В. Руднев. Восстановление буржуазного строя в России и социалистические партии

Руднев В.В. Восстановление буржуазного строя в России и социалистические партии / В. Руднев.// Современные записки. 1922. Кн. XIII. С. 265–297.





Стр. 265



ВОССТАНОВЛЕНИЕ БУРЖУАЗНОГО СТРОЯ В РОССИИ И СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ



Могут ли русские социалисты, будучи принципиальными противниками буржуазного строя, способствовать его восстановлению и укреплению в России?

В условиях свободной политической жизни большинства западноевропейских государств ответ на этот вопрос давно уже дан самой жизнью. Здесь партии демократического социализма уже в течение полувека являются неотъемлемой органической частью современного общества. Идеологически освещая повседневную экономическую и политическую борьбу рабочего класса, социализм поднимает его из состояния темной, несознательной, а потому подчиненной стихийным импульсам массы на уровень организованной общественной силы. Принципиально ограничиваясь, при наличности политической и гражданской свободы, для достижения своих целей — в том числе и выходящих за пределы буржуазного строя — лишь методами демократическими, социалистическое движение сделалось могучим и наиболее надежным фактором мирного социального прогресса. В годы величайших национальных испытаний — во время войны и последовавших за ней революций — доверие народных масс повсюду выдвигало социалистов на высшие государственные посты. Не могло быть сомнений, что рабочий класс и его вожди имеют достаточно оснований, чтобы защищать свою родину — хотя бы и «буржуазную» — от внешнего врага, а демократический строй — пусть «буржуазно»-демократический — от покушений не только справа, но и слева. Германская соц.-демократия не стала менее социалистичной и не потеряла доверия рабочего класса даже тогда, когда она, вы-



Стр. 266



двинутая революцией 1918 г. к власти, была поставлена ходом событий перед трагической поистине необходимостью вооруженной рукой защищать буржуазный строй, принципиально ей чуждый, но исторически в тот момент единственно возможный, от максималистски настроенной части рабочего класса.

Вопрос, звучащий анахронизмом для более культурных стран, сохраняет, однако, все свое значение в общественных условиях России. Мысль о важности активной роли социалистов, хотя бы и умеренных, при воссоздании России на буржуазно-капиталистических основах — несомненно, встречает психологическое сопротивление как в несоциалистических кругах, так и среди самих социалистов. У первых — потому что в их глазах социалисты — почти то же, что и большевики, разрушившие буржуазный строй в России; у вторых — потому что они не могут до конца отделаться от представления, что большевистский опыт — все же в какой-то мере опыт социалистический.

Справа — стремление изолировать социалистов от какого бы то ни было участия в воссоздании России далеко не ограничивается только черносотенными сферами. «Социалистоедство» еще недавно, в 1918—1920 г.г., на юге России было характерно для кругов, казалось бы, вполне прогрессивных. Жуткий пример, до какого умопомрачения оно иной раз доводило даже людей высококультурных, — это слова чуткого гуманиста, покойного кн. Е. Трубецкого, которыми он в ноябре 1919 г. приветствовал одну из бессмысленнейших жестокостей деникинского режима — казнь Калабухова, — радуясь, что это событие раз навсегда выроет пропасть между «левыми», с-р. и с-д., — и Добр. Армией. «И слава Богу! — восклицал он, — отныне мы будем строить Единую Россию без левых. Только так ее и можно выстроить*)».

Несчастный кн. Трубецкой погиб от сыпняка, а гордые строители «без левых», творцы «левой политики правыми руками», оказались вместо Москвы в Белграде, Берлине, Рейхенгалле — кроме тех из них, кто вскоре понял, что ту же «Россию без левых» можно отлично строить вместе с большевиками, а не в борьбе с ними, путем «правой политики левыми руками». За рубежом же антисоциалистические традиции всяких «Национальных центров» — а иногда и «Освагов» — деникинско-врангелевской эпохи возрождены были на страницах таких почтенных органов, как «Русская мысль» и «Руль». Особенно чутко на призрак социалисти-



_____________________

*) «Великая Россия», № 343 от 11 ноября 1919 г.



Стр. 267



ческой опасности для будущей буржуазной России всегда реагирует газета «Руль», издающаяся», кстати сказать, в стране, где буржуазный строй в 1918 г. был спасен исключительно благодаря социалистам. Неустанно газета доказывает, что в будущей России социалистическим партиям, умеющим лишь «мешать и разрушать», «во всей подлинной строительной работе попросту не будет места». Ревнуя об отечестве, газета предупреждает кого следует о необходимости заблаговременно принять соответствующие меры. «Дело ответственных слоев — позаботиться о том, — писал как-то в порыве патриотического усердия Гр. Ландау, — «чтобы социалистические осколки старой разрушенной России не перетащили своих исконных предрассудков в Россию новую».

