Д-р В. Лихницкий. Влияние голода и холода на душевный строй населения Советской России


Лихницкий В.Н. Влияние голода и холода на душевный строй населения Советской России / Д-р В. Лихницкий. // Современные записки. 1922. Кн. XI. Культура и жизнь. С. 258–268.


Стр. 258

КУЛЬТУРА И ЖИЗНЬ.



ВЛИЯНИЕ ГОЛОДА НА ДУШЕВНЫЙ СТРОЙ НАСЕЛЕНИЯ

СОВЕТСКОЙ РОССИИ.



Когда заходит речь о том ущербе, который причинен России большевиками, то одни думают при этом о полном разрушении экономической жизни страны, причем перед их глазами рисуются полуразрушенные, опустевшие города, остановившиеся поезда и пароходы, бездействующие фабрики и заводы, затопленные шахты, необработанные поля; у других перед глазами встают образы бледных, одетых в лохмотья людей, измученных, исхудавших, обобранных, выгнанных из своих жилищ, проводящих длинные зимние вечера при тусклом свете лампадки или лучины; третьи вспомнят о бесчисленных расстрелах производимых ЧК, о массе жизней, унесенных голодом и эпидемиями, о бесчисленных жертвах братоубийственных войн, — но редко кто при этом подумает о том громадном моральном ущербе, о той дезорганизации духовной жизни страны, которые являются последствием большевистского режима.

Между тем для будущего страны все эти перемены в психике населения, это страшное ослабление и истощение духовных сил страны имеют огромное значение. И когда настанет час возрождения России, когда начнется восстановление разрушений, причиненных ей большевиками, то воссоздание разрушенных ими ценностей духовного порядка, восстановление социальной жизни страны явится, несомненно, гораздо более сложной и трудной задачей, чем восстановление материальных разрушений. Как ни трудно будет наладить экономическую жизнь страны, этого можно будет достигнуть скорее и легче, чем оживить энергию народа, воскресить его душевные силы.

Причины, породившие все эти изменения, совокупность которых можно обозначить словами «влияние большевистского режима», весьма многочисленны и по своей природе весьма разнообразны; их можно разбить на две группы — причины материального порядка и причины психологического, морального характера. К первым относится, прежде всего, холод и недостаточное питание, затем физическое переутомление и всякого рода материальные лишения. Среди при-



Стр. 259



чин второй группы на первом плане нужно поставить влияние террора, а за ним — постоянные тревоги, волнения и мелкие заботы, которыми наполнено все существование обитателей Советской России.

Здесь мы ограничимся анализом причин первой группы и начнем с самой важной из них — с недостаточного питания, влияние которого сказывается на большей части населения сов. России.

Последствия настоящего голода, то есть полного или почти полного лишения пищи, хорошо известны всем: каждый знает, как быстро при этом человек теряет физические силы, худеет, бледнеет; общее ослабление организма сначала затрудняет всякую физическую и умственную работу, а при далеко зашедшем истощении делает ее и совершенно невозможной.

Гораздо меньше знакома широкая публика с тем губительным влиянием, которое оказывает на организм не полное голодание, а недоедание, плохое питание, при котором страдают не только физические силы, но и вся психическая деятельность человека, — а между тем в таких условиях хронического недоедания находится в Совдепии не только большая часть населения городов и промышленных районов, но и значительная часть крестьян, особенно в центральных и северных губерниях. Такое недостаточное питание, при котором человек бывает вынужден месяцами и даже годами довольствоваться пищей, по своему качественному или количественному составу недостаточной для покрытия потребностей организма, мало-помалу подтачивает его физические силы, и организм, постепенно, все более и более слабея, теряет не только работоспособность, но и способность бороться с вредными внешними влияниями, и поэтому легко становится добычей всяких инфекций и различных заболеваний.

