А.А. Чупров. Мировой рынок после войны

А.А. Чупров. Мировой рынок после войны


Чупров А.А. Мировой рынок после войны / А.А. Чупров. –Современные записки. 1922. Кн. XIII. С. 191–213.



Стр. 191



МИРОВОЙ РЫНОК ПОСЛЕ ВОЙНЫ



I.



Мировой рынок, мировое хозяйство! Сложившиеся до войны понятия прочно держатся в нашем обиходе. Но многие ли из тех, кто продолжает пользоваться ими, дают себе ясный отчет, в какой мере изменились за эти недолгие годы те реальные явления, которые ими покрываются? Перед войною можно было вести речь о мировом рынке как о чем-то существующем в жизни, а не только в воображении умствующих о жизни экономистов. Можно было говорить о мировом производстве и о мировом потреблении не как об арифметических суммах, подсчитываемых на бумаге досужими статистиками, а как о подлинных итогах, подводимых «мировым хозяйством». Пшеница, собираемая в Соед. Штатах и на русском черноземе, в Аргентине и в Канаде составляла запас, из которого невозбранно черпали и свои, и чужие; из которого продовольствовалось население и Англии, и Германии, и Италии, и других стран. Хлопок, выращиваемый в Соед. Штатах, распределялся между прядильнями Ланкашира и текстильных районов Германии на условиях, мало отличных от тех, на каких он поставлялся отечественным мануфактуристам. Малейшие колебания в цене хлопка или пшеницы в Нью-Йорке сказывались тотчас в Ливерпуле и в Бремене, на лондонской и на берлинской биржах. Даже для таких товаров, которые находились в исключительном обладании одной какой-либо страны, но требовались повсюду, мировое хозяйственное общение устанавливало единство рынка. Германия имела естественную монополию на калийные соли; Германия располагала культурными монополиями в обла-



Стр. 192



сти производства красок и лекарств. Это ощутительно сказывалось на образовании цен, на уровне и на колебаниях их, но сказывалось на ценах и вне, и внутри Германии.

Правда, и до войны мировой рынок в том смысле, в каком может о нем идти речь для пшеницы, для хлопка, для меди и т. д., существовал далеко не для всех товаров. Не все были в такой мере вовлечены в мировой товарооборот; между национальными рынками многих товаров не было такого постоянного и свободного от трений сообщения. Если уровень цен на хлопок в Ливерпуле и в Нью-Йopке выравнивался с тою же легкостью, с какою устанавливается общий уровень воды в двух хорошо сообщающихся сосудах, то для иных товаров ближе подходящим образом была бы сильно вязкая жидкость в сосудах, сообщающихся узким каналом. Связь между ценами была для них не такая тесная и не столь мгновенная: сравнительно подолгу могли держаться, не выравниваясь, довольно значительные различия уровней.

Таким образом и перед войною о мировом рынке можно было, собственно, говорить лишь с некоторой оглядкой — оговариваясь, что, поскольку речь идет не о таких товарах, как пшеница, хлопок и им подобные, следует брать термин в несколько условном смысле: разуметь не столько достигнутое уже состояние мирового хозяйства, сколько тот предел, к которому устремлено развитие.

Война разбила мировой рынок: нарушилась связь между ценами в отдельных странах, прервался свободный перелив товаров из страны в страну. Мировой рынок распался; на его место стали национальные рынки, оторвавшиеся друг от друга так, что в некоторых отношениях разобщенность их стала мало уступать временам до парового транспорта. Замерла не только торговля между враждующими державами. Изменил свой характер и товарообмен с нейтральными, даже с союзными странами. Забота о том, чтобы внутренний рынок не остался без товара, выдвинулась повсюду на первое место. Внешний товарообмен был поставлен под присмотр государства, а то так даже стал осуществляться самим государством. До войны государственная власть оказывала воздействие лишь на общее направление внешней торговли посредством ставок таможенного тарифа, самое же осуществление торговых сделок всецело предоставлялось усмотрению импортеров и экспортеров. Теперь круг ее полномочий существенно расширился и начал охватывать чисто коммерческие задачи. Сколько какого товара сбыть за границу, куда и по ка-