Но мы не собираемся здесь доказывать право социалистов быть полноправными гражданами своей родины, разоблачать бессмыслицу утопии построения какой-то однобокой России «без левых»; к тому же, для тех, кто, не скрываясь, является сторонником реставрации на основах диктатуры — монархической, военной или, в крайнем случае, буржуазной — наши доводы вряд ли были бы убедительны. Гораздо более важно в настоящее время для нас то обстоятельство, что как бы в pendant к этой бессмыслице справа—слева, в кругах социалистических, упорно продолжают культивировать свою специфическую утопию построения России «только левой», исключительно силами социалистов, отрицая сколько-нибудь значительную творческую роль за буржуазией. Эта левая бессмыслица, в той же мере, как выше приведенная правая, — симптом нашей российской политической некультурности, психологический пережиток эпохи гражданской войны. Между тем, двусмысленная позиция русских социалистов в отношении к проблеме будущего социально-политического устройства России подает повод и до известной степени служит в глазах общественного мнения оправданием ведущейся справа антисоциалистической кампании. Еще важнее то, что эта недоговоренность задерживает процесс прояснения сознания тех слоев рабочих и крестьянских масс в России, которые еще прислушиваются к голосу социалистической оппозиции.

Историей вопрос поставлен прямо и резко: коммунистический опыт, обративший всю страну в груду развалин, изжит до конца — даже в сознании большевиков. Мыслимы два пути: или возрождение России на основах, существующих во всем остальном цивилизованном мире, возвращение по всей линии на путь буржуазно-капиталистического развития, прерванного октябрьским переворотом; или же, в угоду от-



Стр. 268



влеченному принципу, дальнейшие поиски для России, одичавшей от голодухи и резни, каких-то новых социальных достижений, не изведанных еще в историческом опыте более передовых стран.

Положение до крайности серьезно. Ужасная голодовка 1921— 922 гг., унесшая миллионы человеческих жизней, показала воочию, чем угрожает России паралич ее производительных сил, неизбежный при дальнейшем сохранении советско-коммунистического строя. Провал же предпринятой большевиками частичной реставрации капитализма лишний раз демонстрирует бесценность полумер при настоящем состоянии русского народного хозяйства.

В такой момент ни одна общественная группа или партия, сознающая свою ответственность перед народом и претендующая хотя на какую-либо роль в будущем, не в праве уклониться от прямого и недвусмысленного ответа на вопрос о характере своих целей, своих активных устремлений в области социально-экономического строительства России.

Настоящая статья и есть попытка разобраться в противоречивых мнениях, господствующих в социалистическом лагере по вопросу об отношении к восстановлению буржуазного строя в России, причем по необходимости приходится начать с ответа на вопрос, в какой мере такое восстановление уже происходит в условиях существующего в настоящее время в России режима.


НЭП



На съезде «Политпросветов» (в окт. 1921 г.) этой грандиозной организации коммунистической пропаганды внутри России, подводя итог трехлетней большевистской хозяйственной политике, Ленин со свойственной ему прямотой признавал*): «Мы сделали ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению». «Непосредственный коммунистический подход к задачам строительства в городе и разверстки в деревне оказались основной причиной глубокого экономического и политического кризиса». «В этом приеме мы потерпели сильное поражение и стали производить стратегическое отступление: пока не разбили нас окончательно — давайте-ка отступим и перестроим все заново».



_____________________

*) «Известия», №№ от 19, 21 и 22 окт. 1921 г.



Стр. 269



Позиции, на которые вынуждена была отступить «в весьма достаточном и даже чрезмерном беспорядке», по признанию вождя большевизма, руководимая им фантастическая армия, разбитая на голову в столкновении с законами экономической логики и здравого смысла, могли быть только одни: восстановление, хотя бы и частичное поначалу, буржуазно-капиталистических отношений.

Сущность новой экономической политики достаточно общеизвестна — она заключалась в отказе от сплошной национализации народного хозяйства. Свободной — в условном, советском смысле этого слова — объявлялась прежде всего область сельского хозяйства.. Замена практиковавшейся ранее разверстки «продналогом» должна была — в идее по крайней мере — обеспечить за крестьянином право свободного распоряжения могущими у него остаться за уплатой налога сельскохозяйственными продуктами; свободная торговля призвана была извлечь из деревни предполагаемые в ней излишки; необходимые же для оживления товарообмена продукты индустрии должна была доставить реформированная на новых началах промышленность.