Но, параллельно с таким ослаблением и истощением организма, недостаточное питание вызывает и целый ряд нарушений психической деятельности: вначале появляется общая вялость и упадок духа, порой так слабо выраженные, что никто им не придает особенного значения, — человек, хотя и теряет веселость и бодрость духа, но пока еще остается самим собой, продолжая свой обычный образ жизни. Но вялость становится все более и более резко выраженной, развивается уныние, апатия ко всему окружающему. В таком состоянии он, хотя и выполняет свою привычную работу, продолжает еще заботиться об удовлетворении наиболее неотложных потребностей своего организма, — но думать о более или менее отдаленном будущем, заботиться о своих близких, а тем более отдавать свои силы на слу-



Стр. 260



жение обществу он уже совершенно не в состоянии. Из чуткого, отзывчивого, готового всем помочь человека он превращается в неподвижного, грубого эгоиста. 

Если истощающее влияние недостаточного питания не прекращается, то вскоре за этими относительно невинными симптомами следуют уже грозные признаки глубокого нарушения психического равновесия: человек становится совершенно другим, меняются до неузнаваемости весь его характер, весь его нравственный облик. Обыкновенно при этом развивается полная абулия, как бы паралич воли: он не в состоянии сделать ни малейшего усилия, не может себя принудить сделать то, что ему подсказывает его рассудок или что советуют ему его друзья и родные. Получается любопытное раздвоение личности: ясность мысли сохраняется еще почти в полной мере, но способность к волевому усилию совершенно исчезает.

Москвичка, которую я давно знаю, сообщила мне такие подробности о своем душевном состоянии в то время, когда она находилась в Москве. Нужно добавить, что это культурная, спокойная женщина, и сомневаться в точности набросанной ею картины нет никаких оснований.

«Когда я жила в Москве, я одна занимала небольшую квартиру во втором этаже. Вы, вероятно, знаете, что в Москве мы все, чтобы не погибнуть с голоду или не попасть на принудительные работы, принуждены были превратиться в советских чиновников. И вот ежедневно утром я должна была спешить на службу, которая меня страшно утомляла, так как к тому времени, после двухлетнего скудного питания, кое-как достаточного, чтобы только не умереть с голоду, я, уже сильно ослабла, и всякая работа, да даже разговор или небольшая прогулка, — все мне было в тягость. Но по воскресеньям работы не было, я могла оставаться дома и немного отдохнуть. Итак, проснувшись утром, я не вставала, а продолжала оставаться в постели. У меня была тогда небольшая керосинка, стоявшая тут же, недалеко от постели, — нужно было бы подняться всего на несколько минут, и чай был бы готов. Дело было зимой, и, хотя я от времени до времени и протапливала печку в своей комнате, температура в ней была все же немногим выше нуля, и выпить стакан горячего чая и хоть немного этим согреться было бы весьма приятно, но у меня не хватало энергии, чтобы подняться с постели, налить воды в чайник, зажечь керосинку — все это мне казалось таким трудным, что я вместо чая обыкновенно довольствовалась стаканом холодной воды.



Стр. 261



В том же доме, где я жила, этажом ниже находилась небольшая вегетарианская столовая, в которой я обыкновенно обедала, возвращаясь со службы. Пообедать там можно было дешевле, чем где-либо, и обед, хотя и очень простой, был приготовлен сравнительно вкусно; он составлял существенную часть моего питания.

Столовая открывалась в полдень. По воскресеньям я проводила все утро в постели, но вот в соседней комнате часы бьют двенадцать, есть мне, конечно, хочется — и мне достаточно было бы что-нибудь на себя набросить и спуститься по лестнице, чтобы получить горячий обед; но я чувствую такую усталость и слабость, что не могу себя заставить подняться и говорю себе: к чему спешить, ведь можно полежать еще часок-другой и пообедать немного позже. Но время идет, часы бьют два, три, наконец, четыре раза. Пора уже спешить, так как через полчаса столовую закроют, но я чувствую такую страшную разбитость и полное безволие, что не раз бывало, что я так и не могла себя принудить подняться с постели, и вместо горячего и вкусного обеда съедала корку черствого, черного хлеба, запив его холодной водой».

