922. Т. 1

[Юделевский Я.Л.] [Рец. на кн.:] Труды русских ученых заграницей: Сб. Акад. группы в Берлине / Под ред. А.И. Каминки. Берлин: Слово, 1922. Т. 1 / Дел-ский. // Современные записки. 1922. Кн. XI. Критика и библиография. С. 389–394.




Стр. 389

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ.



ТРУДЫ РУССКИХ УЧЕНЫХ ЗА ГРАНИЦЕЙ. СБОРНИК АКАДЕМИЧЕСКОЙ ГРУППЫ В БЕРЛИНЕ ПОД РЕДАКЦИЕЙ А. И. КАМИНКА. ТОМ I. 1922. Книгоиздательство «Слово». Берлин.



Русские ученые за границею издали в Берлине первый том своих трудов. Юристы, историки, социологи, медики, геологи и математики опубликовали в этом сборнике ряд исследований, над которыми они работали на чужбине. Подобно своим коллегам, живущим в невыносимых условиях большевистского режима на родине, они в изгнании не покладают рук на ниве научных изысканий. «На разных позициях, — сказано в предисловии к сборнику, — они все делают одно великое дело охраны тех культурных благ, которые Россия приобрела столетиями упорной работы великого народа, который сумеет и на этот раз выйти из годин тяжелых испытаний и вновь вернуть себе былое величие». Идейная энергия наших ученых должна быть отмечена с уважением и признательностью.

В сборнике помещены троякого рода статьи. К первой категории относятся статьи социально-политического содержания, в известном смысле общедоступные. Во вторую категорию входят работы по обществоведению более специального характера. Третью категорию составляют исследования, относящиеся к области точного знания и естественнонаучных дисциплин.

Среди работ первой категории должны быть отмечены статьи прив.-доцента Г. Д. Гурвича «Идея неотъемлемых прав лица в политической доктрине 17–18 веков», Н. Леона «Проблема правового государства в освещении анархизма Михаила Бакунина» и проф. П. Новгородцева «Спорные вопросы в истолковании политической теории марксизма». Темы всех этих трех статей входят в содержание великой проблемы демократии и социализма, а именно антиномии свободы и солидарности. Не случайна, быть может, эта близость тем в переживаемый нами момент небывалого кризиса и демократий, и социализма.

Статья Г. Д. Гурвича посвящена вопросу о генезисе познания правильной границы между правами государства и правами личности. Автор подвергает критическому рассмотрению традиционный немецкий взгляд о связи идеи неотъемлемых прав личности с протестантизмом, традиционный французский взгляд о происхождении этой идеи из французской просветительной философии XVIII века и, наконец, воззрение Максима Ковалевского и Г. Иеллинека об английских индепендентах XVII века как о родоначальниках идеи неотъемлемых прав личности. Автор полага-



Стр. 390



ет, что истина лежит посредине враждующих взглядов. Ни свободолюбивые учения английских индепендентов, ни механический атомизм теоретиков естественного права XVII века в отдельности не в состоянии были породить идею неотъемлемых прав лица. Встреча обоих этих токов произошла в политической доктрине Локка. Из сочетания рационалистического атомизма, религиозных воззрений индепендентов и сенсуализма в доктрине Локка родилась идея неприкосновенных прав. Но конструкция Локка страдала сочетанием явно противоречивых элементов. И только в доктрине Жан-Жака Руссо, возродившего естественное право на новых основаниях, развитие идеи неотъемлемых прав лица получает свое первое завершение. Руссо установил органическую связь между идеею неотъемлемых прав лица и нравственным идеализмом. Кант и Фихте были в этом вопросе его продолжателями. Таково заключение Г. Д. Гурвича.

Соображения, развиваемые Г. Д. Гурвичем, достойны серьезного внимания. Но не игнорирует ли он, подобно другим исследователям, значение д р е в н е й т р а д и ц и и в происхождении интересующей нас идеи? Идея демократии заключает в себе два принципа: начало суверенитета народа и начало неотъемлемых прав личности. Традиции античной демократии никогда не исчезали вполне с горизонта политической идеологии, даже в самые мрачные эпохи истории, и оплодотворяли, при благоприятных обстоятельствах, политическую мысль, особенно в стане жертв преследования, обычно восприимчивых не только к усвоению освободительных стремлений, но и к возвышению и обобщению своих частных освободительных программ в более широкие идеалы эмансипации. Подобным же образом генеалогические нити соединяют социализм нового времени через доктрины Бабефа, Морелли, Кампанеллы и Томаса Мура с идеальной республикою Платона и с античным коммунизмом. С другой стороны, в отношении признания таких прав личности, как свобода религии и свобода совести, следует отметить, что еще в древности религиозные преследования, напр., преследования христиан, вызывали у преследуемых протест в виде формулировки требования для всех свободы культа и признания религии — своего рода Privatsache. Тертуллиан восставал в защиту свободы религии, а св. Афанасий, основатель догмы католицизма, называл религиозные преследования «дьявольским изобретением». С тех пор как после падения Арзанидов религия Зороастра стала официальным культом Персии, при всей нетерпимости «магов» насильственные обращения христиан в господствующую веру не допускались, ибо, как свидетельствует армянский историк Элише, персы полагали, что служение богам, чуждое искренности, вызы-