Но, если в области сельского хозяйства и торговли советская власть достаточно широко пошла на отказ от своей утопической политики и на восстановление частнокапиталистических отношений, то в организации промышленности она, не отказываясь от самой себя, не могла пойти дальше полумер, денационализировав лишь мелкую и часть средней промышленности. В этом сказалась половинчатость и искусственность нового курса, здесь именно была та ахиллесова пята НЭПа, куда был нанесен жизнью сокрушительный удар этому последнему детищу Ленина.

Оставление в руках советской бюрократии руководства главной и основной частью русской промышленности — всей крупной и значительной доли средней — неизбежно разрушало новый план организации народного хозяйства в его целом. Перемены лишь в методах управления государственной промышленностью, замена уже провалившихся «главков» и «центров» осужденными на неминуемый провал «синдикатами» и «трестами» не могли, конечно, оживить производственный процесс.

Теоретическое обоснование НЭПа богато всевозможными противоречиями, которых большевики не могут, да особенно и не стараются скрыть. Официальная доктрина гласит, что новый курс проводится для упрочения советской власти



Стр. 270



как пролетарской диктатуры. При этом, не сморгнув глазом, самый ортодоксальный из учеников Маркса говорит об укреплении «надстройки» — политической власти пролетариата наверху путем расширения хозяйственного «базиса» — буржуазных производственных отношений внизу. Возрождающийся капитализм призван воссоздать сначала самый рабочий класс, который в результате трехлетней победоносной пролетарской революции «перестал существовать как пролетариат». Капиталисты, по Ленину, будут таким образом трудиться одновременно и себе во благо, и пролетарской власти на пользу. «Капиталисты будут выигрывать от нашей политики и будут создавать промышленный пролетариат, занятый производством материальных ценностей, а не спекуляцией, не выделыванием зажигалок». Пафос буржуазного творчества при новом курсе должен таким образом заключаться не в укреплении и расширении собственных экономических и политических позиций буржуазии, а в том, чтобы, наполнив пустой символ пролетарской диктатуры живым содержанием, обеспечить себе ежовые рукавицы, нежность которых буржуазия уже имела случай испытать в недавнем прошлом.

Еще замысловатее становится архитектура проектируемого Лениным на фундаменте НЭПа социального здания, если принять во внимание роль, отводимую им огромной по своей численности и значению в экономике страны массе крестьянства. «За кем пойдет крестьянство? — в мучительном сомнении вопрошает Ленин, — за пролетариатом, стремящимся построить социалистическое общество, — или за капиталистами, которых мы же пускаем в дверь или даже в несколько дверей и во много таких дверей, которых мы сами не знаем, а которые открываются помимо нас и против нас». Советская власть с провозглашением НЭПа должна во что бы то ни стало привлечь на свою сторону крестьянство — не делая, впрочем, его политически равноправным ранее, чем «капиталисты сорганизуются и прогонят коммунистов». В случае успеха этого маневра, по утверждению Ленина, «пролетарская государственная власть окажется способной, опираясь на крестьянство, держать господ капиталистов в надлежащей узде, чтобы создать капитализм, подчиненный государству и служащий ему».

Итак, если всерьез принимать все выше сказанное, новая экономическая политика призвана из России создать классовое государство с пролетарской властью во главе, основу которого будут составлять бесправное крестьянство и



Стр. 271



бесправные, закрепощенные государству и эксплуатируемые пролетарской властью парии-капиталисты. Не подлинная ли это «российская совершенно фантастическая советская республика», как расшифровывают неунывающие москвичи таинственную эмблему «Р. С. Ф. С. Р.», на досуге размышляя над сущностью строя, ниспосланного им судьбою за их злонравие и беспечность?

Но не слишком ли много фантастики для такого холодного и дисциплинированного ума, как Ленин? Могут ли сами большевистские правящие круги верить в оздоровление русского народного хозяйства при построении его на основе двух взаимно друг друга исключающих принципов, советско-коммунистического и буржуазного?

Вероятнее всего, что они не хуже нас понимают, что мирно ужиться рядом эти враждебные, как огонь и вода, стихии не могут; что естественное стремление к экспансии каждой из них неизбежно приведет к полному вытеснению либо той, либо другой; что поэтому «новый» курс должен окончиться, м. б., после нескольких бесцельных рецидивов воинствующего коммунизма, — лишь дальнейшим утверждением начал буржуазно-капиталистических. Каковы же истинные намерения большевиков? Наиболее вероятно предположение такое.

Что дело коммунизма в России проиграно бесповоротно и восстановление буржуазного строя неотвратимо — это большевики поняли отлично. Сделать из осознанного положения последовательные выводы означало бы — признав банкротство своего режима и недостаточность половинчатых мер для возрождения страны — или самим возглавить честную попытку возвращения России на путь буржуазного развития, или — уйти от власти, сойти с исторической сцены.