Стр. 193



ким ценам; сколько чего ввезти из-за границы, откуда и на каких условиях — попечение об этом лежало до войны на отдельных торговцах, действовавших на свой личный страх и руководствовавшихся одним расчетом: закупать, где дешевле, — продавать, где цены выше. Благодаря этому цены и выравнивались повсеместно, устанавливался на мировом рынке общий их уровень, уклонения от которого, как правило, не превышали существенно издержек перевозки и ввозных пошлин (вывозных пошлин двадцатый век до войны, можно сказать, не знал). За годы войны строй внешней торговли подвергся коренной перемене. Быстро обострявшееся бестоварье заставляло держать запасы на учете, расходовать их бережно, следить, чтоб товар не уходил из страны иначе, как в обмен на то, что являлось еще более нужным. Даже золото некоторые страны уклонялись принимать в обмен на свои товары — Швеция признала, например, необходимым изменить свой Монетный устав, дабы затруднить оплату заграничным золотом вывозимых из Швеции товаров. Сплошь и рядом правительства начали вступать в прямые соглашения касательно того, сколько какого товара будет дозволено вывезти из одной страны в другую, — Германия соглашалась, например, разрешить вывоз определенного количества угля в Швейцарию под условием, что из Швейцарии поступят в Германию договоренные количества нужных для Германии швейцарских товаров. 3a соблюдением таких соглашений был установлен строгий надзор, созданы были ради этого сложные организации. И, независимо от междугосударственных соглашений, ввоз и вывоз подвергались нередко «контингентировке» — т. е. допускались лишь в намеченных наперед количествах: как только вывоз доходил до установленного предела и «контингент исчерпывался», экспорт на время приостанавливался. Вообще вся внешняя торговля была взята под государственную опеку. На вывоз, на ввоз стало обязательным испрашивать правительственные разрешения — выправлять ввозные и вывозные «лицензии». Самые условия, на которых товар покупался и продавался, начали при этом подвергаться рассмотрению в выдававших лицензии учреждениях и даже прямо предписываться ими в соответствии с общей линией правительственной политики. В направлении политики обнаруживались немалые различия между разными странами и по отношению к разным товарам, а нередко и для одного и того же товара в одной и той же стране. Это вносило сильнейшую неуверенность в торговый оборот. Объяснялась же неустойчивость



Стр. 194



политики тем, что здесь сложно переплетались противоречивые интересы, — общенародные и частные. Из-за направления политики шла все время напряженная борьба. Стремление поднять ввоз ради лучшего снабжения внутреннего рынка сталкивалось с заботами о валюте, побуждавшими урезывать всемерно заграничные платежи. Усиливать же вывоз в интересах валюты и ради поддержания отечественной промышленности мешали опасения обострить бестоварье на внутреннем рынке: пожелания экспортной промышленности и занятых в ней рабочих сталкивались с требованиями широких кругов потребителей. Явственный расчет побуждал вводить в границы взаимную конкуренцию отечественных экспортеров и импортеров на внешних рынках, поскольку не сдерживали ее частные между ними соглашения. В этих видах воспрещалось, например, продавать за границу по ценам, ниже указанных властью; из валютных соображений предписывалось иногда назначать цены не в отечественной валюте, а в деньгах страны сбыта. С другой стороны, ради того, чтоб воспрепятствовать импортерам набивать друг перед другом цены, устанавливался предел, выше которого не разрешалось расценивать привозной товар, выпускаемый на внутренний рынок. К этому, помимо прочего, побуждало стремление ввести привозной товар в рамки общего плана снабжения страны в связи с постепенным переходом европейских стран к принудительному выравниванию потребления путем выдачи пайков и к государственной регулировке цен внутреннего рынка — к широкой замене «вольных» цен на нем «указными».

Здесь не место всматриваться в те причудливые узоры, в которые сплетались эти пестрые нити в сложной ткани правительственных распоряжений в разных странах за годы войны. Для наших целей существенно лишь отметить, что под действием совокупности этих мотивов повсеместно — где в большей, где в меньшей мере; где раньше, где несколько позже — исчезла былая свобода внешней торговли, пресекся беспрепятственный ток товаров через границы. А вместе с тем перестал существовать мировой рынок: он рассыпался на почти не связанные между собой национальные рынки, цены на которых начали определяться своими условиями — местным спросом и местным предложением и характером правительственных мероприятий. Цены даже пограничных государств перестали давить друг на друга так непосредственно, как в довоенную пору; они начали расходиться вне всякого соответствия со стоимостью транспор-



Стр. 195



та. Стали в широких размерах независимыми друг от друга и колебания цен. От единого уровня цен мирового рынка не осталось и подобия.

По окончании войны преграды, воздвигнутые на границах, начали понемногу сниматься. Начал намечаться постепенный возврат к былому строю мировой торговли. Но движение на этом пути идет небыстро. Некоторые из видных участников мирового товарообмена — например, Германия — и посейчас не считают возможным обойтись без мер самого придирчивого государственного контроля над ввозом и вывозом. Да и там, где имелись возможность и охота порвать решительнее с порядками «военного хозяйства», отказались от них все же не сразу — не без борьбы и не без колебаний. Пережитки окрепшей за войну привычки к государственной опеке над хозяйственной жизнью продолжают держаться почти повсюду — где в более, где в менее ярко выраженных формах, — и до восстановления свободного мирового рынка даже в конце 1922 г. — через четыре года по прекращении военных действий! — все еще далеко.



