В. Р. «Единый социалистический фронт» с большевиками [Рец. на кн.: Швиттау Г.Г. Революция и народное хозяйство в России (1917–1921). [Берлин:] Центр. т-во кооперативного изд-ва, 1922]
[Руднев В.В.] «Единый социалистический фронт» с большевиками [Рец. на кн.: Швиттау Г.Г. Революция и народное хозяйство в России (1917–1921). [Берлин:] Центр. т-во кооперативного изд-ва, 1922] / В. Р. // Современные записки. 1922. Кн. XII. Критика и библиография.С. 362–367.


Стр. 362



КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ



«ЕДИНЫЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ ФРОНТ» С БОЛЬШЕВИКАМИ. (ПРОФ. Г. Г. ШВИТТАУ. РЕВОЛЮЦИЯ И НАРОДНОЕ ХОЗЯЙСТВО В РОССИИ [1917-1921]. Изд. Центр. Т-ва Кооперативного Издательства. Берлин 1922. 378 стр.)



Многообещающее название, ученый титул автора, безукоризненная внешность солидного тома, выпущенного в свет организацией, правда, неведомой до сего, но носящей звучное наименование центрального «к о о п е р а т и в н о г о» издательства, — мало соответствуют внутренней ценности нового труда проф. Швиттау. Фактическая часть книги не представляет особого интереса. Краткий обзор перемен, произошедших в основных отраслях русского народного хозяйства за время войны, революции и большевистского режима, дает мало нового в сравнении с более ранними и современными работами подобного рода С. Прокоповича, R. Labry, С. Загорского и др. Односторонность же и тенденциозность в подборе материала, относящегося к последним годам, весьма ограничивают, к сожалению, значение этой части книги и как справочного издания. 

Идеологически проф. Швиттау является сторонником экономической политики большевиков. Конечно, прямо превозносить благодетельность системы, приведшей в европейском государстве XX в. к миллионам голодных смертей и сделавшей людоедство бытовым явлением, — затруднительно. Позиция проф. Швиттау осторожнее. Он, разумеется, не коммунист, он даже позволяет себе «критику» большевиков; но, как человек науки, во имя научного беспристрастия, он «объективно» группирует все, что может служить к уменьшению ответственности и к оправданию большевиков. Так, автор не ограничивается указанием на общеизвестную роль войны в экономическом истощении России; он стремится и дальнейшее, совершенно беспримерное расточение народного хозяйства во время большевиков целиком возложить на ответственность предшествовавших режимов и «империалистической» войны. И выходит так, что российское разорение последних лет совершалось как-то совершенно фатально, в силу внутренней объективной неизбежности; большевики же, наоборот, в меру их возможности и со свойственной им энергией только боролись с происходившим распадом. И если первоначальные их планы, весьма сами по себе умеренные и вполне отвечавшие духу времени, были в дальнейшем искажены и выродились в крайности — то это произошло исключительно лишь «в ответ на саботаж буржуазии», благодаря изоляции большевиков со стороны других социалистических партий,



Стр. 363



вследствие «контрреволюционных» попыток борьбы с советской властью и вообще ввиду «противодействия косных, хищных, узкоэгоистических элементов».

В оценке результатов большевистского хозяйствования проф. Швиттау старательно избегает сколько-нибудь резких суждений; ему, напр., лишь «трудно» судить об успешности т. н. «ударных» предприятий; он только «не уверен» в осуществимости сенсационного плана производством т. н. «совхозов» прокормить все городское население и создать экспортный фонд, и т. п. Но, если о современном экономическом положении в сов. России проф. Швиттау вынужден писать в тонах все же по необходимости минорных, то тем менее имеет границ его оптимизм относительно будущего, особенно в связи с провозглашением НЭПа. Нет, кажется, ни одной области народного хозяйства, в которой советская власть, сознавшая свои ошибки и преодолевшая козни врагов, не готовилась бы, на этот раз окончательно, осчастливить своих подданных уже в ближайшем будущем. Сыграет при этом, конечно, предначертанную ей роль и электрификация, которая «может дать прочную основу для составления и осуществления единого для всей страны рационального хозяйственного плана».