Но если в действиях большевиков, величайших в мире релятивистов в морали и политике, возведших в принцип абсолютную беспринципность, есть какой-нибудь постоянный и неизменный стимул — так это стремление возможно дольше удержаться у власти. К тому же и уйти, скрывшись от ответственности, всей огромной массе людей, связанных с большевиками круговой порукой общих преступлений, не так-то легко. С другой стороны, честно выполнить во всем объеме и широте историческую миссию реставрации капитализма им не дано, не из верности своим былым принципам, разумеется, а потому хотя бы, что необходимое для этого гражданское и политическое раскрепощение населения снесло бы и



Стр. 272



уничтожило их власть в тот же час. Остается лишь путь, исполненный противоречий и сулящий мало добра России: примириться с некоторым восстановлением частнохозяйственной деятельности, но ровно лишь настолько, чтобы страна не развалилась окончательно, похоронив под развалинами самих большевиков, не допуская в то же время создания правовых условий, при которых только и возможно полное хозяйственное возрождение страны. В перспективе — длительное пребывание страны в состоянии маразма при сознательно поддерживаемом властью равновесии процессов созидательных и разрушительных; выход из тупика по-прежнему остается один — революционное преодоление советской власти, интересы которой находятся в неизбывном противоречии с самыми жизненными интересами народа.

Жизнь и не замедлила подтвердить то, что теоретически было ясно с самого начала: бесплодность новой экономической политики с точки зрения официально поставленной ей задачи. Свои рассуждения по поводу НЭПа год тому назад Ленин резюмировал так: «Либо гибель всех политических завоеваний Советской власти, — либо подведение под них экономического фундамента». Насколько успешной оказалась эта операция подведения фундамента под фантастическую республику, уже достаточно общеизвестно. Вот вкратце итоги НЭПа*).

В деревне перемена курса не сказалась ожидаемым увеличением площади посева. Урожай 1922 г. дает дефицит нужного для прокормления населения хлеба в 300—700 млн. пудов. Непомерно высокий продналог — до 1/6 всего валового дохода — по-прежнему приходится у полуголодной деревни выколачивать применением репрессий. В сфере торговой — оживление, в значительной мере спекулятивного характера, наблюдается лишь в мелочной торговле; оптовая торговля отсутствует. В аренду берутся частными предпринимателями исключительно мелкие промышленные предприятия и на короткий срок, по преимуществу в тех отраслях промышленности, где последние требуют минимальных затрат на сырье, а вложенный капитал имеет краткий период обращения. Нередко,



__________________________

*) В нашу задачу здесь не входит детальный анализ результатов нового курса; интересующиеся найдут достаточно данных хотя бы в обзорах периодических экономических изданий, выходящих в свет за границей или получаемых из России: «Эк. записки», № 1—2, ноябрь, 1921, и № 5—6, май, 1922 г., Париж; «Зап. Русск. эк. общ.», № 6, апрель, 1922, Лондон; «Эк. возрождение», №№ 1 и 2, 1922, Петроград; «Нap. хозяйство», 1922, Москва.



Стр. 273



к тому же, съемщиками являются просто ловкие дельцы, «арендные авантюристы», которые, «разбазаривши» остатки оборудования и сырья, затем бесследно исчезают. Не торопится идти в сов. Россию и серьезный иностранный капитал без тех гарантий прав собственности и личности, вне которых немыслима нормальная промышленная деятельность.

Но особенно показательна судьба крупной, оставшейся национализированной, промышленности. Результаты чисто формального преобразования управления государственной промышленностью не могли быть существенными. «Административные порядки трестов, — гласит заключение анкетной комиссии ВСНX в марте 1922 г., — и по структуре, и по духу — кость от кости и плоть от плоти родивших их главков и центров. Такое же нагромождение инстанций и дух бюрократизма». Правда, в начале, первые полгода, получив с переходом на «коммерческий расчет» некоторую свободу действий и инициативы, государственная промышленность проявляет признаки подъема; но весьма скоро, использовав остатки сырья и топлива, исчерпав кредит государственного банка, синдикаты и тресты вновь очутились перед угрозой банкротства, от которого они могут спастись лишь вторичным переходом на казенное иждивение. 