Вместе с абулией, параличом воли нередко приходится наблюдать и другие нарушения психической деятельности, среди которых особенно бросается в глаза притупление, порой полное исчезновение нравственного чувства и развитие различных навязчивых идей; ниже я приведу несколько соответствующих примеров, а теперь перейду к описанию тех нарушений в психической сфере, которые порождает холод и которые интересно будет сопоставить с изменениями, вызываемыми голодом.

Кроме общего угнетения душевной деятельности, на которое указывалось уже выше, весьма часто в подобных случаях приходится наблюдать развитие навязчивых идей и навязчивого страха. В зачатке такие idees fixes имеются налицо чуть ли не у каждого горожанина, не записанного в партию коммунистов и не сумевшего стать комиссаром или политкомом; вопрос о том, где и как достать продукты, хотя бы в минимальном количестве, лишь бы не умереть с голоду, беспокоит, конечно, каждого. Добывание пищи — вот конечная цель, основной стимул всей деятельности жителей Совдепии; из-за куска черного хлеба — в самом прямом, непосредственном значении этого слова — интеллигенция поступает на службу в большевистские учреждения, рабочие остаются при фабриках и заводах, многие горожане покидают свои насиженные места в городах и перебираются в деревню, северяне неудер-



Стр. 262



жимо стремятся на юг, ища место, где бы полегче добыть пропитание.

Мотивы всего этого слишком понятны; всякий здоровый, уравновешенный человек в подобных обстоятельствах не поступил бы иначе. Но у многих эта забота о добывании пищи превращается в настоящую навязчивую идею, не дающую им ни минуты покоя: с ней человек просыпается, с ней носится весь день, с ней засыпает; параллельно с этой заботой о добывании пищи развивается постоянная тревога, страх смерти от голода, являющийся для таких несчастных источником непрерывных терзаний. Нередко они при этом совершенно теряют голову и даже тогда, когда у них есть достаточные запасы; страх голода ни на минуту их не покидает.

Я знал одного чиновника, у которого его запасов хватило бы на много месяцев; спрятаны они были в надежных местах с таким расчетом, что, если бы часть их и была случайно реквизирована в город, то остались бы запасы на даче, и, тем не менее, вся жизнь его была сплошным мученьем вследствие непрерывной тревоги и волнений; потеряв сон и аппетит, он в несколько месяцев стал неузнаваем.

Вот еще случай, о котором мне сообщил один из моих знакомых: «В Москве у меня был близкий приятель К., адвокат, человек уравновешенный и далеко не глупый, у которого я раньше не замечал никаких странностей. Но в 1920 году у него развилась форменная мания — он только и говорил о еде и запахах, постоянно повторяя, что ему суждено скоро погибнуть от голода. А положение его совсем не было таким критическим — находясь на советской службе, он получал паек; к тому же, у него сохранилось золото, за которое в Москве всегда, даже в период наибольших продовольственных затруднений, можно было достать всякие продукты, — и, тем не менее, страх голодной смерти не покидал его. Более того — ему удалось сделать запасы муки и круп, которых ему смело хватило бы на целый год; и, тем не менее, он все-таки не успокаивался и по-прежнему дрожал при мысли о неизбежной смерти от голода. Дело дошло до того, что, несмотря на свои запасы, он стал голодать: пайка нам, конечно, не хватало, а трогать свои запасы он не решался. Как я ни старался его урезонить, как ни уговаривал его лучше питаться — ничего не помогало: он страшно исхудал, весь осунулся и так ослаб, что стал едва держаться на ногах».

Об угнетающем влиянии на нервную систему плохого питания и о мучениях, причиняемых голодом, говорят гораздо больше, чем о воздей-



Стр. 263



ствии холода; а между тем последний оказываете заметное влияние на функции нервной системы и налагает своеобразный отпечаток на все проявления высшей психической деятельности.