Нас мало интересует субъективный источник того дальтонизма, с которым проф. Швиттау воспринимает свет и тени современной русской действительности. Запуганный ли это советский ученый, который свою весьма робкую критику спешит искупить неумеренно расточаемыми доказательствами своей лояльности к предержащей власти? — Автор как будто не случайно подчеркивает, что из России он выехал, «не испытав никакого внешнего принуждения» и по окончании своей научной командировки намерен возвратиться на родину. Или же это — еще один приспособившийся, сознательно окрасившийся в защитный цвет ученый, в порядке служебной командировки уже иного порядка возглавляющий ныне «Накануне», газету презренную и продажную?

Для нас существенно то обстоятельство, что среди стаи славных Бобрищевых-Пушкиных, Ключниковых и Устряловых новообращенный сменовеховец Швиттау представляет собою разновидность морфологически отличную: до сих пор он заявлял себя с о ц и а л и с т о м и таким образом к «сменам вех» ныне он приходит не справа, а с л е в а. Совершенно очевидно a p r i o r i, что, не погрешая грубейшим образом против самых основ, теоретических и моральных, демократиче-



Стр. 364



ского социализма, оказаться в одном стане с Лениным, Дзержинским, Слащевым и Гредескулом — немыслимо. Но как знамение нашего безвременья, социально-политический багаж, с которым бывший социалист перекочевал «на тот берег» — не может быть совершенно лишен интереса.

«Мировая война устанавливает конечный предел в развитии западноевропейского капитализма, — утверждает проф. Швиттау. — Независимо от каких бы то ни было реставрационных попыток он обречен на неминуемое умирание».

Речь, очевидно, идет вовсе не о тех более или менее глубоких коррективах к существовавшей до войны системе социальных отношений, необходимость которых в Западной Европе признается многими даже буржуазными экономистами и политиками. Нет, по убеждению проф. Швиттау, «идеей нашего времени» является подлинная социальная революция, неизбежная в самом ближайшем времени. Более того: она уже началась... в России. «Русская Великая Революция, знаменуя собою наступление мировой революции... , может окончиться только с окончанием мировой революции, которая постепенно будет охватывать своим пламенем отдельные страны».

Эти к в а з и циммервальдовские мелодии не являются, впрочем, специфическими для проф. Швиттау как сменовеховца-от-социализма; они не вытекают из прежнего его мировоззрения, но обязательны, очевидно, для сменовеховства как своего рода казенный вицмундир. В устах бывшего весьма умеренного социалиста они не более оригинальны — и не менее двусмысленны — чем, напр., бурный пафос октябриста Бобрищева-Пушкина, еще ранее Швиттау провозгласившего в «Смене вех» «конец старого мира» и пришествие «социальной революции», провозвестница коей русская революция, «как стремительный курьерский поезд», не могла остановиться на «жалком полустанке» — мартовской революции.

В вопросах веры доказательства от разума не обязательны даже для профессора-экономиста, и эсхатологический догмат о пришествии социальной революции м о г внезапно озарить душу как октябриста, так и бывшего социалиста, не давая повода непременно усомниться в их искренности и добросовестности. Credo quia absurdum. Иное дело — их отношение к политическому режиму советской власти. Естественно и понятно, что Слащевы чувствуют себя в Москве приблизительно в той же стихии, что и в Крыму; что нравственная щепетильность Бобрищевых-Пушкиных столь же мало шокирована чрезвычайками и расстрелами, как в свое время департаментом полиции и царскими во-



Стр. 365



енными судами. Но для искреннего демократа и социалиста, в самой основе миросозерцания которого как конститутивный принцип не только политический, но и моральный лежат понятия свободы и минимума неотчуждаемых гражданских прав — переход «на тот берег» дан только один — по мосту р е н е г а т с т в а. И тем более жалкое впечатление производят те натяжки и софизмы, которыми безнадежно пытаются ex-демократы обосновать и придать «оттенок благородства» своей капитуляции перед режимом лжи и насилия.

Проф. Швиттау не закрывает глаз на то, что господствующий в России строй является диктатурой «не столь пролетариата, сколь коммунистической партии», которой «не удалось до сих пор придти к соглашению» ни с рабочим классом, ни с крестьянством. Но это — не беда. Важно то, что в России большевики производят «социальный опыт совершенно исключительного общемирового значения». «Не важны те средства и приемы, при помощи которых пытаются осуществить новый строй», и если советская власть «не всегда в состоянии разобраться в относительных качествах имеющихся в ее арсенале орудий и средств», то в этом виноваты встречаемые ею со всех сторон «противодействие, враждебность и открытая борьба», естественно вызвавшие со стороны большевиков применение террора.