Уже 1921 год русская промышленность заканчивает с общей производительностью, равной, а может быть, даже ниже производительности 1920 года. С начала же 1922 года вся хозяйственная жизнь России попадает в полосу целой серии кризисов — продовольственного, топливного, сырьевого, транспортного, финансового и пр., — которые, как десять казней египетских, опустошают нашу промышленность. Все они являются выражением углубляющегося общего кризиса обнищания; нелегко даже установить относительную роль и взаимозависимость отдельных звеньев этой роковой цепи, смыкающейся в единый порочный круг. Причем какой-то сугубо извращенный, зловещий в своей парадоксальности характер является особенностью кризисов нэповской эпохи: нечего становится возить даже прогрессивно тающему транспорту — приходится закрывать линию за линией и сотнями ставить на покой здоровые паровозы; русская промышленность, при абсолютном товарном голоде в стране, при производительности, равняющейся всего 10—15% довоенной, страдает от «перепроизводства», задыхается от избытка товаров, ибо и производимого ничтожного количества товаров населению покупать не на что, — и т. д.



Стр. 274



Но, если новая политика явно провалилась с точки зрения «подведения экономического фундамента под политические завоевания советской власти», — то это отнюдь не значит, что она вместе с тем лишена вообще какого бы то ни было положительного значения с точки зрения народно-хозяйственной и политической. Несомненно, оживить промышленность, радикально оздоровить всю хозяйственную жизнь страны НЭП не смог — в рамках большевистского режима подобная задача вообще неразрешима. И тем не менее, новая экономическая политика, по сравнению с предшествовавшей коммунистической аракчеевщиной, — все же шаг вперед, сдвиг с мертвой точки, тем более ценный, что, будучи вынужден самой жизнью, он не может быть взят обратно. Не столь даже важны непосредственные экономические возможности, принесенные с собою НЭПом, — некоторое раскрепощение самодеятельности населения, частичная легализация частнохозяйственного начала: значение нового курса в том, что он закрепляет назревший в сознании народном перелом, создает психологические предпосылки для предстоящего возвращения России на путь нормального экономического развития. Гарантия дальнейшего движения в раз принятом направлении — не только в экономической необходимости его, но и в стихийном характере совершающегося в психике народных масс сдвига, реакции на опостылевший им «коммунизм».

Нельзя игнорировать и политических последствий нового курса. В глазах трудовых масс советско-нэпманский режим неизбежно теряет последние остатки обаяния, когда-то окружавшего мнимую «рабоче-крестьянскую» власть, представительницу всех униженных и оскорбленных. В то же время, провал НЭПа обнаруживает перед населением как недостаточность частичных поправок к существующему строю, так и невозможность коренного оздоровления всего народного хозяйства при сохранении большевистской власти.

Встречая, с одной стороны, колоссальные препятствия в крайнем разрушении материальных и духовных факторов производства, находясь, с другой, в непримиримом противоречии с сущностью советского режима, процесс этот протекает медленно и вяло, неровно и анархически и характеризуется самыми отталкивающими чертами некультурного и хищного капитализма. Вряд ли даже правильна аналогия нашего российского НЭПа с эпохой «первоначального накопления». Будучи сходен с последней по своему отвратительному облику, НЭП еще в слишком малой степени выполняет экономиче-



Стр. 275



ски прогрессивную функцию накопления капитала*). В сущности, возрождающаяся буржуазная стихия успешно пока справляется лишь с задачей отрицательного характера — с ролью могильщика советской системы, — подтачивая и разлагая ее основы. Но логика событий, экономическая необходимость и рост народного сознания повелительно ведут Россию по пути к дальнейшему восстановлению нормальных хозяйственных отношений.



БОРОТЬСЯ ИЛИ СОДЕЙСТВОВАТЬ?



По отношению к перспективе возрождения буржуазно-капиталистического строя в России со стороны социалистов мыслимы теоретически и в действительности имеют своих сторонников троякого рода позиции.

Одни, оспаривая историческую неизбежность реставрации капитализма в России, убеждены, что на развалинах большевистского режима мыслимо осуществление высших форм общественного устройства; сообразно с этим, они не могут не призывать рабочий класс к активной борьбе за недопущение полного возврата капитализма и за максимальные достижения в области социалистической организации народного хозяйства.

Другие, объективно констатируя исторически неотвратимый ход вещей и признавая утопической, а потому и бесцельной борьбу против восстановления капитализма, — объявляют по отношению к этому процессу нейтралитет; устраняясь от какой-либо причастности к укреплению народного хозяйства и государственности России на чуждых им буржуазных началах, они отходят на чисто классовые позиции, к традиционной своей работе по организации и политическому просвещению рабочего класса.

И, наконец, третьи, учитывая не только неизбежность восстановления преемственности капиталистического развития России, но и прогрессивное значение его как необходимой предпосылки для возрождения России из развалин, готовы, в сознании своей двойной ответственности и перед рабочим классом и перед страной, — призывать к охране и поддержке нового порядка в его положительной миссии.