Нужно сказать, что влияние низкой температуры в значительной мере усиливает то угнетающее влияние на душевную деятельность человека, которое является неизбежным последствием недостаточного питания. Даже у хорошо питающихся субъектов холод заметно замедляет высшие функции нервной системы, вызывая состояние общей вялости и оцепенения; мне самому приходилось неоднократно на самом себе наблюдать такой эффект низкой внешней температуры во время пребывания на фронте: зимой 1914—1915 года, когда наши части находились в Карпатах, долгое время держались морозы около 15—20 градусов; после двенадцатичасового пребывания на открытом воздухе, когда я, несмотря на полушубок, промерзал, как говорится, до «мозга костей», я чувствовал, что моя мысль отказывается работать, и мной овладевали полная апатия и вялость; сделать самое простое вычисление, сообразить что-нибудь становилось трудно, и только после того, как наш госпиталь располагался на стоянку и мы попадали в тепло натопленной хаты, организм постепенно, через несколько часов, «оттаивал», и вместе

с этим возвращались ясность и легкость мысли. Аналогичные наблюдения над собой мне сообщали многие из моих товарищей-врачей, а от офицеров мне не раз приходилось слышать рассказы о том, как у солдат, которым зимой в окопах приходилось сильно страдать от холода, развивалось полное безразличие к окружающему, и они становились совершенно безучастными к приближающейся опасности.

В описаниях путешественников в полярных странах также можно найти немало рассказов, могущих служить яркой иллюстрацией угнетающего влияния холода на психическую деятельность; очень верно и картинно описывает это явление в своих рассказах Джек Лондон. Действие низкой температуры не ограничивается общим угнетающим и ослабляющим влиянием на нервную систему; самое ощущение постоянного холода является чрезвычайно неприятным и тягостным, часто прямо мучительным; мне от многих приходилось слышать, что они гораздо легче мирились с ощущением голода, чем с теми терзаниями, которые причинял им холод.

Но это еще не все: подобно тому как при недостаточном питании, помимо неприятных ощущений, вызываемых непосредственно голодом, у многих, особенно у субъектов с неустойчивой нервной системой, развивается страх голо-



Стр. 264



да и боязнь голодной смерти, которые, превратившись в idées fixes, в навязчивые представления, неотступно преследуют этих несчастных, во много раз усиливая мучения, обусловленные недостатком пищи, — совершенно аналогично этому с приближением зимы многими жителями городов овладевала навязчивая мысль: этой зимы нам уже не перенести, раньше или позже нам придется замерзнуть. Такие навязчивые представления тем легче зарождались у жителей Совдепии, что их нервная система, истощенная и расшатанная всеми перенесенными волнениями и лишениями, представляла для развития всяких фобий и навязчивых страхов самую благоприятную почву.

Для иллюстрации я приведу отрывок из рассказа г-жи Н., до осени 1920 года жившей в Москве; я ее хорошо знаю много лет — это культурная женщина с высшим образованием, когда-то спокойная и уравновешенная, но сделавшаяся неузнаваемой после трех лет жизни в столице Совдепии.

«Еще зимой 1918—1919 года мне пришлось познакомиться с тем, что такое постоянный холод в квартире; хотя я раза два в неделю и протапливала печь в своей комнате, но температура у меня месяцами не поднималась выше 2—3 градусов выше нуля, и я поотмораживала себе пальцы рук и ног. С приближением зимы 1919—1920 года мое положение было еще лучше, чем многих москвичей, так как у меня еще оставался некоторый запас дров. Тем не менее, меня часто беспокоил вопрос о том, как я протяну эту зиму. Но первая половина зимы прошла сравнительно благополучно, наступило Рождество, начинались каникулы, у меня было две недели свободных — можно было отдохнуть и побывать кое у кого из знакомых. Но как раз в это время морозы стали усиливаться; один из поездов, на котором было до 250 пассажиров, большею частью учащейся молодежи, разъезжавшейся по домам на праздники, был в пути застигнут метелью и между двумя станциями занесен снегом. Откопать этот поезд удалось только на третьи сутки, а тем временем пассажиры, все до одного, успели замерзнуть. После того как я в газетах прочла сообщение об этом трагическом случае, мной всецело овладел страх холода, и мысль, что я непременно замерзну в эту зиму, стала непрерывно преследовать меня. Как я ни старалась себя успокоить, доказывая себе, что дрова у меня, хотя и не в большом количестве, но все же имеются, и на время сильных холодов их все же хватит, — ничего не помогало, и дело дошло до того, что я перестала совершенно выходить на улицу, так как не могла видеть ни снега, покрывавшего мостовые, ни блестящих от инея де-