И негодование проф. Швиттау направляется не против безумных экспериментаторов, насилующих целый народ, а по адресу с о ц и а л и с т о в, которые не только не стремятся разделить с большевиками ответственность, но и пытаются бороться с ними. Между тем, по мнению Швиттау, «будущность советско-коммунистического режима в России, его успех и продолжительность» всецело зависят от согласия с большевиками социалистов. В частности, значительную роль могла бы сыграть партия эсеров: «По пересмотре своих партийных положений эсеры могли бы легко договориться до принятия некоторых основных общих положений с коммунистами и этим помочь последним выйти из состояния их политической изолированности». И Швиттау обращается к бывшим своим единомышленникам-социалистам, продолжающим «убивать свою веру и ослаблять свою волю мертвой догмой партийных разногласий» с патетическим возгласом: «Мудро ли, честно ли всячески препятствовать осуществлению этого опыта и, не дожидаясь его результатов, (? — В. Р.), кричать о его несостоятельности?!».

Ну, а н а р о д, являющийся объектом этого опыта? 

Профессора Швиттау нельзя упрекнуть, чтобы он, в своем усердии прозелита позабыл о нем. Бывший демократ сознательно ски-



Стр. З66



дывает его со счетов, ибо, по его мнению, «не совсем неправильно» сопоставление переживаемой нами эпохи с петровской эпохой «н а с и л ь с т в е н н о г о водворения европеизма в России»; почему же не допустить «п р и н у д и т е л ь н о г о водворения в России социализма» «как новой и более высокой формы социально-экономического уклада»? О возвращении к началам гражданской свободы и демократии в европейском понимании этих слов не может быть и речи: окончательная победа пролетариата несет с собою замену «формальной», «буржуазно-капиталистической» демократии высшей формой народовластия — демократией «социалистически-пролетарской».

В чем же сущность этой «сверхдемократии»?

Предпосылкой ее является всеобщее превращение в большевиков... Современная разноклассовая демократия должна смениться однородной «опролетаризованной» массой; пестрые антагонистические партийно-политические течения — единым новым социально-политическим миропониманием, очевидно, большевистским. Так как гражданские свободы — «свобода совести, убеждения и личного самоопределения» — могут быть обеспечены только лояльным «членам советско-коммунистического единения», то восстановление демократических принципов допустимо лишь «постольку, поскольку» оно обусловливается «полным, всеобщим и открытым признанием советско-коммунистического строя», отсутствием «партий, направленных к подрыву этого строя», уверенностью, что «восстановление демократических свобод не будет использовано в реставрационных целях»; самое прекращение террора проф. Швитгау обещает лишь в случае, если «все русское общество в целом» откажется от «контрреволюции, т. е. от насильственного ниспровержения достигнутого революцией политического строя», и т. д. и т. д.

___________



Иллюзия возможности «единого социалистического фронта с большевиками» для совместной ли борьбы за социализм или для того, чтобы этим путем вывести из трясины Россию, владела когда-то довольно широкими кругами социалистов. Слабый, еле теплящийся огонек этой утопии в ее чистом виде ныне еще поддерживается разве только бодрствующими весталками из «Социалистического вестника», да «представляющим» в Двухсполовинном интернационале самого себя единственным левым эсером А. Шрейдером. Но гибридные формы этой идеологии не могут почитаться до конца изжитыми в социалистической сре-



Стр. 367



де и потому внесение все большей ясности в вопрос о том, на каких основаниях подобный общий фронт социалистов с большевиками вообще мыслим, не представляется излишним и в настоящее время.

С этой точки зрения можно только от души приветствовать появление книги Швиттау как исповедь бывшего социалиста в момент перехода его на сторону торжествующих врагов демократии и социализма. Не продав души, не заключить союза с дьяволом. Патент лояльного члена «советско-коммунистического единения» демократом и социалистом может быть куплен лишь страшной ценой — ценой измены своим убеждениям. Скрыть это еще могут пытаться гибкие языком и совестью бывшие люди вроде Н. Иорданского, Тана и др. Профессора Швиттау неловкость новичка и прямолинейный педантизм ученого заставляет произносить вслух такие выводы, вытекающие из «пpиятия советской власти», о которых тренированные «птенцы Стекловы» предпочитают помалкивать. Тем лучше: колеблющиеся и неустойчивые могут по книге Швиттау точнее измерить умственным взором пропасть, отделяющую демократию от большевизма, и глубину падения, необходимую для того, чтобы очутиться «на другом берегу».



В. Р.