__________________________________

*) «Наша буржуазия, — жалуется Кузовков в «Известиях» 11.XI.1921, — находится в периоде первоначального накопления, но не хочет накоплять и на глазах у голодного населения бесцеремонно съедает то, что она ворует у государства или выжимает у голодного населения».



Стр. 276



Группировка сторонников каждой из этих трех точек зрения не совпадает с границами той или иной социалистической партии; внутри каждой из них по вопросу о сущности социально-экономического процесса, происходящего в России, и о действенном отношении к нему имеются сторонники совершенно противоположных взглядов. До тех пор, пока политические условия в России делают невозможными открытую борьбу мнений и правильно организованные съезды, удельный вес отдельных течений внутри партии не может быть учтен; невозможно, несмотря ни на какие «резолюции» и «директивы» партийных верхов, утверждать с определенностью, где и с кем партийное большинство, живое общественное мнение партии.

_________



Официальным выражением партийных взглядов с.-р. в указанном условном смысле слова служат резолюции десятого совета партии, состоявшегося летом 1921 г., т. е. уже в эпоху нового экономического курса советской власти. Комментарием к этим резолюциям является опубликованное недавно открытое письмо членов старого центрального комитета партии А. Гоца, М. Гендельмана, Е. Тимофеева, Д. Донского, Д. Ракова и др., сидевших в то время в тюрьме и затем осужденных на смерть большевистским правосудием.

К разбору этих документов, выражающих стремления активно действующей в России политической группы, нельзя подходить, забывая о страшной обстановке, в которой они создавались. Героизм московских подсудимых признан всем миром, уже стали историческими их слова перед лицом смерти, их гордый вызов: «вашими врагами мы были, есть и останемся». Пафосом непреклонной, ни при каких условиях не прекращающейся борьбы за народное дело проникнуты действия и тех, кто в беспросветную ночь большевистской реакции, в атмосфере жесточайшего террора вновь открыто провозгласил необходимость «организации активных сил города и деревни» для «революционного низвержения диктатуры коммунистической партии».

Уважение к стойкости борцов, не склонивших головы перед торжествующим насилием, заставляет нас с тем большей определенностью высказать свое решительное несогласие с ними, когда, по нашему убеждению, успеху самой борьбы начинают угрожать ошибки в ее идеологическом обосновании.



Стр. 277



Авторы резолюции Х совета партии в своих представлениях о грядущей мировой социальной революции находятся под влиянием взглядов, в 1919—1920 гг. защищавшихся левым крылом германской и австрийской социал-демократии, а в России — меньшевиками-интернационалистами. Еще до войны, утверждают они, буржуазно-капиталистический строй обнаружил свою несовместимость с социально-политическим прогрессом человечества. В результате же войны мир вступил в эпоху непосредственной борьбы за социализм. Происходящая в такой международной обстановке революция в России сама по себе также является не буржуазно-демократической, а «народно-трудовой»; русским трудовым массам предстоит «проложить новые пути в социальном развитии страны», поэтому «партия с.-р. резко отмежевывается от тех умеренных социал-реформаторских течений, которые, мысля послереволюционный период в социальном развитии России как период утверждения буржуазного правопорядка, программу социалистической партии сводят к борьбе за мелкие реформы, несколько смягчающие формы буржуазного строя».

Логический анализ вышеизложенных тезисов — труд неблагодарный. Как всякий партийный документ, призванный объединить различны течения внутри партии, удачная «каучуковая» резолюция может быть только двусмысленной: она должна остаться неопороченной в своей прозорливости при развитии событий в любом из двух противоположных направлений, из нее должны иметь возможность делать совершенно различные тактические выводы и правые, и левые элементы партии.

Так, утверждение, что буржуазно-капиталистический строй «несовместим с социально-политическим прогрессом человечества», бесспорно для каждого социалиста, если его понимать как указание на общую тенденцию общественного развития; и оно же становится в высшей степени проблематичным как предсказание наступающего в непосредственном будущем торжества социализма*). Или, утверждая, что мир



_____________________________

*) Д. Далин в своей книге «После войн и революций» весьма кстати вспомнил, что почти в тождественных выражениях высказывались о несовместимости буржуазного строя с дальнейшим социально-экономическим прогрессом человечества еще в 1847 г. авторы «Коммунистического манифеста». Они утверждали — 75 лет тому назад, — что производительные силы уже в т е ч е н и е н е с к о л ь к и х д е с я т и л е т и й переросли стесняющие их буржуазные отношения», что «буржуазия не способна более оставаться господствующим классом общества», ибо «ее существование несовместимо более с существованием общества».