Стр. 265



ревьев в садах и на бульварах. Вид снега и инея будил во мне навязчивый образ замерзших в пути пассажиров, вследствие чего я не только перестала выходить на улицу, но и по утрам, когда вставала с постели, я старалась по возможности оставаться в полутемном углу комнаты, отгороженном шкапом, боясь приблизиться к окну, чтобы мой взгляд не упал случайно на блестящие от инея ветви деревьев. Так все праздники я провела одна в полутемном углу своей комнаты, и только необходимость явиться на службу заставила меня покинуть мою нору».

Не подлежит сомнению, что недостаточное питание, эффект которого во многих случаях усиливается влиянием холода, является главной причиной истощения нервной системы и угнетения ее функций, наблюдаемых у жителей советской России, особенно в центре и на севере страны. Но голод и холод представляют, хотя и главные, но далеко не единственные факторы, так как, кроме них, существует ряд причин, действующих в том же направлении, как то: всякого рода лишения, заботы, физическое переутомление и, наконец, что особенно важно, — постоянное влияние той гнетущей атмосферы террора, в которой протекает жизнь большинства населения советской России.

Все эти факторы, суммируясь, оказывают самое губительное влияние на психику, но нужно заметить, что не все стороны душевной деятельности страдают при этом в одинаковой степени. Из всех элементов душевной жизни наиболее страдают высшие стороны ее, особенно воля и нравственное чувство, тогда как примитивные инстинкты и грубые чувства бывают затронуты в гораздо меньшей степени. Все это ведет к своеобразной деградации личности: постепенно исчезают все высшие стремления, гаснут один за другим эстетические чувства.

Таким образом, холод, голод, постоянные волнения и тревога и вообще все факторы, действующие угнетающим образом на психическую деятельность, производят как бы диссоциацию нормальной личности. В настоящее время благодаря успехам патологической психологии мы уже знаем законы, согласно которым протекает постепенная дезорганизация личности, вызванная различными ослабляющими моментами. Знаменитый английский ученый N. Jakson первый указал на то, что первыми при этом исчезают высшие, наиболее сложные и наименее устойчивые функции нервной системы, к которым относятся волевая деятельность и моральное чувство, тогда как наиболее простые автоматические формы психической деятельности исчезают последними.

Подробному описанию этих



Стр. 266



законов посвятил ряд замечательных работ французский психолог Th. Ribot*), показавший, что при постепенной дезаргегации личности не только наблюдается строго определенная последовательность в исчезновении различных душевных способностей, но и в тех случаях, когда вследствие каких-нибудь причин страдает только одна из сторон душевной деятельности, как память или воля, и когда они поражаются болезненным процессом не целиком, не en bloc, а по частям, — то и тогда болезненный процесс поражает эти части в определенной последовательности. И при таких частичных поражениях все более новое, более сложное — все то, что представляет из себя позднейшие приобретения, которыми человечество обязано влиянию культуры, — исчезает раньше, в то время как инстинкты, чувства, все низшие стороны душевной деятельности, унаследованные нами от целого ряда поколений, являются наиболее устойчивыми.

При процессе такого постепенного распада нормальной личности одним из первых поражается нравственное чувство, что является вполне понятным, если принять во внимание, что нравственность — одно из позднейших приобретений человечества, которое еще не успело стать столь же прочным, устойчивым элементом нашей психики, как инстинктивные стремления и более грубые чувства, передаваемые путем наследственности от самых отдаленных предков.