Стр. 391



вает их гнев. Договоры, заключавшиеся после войн между царством Сассанидов и Восточной Римской Империей, часто оговаривали право свободы религии и культа для христиан в Персии и для последователей религии Зороастра в Римской империи. Еще до Реформации, когда католическая церковь всеми силами сопротивлялась посягательствам светской власти на ее привилегии, католики апеллировали против политики князей к принципу «свободы», подобно тому как в наше время ту же «свободу» призывали германские католики во время «Kulturkampf’a», воздвигнутого Бисмарком, и французские католические конгрегации в период преследования их министерством Комба. Отсюда видно, как односторонне было бы освещать преемственность идей — напр. в вопросе о возникновении доктрины неотъемлемых прав личности — упрощенными схемами.

Н. Леон изучает в своей статье антиномию анархического индивидуализма, который «отрицает ценность общительной природы личности и мыслит будущее общение в текучем и произвольном соединении всего и «всех», и социализма, поскольку он «отрицает ценность индивидуалистических стремлений в личности, требует их вытравления какой бы то ни было ценой, и обещает разрешение всех затруднений в механическом соединении родовых личностей в обществе». Антиномия эта изучается автором на миросозерцании М. Бакунина. В корне этого миросозерцания лежит противоположение общества государству. С точки зрения Бакунина, не к освобождению от общества, а к нравственной оценке общественных связей стремится лучшими своими традициями индивидуализм. Следуя честному человеческому эгоизму, личность, работая на себя, будет вместе с тем работать и на всех. Бакунин верит в коллективное действие массы. Другое дело — государство, которое, по воззрению Бакунина, хотя и представляется замаскированной фикцией коллективного интереса или коллективной воли и свободы, но в действительности является органом служения интересу привилегированных классов. Всякое государство покоится на принципе авторитета; между ним и личной свободой — принципиальная несовместимость. И это отрицание свободы — порок не формы, а самого существа государства. Патриотизм — циничное отрицание человечности.

Н. Леон видит ошибку Бакунина «…в том, что он убежден, что простое разрушение государственных связей может обеспечить торжество и гармоничный расцвет всех сил и способностей личности». Между свободой как абсолютным критерием и другим критерием — равенством, требующим принудительной нормировки, — существует противоречие. То требо-



Стр. 392



вание социальной организации, которое Бакунин предъявляет к обществу, — а именно: чтобы всякий человек при рождении находил приблизительно одинаковые средства к развитию своих различных способностей, их применению своим трудом, — вряд ли может быть осуществлено в рамках анархического идеала Бакунина. Но, тем не менее, автор приписывает проповеди Бакунина громадное социальное значение. «Если откинуть ее противоречия и явно ложные заключения, то остается нетронутым ее дух, вещающий о грядущем освобожденном человечестве. Поднимая знамя восстания против всех оков и цепей, связывающих свободное развитие личности, она служит постоянным напоминанием тому, что слишком часто summum jus бывает и summa injuria».

К сожалению, в задачу Н. Леона не входило изучение генезиса доктрины Бакунина, которую он развил с присущей ему страстью и темпераментом. Без выяснения этого генезиса трудно уяснить себе вполне причину недостатков и противоречий доктрины Бакунина и вообще коммунистического анархизма. Бакунин — одновременно ученик и Прудона, и Карла Маркса. Анархическую концепцию Бакунин воспринял у Прудона, и именно у Прудона bonne manière (ибо он признавал и другого Прудона, Прудона mauvaise manière. С теорией «ан-архии» Прудона Бакунин воспринял и все ее противоречия, источник которых заключается, как мы уже знаем, в стремлении совместить несовместимое, объединить систему абсолютной индивидуальной свободы с системою высшей социальной солидарности. Но в то время как у Прудона постоянно эволюционировали и менялись самые противоречия, Бакунин всю жизнь оставался верен своей системе кристаллизованных противоречий. У Прудона возмущение личности против государства есть скорее возмущение против организации принуждения, чем против организации классового господства. Но, заимствовав у Маркса концепцию экономического материализма и идею классового характера государства, Бакунин соединяет в своей проповеди критику классового государства с критикой государственности вообще. Критика часто парализуется этим двойным своим характером и даже благодаря последнему впадает в новые противоречия.

Статья проф. Новгородцева представляет собою выдержку из III издания его сочинения «Об общественном идеале»*).