Стр. 278



вступил в «эпоху непосредственной борьбы за социализм», — какой период времени — годы, десятки или сотни лет — разумеют под словом «эпоха» и подразумевается ли под термином «непосредственной» борьбы представление о катастрофическом, революционном свержении существующего строя? В чем отличие революции «народно-трудовой» от буржуазно-демократической? Отмежевывается ли партия вообще от сторонников метода социальных реформ — или только от мелкого социал-реформаторства? Совершенно очевидно, что благодаря употреблению таких многосмысленных терминов точный смысл резолюции остается неясным, и она делается равно приемлемой и для большевика, собирающегося «непосредственно» штурмовать капитализм, и для самого умеренного реформиста.

Чтобы расшифровать подлинный смысл этих нарочито туманных формул, необходимо обратиться к тем конкретным лозунгам, которые партией из них выводятся. Резолюции Х совета партии ограничиваются лишь указаниями, что партия продолжает отстаивать социализацию земли в деревне и преобладание государственных и общественных форм перед частнокапиталистическими в промышленности. ЦК партии в адресованном им в сентябре 1921 г. из тюрьмы политическом напутствии вновь избранному на совете Бюро выставляют в качестве непосредственных лозунгов борьбы рабочего класса требования: социализации наиболее важных в народнохозяйственном отношении отраслей промышленности, установления государственно-общественного контроля над вновь допускаемой частной промышленностью и социализации земли в деревне.

Сравнение этих требований с тем, чего в области организации промышленности добивались с.-р. в 1917 г. до октябрьского переворота, показывает огромную эволюцию в их идеологии: социализация промышленности, отвергавшаяся тогда как максималистская утопия, — теперь признается возможностью и необходимостью уже сегодняшнего дня. Этот удивительный сдвиг в сторону революционного утопизма пережили, впрочем, не одни с.-р.; как мы увидим ниже, coциал-демократы в той же мере и под влиянием одной и той же причины — преувеличенных ожиданий от «социалистической» революции в Европе — отдали ему в свое время дань; только меньшевики, по-видимому, гораздо быстрее и радикальнее отделываются в настоящее время от недолгих иллюзий. В новой экономической политике большевиков московские с.-р. боятся не только того, что реставрация капитализма при



Стр. 279



сохранении большевистского бесправия будет сопровождаться наиболее отвратительными чертами безудержной эксплуатации рабочего класса: само по себе возвращение капитализма как такового, вне зависимости от его форм, является в их глазах буржуазной «реакцией», с которой надлежит всячески бороться. Большевистскую национализацию промышленности они критикуют не за то, что она устраняет частнохозяйственный интерес как движущую силу промышленного труда, — это делает и рекомендуемая ими социализация, — а лишь за свойственный национализации бюрократизм. В НЭПе эсеры видят слишком большую уступку буржуазному принципу. Большевиков они упрекают за то, что те пошли на путь «соглашения с международной и своей, новой и старой буржуазией», вместо того чтобы «вернуться к демократии и протянуть руку всем социалистическим партиям, чтобы общими усилиями спасти от крушения достижения революции».

Большевикам, таким образом, великодушно протягивается, под условием их раскаяния, рука социалистов — для спасения общими усилиями «достижений революции», в число которых входит, очевидно, и разрушение буржуазного строя. Несообразность и наивность этого призыва, на который большевики, не заметив протянутой руки и оставив социалистов под замком, ответили тесным союзом с подонками буржуазии, усугубляется еще и тем, как представляют себе авторы письма перспективы России в случае отказа большевиков от предлагаемого им социалистами выхода. «Большевики, — пугают авторы письма, — со свойственной им прямолинейностью, раз вступив на этот путь (уступок буржуазии), покатятся неудержимо, подхваченные мелкобуржуазной стихией»; большевизм все более будет «увязать и засасываться в ней, плененный новыми деловыми и деляческими элементами»; большевистская система «в результате трансформации и перерождения» выродится в буржуазный термидор; и, как верх несчастия, «экономический термидор проложит дорогу неизбежно следующему за ним термидору политическому».

Экономический и политический термидор — вот в чем главная опасность, угрожающая России, видимой через зарешеченное окно Бутырской тюрьмы; и зрелые политические деятели предостерегают от этой перспективы русский народ, изнывающий под гнетом самой подлинной, неслыханной реакции политической, в тисках анархии хозяйственной, — в то время как девять десятых этого народа только о том, вероятно, и мечтает, как бы «попрямолинейнее» шло отступление большевиков к буржуазному правопорядку да порешитель-



Стр. 280



нее вытесняла их из экономической и политической области наша доморощенная гидра «буржуазной реакции».