Но как только слабеет нравственное чувство, так вслед за этим появляются симптомы глубокой деморализации. Эта деморализация ведет к тому, что высококультурные, образованные субъекты, принадлежащие к лучшему обществу, перестают считаться не только с простыми приличиями, но и с вполне определенными требованиями нравственности и категорическими предписаниями закона. Мне известны случаи, когда в Москве интеллигентные лица, приходя в гости к своим знакомым, похищали у них куски хлеба, картофель, сухари, вообще все съестное, что только попадалось им под руку; те же интеллигенты в подмосковных селах воровали овощи из огородов своих соседей.

В газетах и журналах, в рассказах беженцев из Совдепии можно найти массу аналогичных примеров притупления нравственного чувства. Так, А. Амфитеатров **) описывает такую сцену: «Я собственными глазами видел, как старая, почтенная, заслуженная писательница стащила с прилавка кусок сала, — и она видела, что я вижу, и, все-



_____________________

*) Th. Ribot. «Maladies de la mémoire». Paris. Alcan. 1881; «Maladies de la volonté». Paris. Alcan.

**) А. Амфитеатров. «Руль». 26 сент. 1921 г.



Стр. 267



таки, украла, потому что дома ждали ее полуживые от голода внуки».

Рассматривая подобные факты с медицинской точки зрения, необходимо признать, что здесь мы имеем дело с прямыми, неизбежными последствиями недостаточного питания, аналогичными исхуданию и потере физических сил, которые почти в той же мере, как и эти последние симптомы, являются роковым, не зависящим от воли результатом истощения организма. Действительно, человек, воля и моральное, нравственное чувство которого ослаблены или даже совершенно парализованы, как это сплошь и рядом наблюдается при продолжительном голодании или воздействии других истощающих и ослабляющих факторов, теряет способность противостоять всякого рода соблазнам и искушениям совершенно аналогично тому, как субъект, организм которого истощен упомянутыми выше факторами, теряет способность сопротивления внешним вредным влияниям и легко становится добычей различных микробов и всяких заболеваний.

Но деморализация эта является только первой ступенью той прогрессивной дезорганизации личности, которая представляет последствие перечисленных выше причин, — вслед за ней наступает глубокое угнетение всех сторон душевной жизни. Слабеет не только воля и исчезают одно за другим все высшие стремления, но страдают даже такие основные, элементарные стороны психической деятельности, как память, внимание и даже способность логического мышления. Во время моего пребывания в Совдепии многие из моих пациентов жаловались мне, что они стали терять память, и с тревогой спрашивали меня, не есть ли это начало какого-нибудь душевного заболевания. В сущности, они были правы, так как наблюдавшиеся у них симптомы по своей природе близко стоят к начальным симптомам так наз. «психозов от истощения» — «Inanitionpsychosen» немецких авторов.

Еще шаг далее — и мы имеем пред собой такое глубокое угнетение всех сторон психической деятельности, что к нему вполне, как нельзя более, применимо название «психологического и морального маразма». Понятно, что такой маразм налагает глубокий отпечаток на все проявления личной и общественной жизни в советской России, но анализ этих социальных последствий выходит из рамок настоящей статьи.

Все описанные выше нарушения психики — абулия, навязчивые идеи, деморализация, которые мне пришлось наблюдать еще в 1918 и 1919 гг., являются первыми последствиями голода или, лучше сказать, хронического недоедания. Действительно,



Стр. 268



до 1920 года население советской России страдало не столько от полного отсутствия пищи, сколько от недостаточного питания. Когда же с лета 1920 года во многих местах, особенно в Поволжье, начался настоящий, полный голод, — то там начали развиваться еще более тяжелые расстройства, последней ступенью которых являются острые психозы, сопровождавшиеся бредом, и полное озверение, ведущее к антропофагии; но на этих явлениях я не буду останавливаться, так как я более года тому назад оставил пределы сов. России, и столкнуться ближе с ними мне не пришлось.



Д-р В. Лихницкий.