_________________________

*) Выше, в отделе «Культура и жизнь», помещена статья Ю. Делевского: «В поисках общественного идеала», специально посвященная книге проф. П. Новгородцева.



Стр. 393



Мы считаем ошибочным утверждение проф. Новгородцева, что «более правы те, которые ищут у Маркса опор для утверждения диктатуры, чем те, которые хотят открыть у него признание демократии». Подобное решительное мнение во всяком случае страдает преувеличением. Дело в том, что политическая часть учения Маркса отличалась неопределенностью и неустойчивостью. Причина этого заключается прежде всего в эклектическом характере доктрины Маркса при ее видимом монизме. Эклектизм этот в особенности выступал в практических и программных элементах марксизма. В исследовании объективного хода вещей, в установлении законов капиталистической экономии и исторического развития обществ Маркс трактовал предмет и разрешал вопросы с повелительностью непререкаемого авторитета и научного фанатизма. Но, когда речь шла о грядущем строе, о нормах должного, о практических программах, Маркс чувствовал себя не в свой области, высказывался лишь обрывками и спорадически, как бы вынужденный к этому, и формулировал свои мысли с рассчитанною, быть может, неопределенностью. Надо было не впадать в кажущийся «утопизм». Надо было не чересчур явно давать решения, которыми, как, напр., в вопросе о будущем распределении, копировались лишь формулы предшественников, которых он так жестоко критиковал. А черпал он в учениях и сен-симонизма, и фурьеризма, и бабувизма, и икарийского коммунизма, и Пеккера, и Луи-Блана, и Прудона, и овенизма, и даже немецких «истинных социалистов». Иногда он делал уступки той или другой из социалистических школ из тактических соображений. К последним относятся, быть может, обрисованные им перспективы безгосударственности, отдаленные и потому мало обязывавшие. Но большинство социалистических школ, предшествовавших марксизму, в эпоху их зрелости исповедывали и д е а л д е м о к р а т и ч е с к и й. Антипарламентаристы, как коммунисты-иммедиатисты и «истинные социалисты» (Карл Грюн и Мозес Гесс), не играли заметной роли в социализме. «Диктатура пролетариата» была в марксизме экивоком, выросшим отчасти из извращенной бланкистской концепции. Но она была экивоком в меньшей степени в 40-х годах, когда на европейском материке почти не было заслуживающей этого названия демократии и когда революция пролетариата и его господство могли считаться революциею и господством большинства, а не меньшинства. С течением времени и Маркс, и Энгельс — хотя и без достаточной определенности и решительности — все более и более высказывались за идеал демократический. Но противоречия, конечно, оставались, связанные с эклекти-



Стр. 394



ческою природою марксизма и с характером постановки в нем существенных вопросов.

Особое место в сборнике между статьями общего характера и более специальными работами занимают статьи проф. А. И. Каминки «К истории бумажных денег в России» и проф. Ф. В. Тарновского «Монтескье о России». Более специальный характер имеют статьи проф. Д. Гримма «Проблема вещных и личных прав в древнеримском праве» и проф. Б. Э. Нольде «Русское наследственное конфликтное право; конфликты междугосударственные».

Среди работ специального характера в сборнике обращает на себя внимание в особенности статья проф. А. А. Чупрова: она трактует один из вопросов теории вероятностей, а именно о м а т е м а т и ч е с к о м о ж и д а н и и ч а с т н о г о д в у х в з а и м н о з а в и с и м ы х с л у ч а й н ы х п е р е м е н н ы х. Проф. А. А. Чупров принадлежит к числу немногих русских статистиков и обществоведов, имеющих глубокие математические познания. Социальные дисциплины, в которых основную роль играет закон больших чисел, как, напр., статистика, теория страхового дела, теория игр, отчасти экономика, сталкиваются с математикой через посредство теории вероятностей. Величайшие математики с любовью занимались этой наукой, одновременно входящей в категории точного знания и социальной философии; и нет сомнения, что значение этой науки в ее статистических применениях — как в области физического знания (кинетическая теория газов, астрономия, химия), так и в области обществоведения — будет расти. Один из наиболее благотворных принципов теории вероятностей — это принцип «математического ожидания», применение которого, в трудах французского математика Пуассона, а у нас — Чебышева и А. А. Маркова, дало самые замечательные результаты. К вычислению математического ожидания приводит ряд проблем статистики. Поставив задачу в общем виде, А. А. Чупров приступил к ее решению в указанной работе; не считая своей работы законченною, А. А. Чупров обещает вернуться в одном из дальнейших томов «Трудов» к еще более общей постановке проблемы, имеющей существенное значение для рационального обоснования статистических приемов научной работы.

Мы не исчерпали всего содержания сборника. Пожелаем дальнейших успехов нашим ученым на их трудном пути и выскажем надежду, что их грядущие труды будут не менее интересны, чем те, которые заключает в себе вышедший первый сборник.



Дел-ский.