Но, если эта фантастическая «оппозиция большевизму слева» еще понятна по ту сторону советской границы как своеобразный продукт всероссийского мертвого дома, то здесь, за рубежом, подобные построения приобретают с течением времени все более характер обычной революционной фразеологии. Автор настоящей статьи имел уже случай — и неосторожность — подвергнуть на страницах «Совр. зап.»*) критическому разбору, весьма сдержанному и миролюбивому; один из наиболее ярких образчиков зарубежного эсеровского творчества подобного рода — опубликованный в «Воле России» проект экономической программы В. М. Чернова, — чем неожиданно навлек на себя и своих товарищей по редакции немалый гнев сочинителя проекта.

На интересующий нас вопрос об отношении социалистов к перспективе возрождения в России капитализма В. М. Чернов дает более углубленный, чем «бутырцы», и обобщенный до степени общего принципа ответ. «Мы, социалисты, — рассуждает Чернов, — не можем ни при каких условиях отказаться от своей положительной социалистической программы и временно упразднить себя как социалистов; нам как социалистам «нелепо оставаться в позиции простых зрителей возврата к капитализму; еще более противоестественно — собственными социалистическими руками осуществлять этот возврат к капитализму». А потому, желая остаться верным своим убеждениям, Чернов и требует организации русского народного хозяйства по последнему слову западноевропейской социалистической теории.

Устранить из спора первую альтернативу — допустимость для социалиста оставаться «простым зрителем» того, что капитализм будет восстанавливаться в России и как это будет происходить. Здесь мы с Черновым согласны — хотя, быть может, и не совсем по одним и тем же мотивам, — что такая позиция была бы нелепа. Гораздо более важное и прин-



_______________________________

*) Кн. VI, ст. «К вопросу о судьбах русской промышленности». Сущность не в добрый час задетой программы В. М. Чернова заключалась в проекте социализации всей крупной промышленности, муниципализации или кооператизации других отраслей промышленности; во временном допущении некоторой доли — не более ¼ — влияния частных предпринимателей в управлении средней промышленностью; в предоставлении — опять-таки временном, «впредь до новых решений народного представительства», — частным предпринимателям «остальной» промышленности; в проведении «сверху донизу» выборного и коллегиального начала в управлении обобществленной промышленностью.



Стр. 281



ципиальное значение имеет второй вопрос: имеют ли право социалисты, получившие к тому внешнюю возможность, — скажем, придя к власти в буржуазном государстве, — отказаться от осуществления своей социалистической программы организации народного хозяйства и продолжать охранять — а в России восстанавливать сызнова — буржуазно-капиталистический строй?

В такой постановке тактика социалистов, пришедших к власти в буржуазном, не изжившем еще себя государстве, освещена достаточно в социалистической литературе и испытана на практике ряда социалистических правительств Зап. Европы в последнее время. Осуществимость социалистического переустройства зависит не от внешнего факта нахождения социалистов у власти, а от наличности всех материальных и духовных предпосылок для радикального преобразования общественных отношений. Поскольку этих предпосылок в Европе в данный исторический момент не оказалось налицо, попытка форсировать процесс общественного развития могла бы быть только гибельной. Доказательству этой довольно элементарной истины посвящена и последняя вышедшая в 1922 г. работа Каутского «Пролетарская революция и ее программа»*).

Но, могут возразить, то, что верно в отношении условий прочно существующего буржуазного государства, неприменимо к России, где буржуазный строй уже разрушен до основания и где его придется восстанавливать сначала. Не потому ли русские социалистические партии, так же единодушно отвергавшие как вредную утопию всякую мысль о немедленном обобществлении производства в 1917 году, ныне изменили радикально свою точку зрения и стоят — одни, с.-д., — за национализацию, а другие, с.-р., — за социализацию русской промышленности?

Психологически такая перемена позиций может быть еще объяснима — и гипнозом легенды о происходившей якобы в Зап. Европе социалистической революции, и, надо признать, обаянием первых «успехов» советской власти. Но трудно пред-



_______________________________

*) Конечно, особняком от теоретиков демократического социализма стоят в этом вопросе западноевропейские большевики. Роза Люксембург, напр., в своей работе о «Русской Революции», настаивает: «Достигнув власти, пролетариат ни в коем случае не может, согласно доброму совету Каутского, под предлогом незрелости страны отказаться от социалистического переустройства, не изменив самому себе, Интернационалу, революции. Он должен и обязан тотчас же приступить к социалистическим мероприятиям и проводить их в жизнь самым энергичным, самым непримиримым, самым беспощадным образом».



Стр. 282



ставить себе что либо более противоречащее духу современного социализма, чем этот неожиданный рецидив утопизма.

Е