II.



К действию стеснений свободы внешнего товарообмена, тормозящих развитие мировой торговли, присоединяется валютный развал, донельзя осложняющий хозяйственное общение между странами с разными денежными единицами — делающий его порою почти невозможным. До войны различие денежных единиц не сказывалось заметным усложнением торгового оборота: необходимость пересчитывать марки в рубли или фунты в доллары затрудняла хозяйственное общение не многим более, нежели переход от пудов к килограммам или от метров к аршинам и ярдам. В странах, являвшихся руководящими участниками мирового хозяйственного общения, денежные единицы были прислонены к золоту, и этим обеспечивалось устойчивое соотношение между ними: колебания в их взаимных расценках за редкими исключениями не выходили из пределов так наз. «золотых точек» — из тех границ, при уклонении за которые появлялся расчет перевозить золото из одной страны в другую. Для важнейшего из рынков, державшихся за серебро, — для Британской Индии с ее 300-миллионным населением — удалось, после ряда попыток, установить в более сложном порядке денежную систему, которая с почти той же степенью



Стр. 196



точности обеспечивала от резких колебаний курс рупии в Лондоне и курс фунта стерлингов в Индии. Таким образом, при построении расчетов в хозяйственном обороте — в частности, при калькуляции цен — можно было почти не заботиться о том, что покупатель считает в иных денежных единицах, нежели продавец.

Так было до войны. Не то сейчас. Ни одной из стран, где денежное обращение оторвалось за годы войны от золотой основы, не удалось еще восстановить его нормального строя. В Швейцарии золотая монета появилась фактически в обращении, но юридически размен бумажек на золото не сделан еще обязательным. Высокий курс шведской кроны почти позволял бы вернуться к золотому обращению; однако и Швеция не решается на этот шаг и с месяца на месяц откладывает введение в силу обязательного для государственного банка размена на золото выпускаемых им в обращение бумажек. Повсюду бездействуют, таким образом, те сдержки, которые в былые времена вводили автоматически колебания валют в пределы «золотых точек». Нигде не создано им и замены в форме систематических забот государственной власти об удержании курса на более или менее устойчивой высоте. Техническая возможность добиться валютного равновесия без восстановления золотого обращения не только допускается теоретической мыслью, но и доказывается жизненным опытом. За примерами недалеко ходить: в течение ряда лет державы согласия удерживали на твердо устойчивых уровнях расценку своих валют на доллары, а вместе с тем и взаимные между ними соотношения. Это требовало, однако, такого напряжения, которое оправдывалось, пока стоял на карте исход войны, но стало не под силу, когда война пришла к концу. В середине марта 1919 г. правительственная поддержка курсов в Нью-Йорке была прекращена, и тотчас же валюты пошли в разброд: фунт стерлингов, который перед тем поддерживался в Нью-Йорке на высоте примерно в 4,76 долларов (при паритете в 4,86 ⅔долл.), спускается сразу до 4,56, затем оправляется до 4,66 и довольно устойчиво держится некоторое время около этого уровня. Но с лета 1919 г. начинает неудержимо скользить вниз, спускаясь к средине декабря до расценки в 3,67 долл. После некоторого повышения к концу года курс фунта стерлингов в 1920 году еще стремительнее падает: 4 февраля достигается низшая точка, — отмечаются сделки по 3,20 и даже на ¾ цента ниже. Затем наступает перелом, и в течение немногих недель курс оправляется почти до 4 долларов за фунт. Сходные,



Стр. 197



но еще более резкие колебания обнаруживает французский франк после того, как отпадает искусственная поддержка его курса.

Английский фунт и даже французский франк принадлежат, однако, к числу сравнительно «благородных» валют; степень их обесценения и размах их колебаний даже в наихудшие периоды — ничто по сравнению с действительно разбитыми валютами. Рекордное для фунта понижение по сравнению с долларом — ⅛ ; рекордное обесценение французского франка по сравнению с долларом несколько превышает ⅔, по сравнению с фунтом не достигает ⅔. Германская же марка, при паритете в 20,43 марок за фунт стерлингов, спускается в начале июля 1922 г. ниже 2.000 марок за фунт, а в начале ноября 1922 г. падает ниже 3.000 марок за фунт Австрийская крона (паритет 24,02 кроны за фунт) переходит в конце августа 1922 г. расценку в четыреста тысяч крон за фунт. О советском рубле нечего и говорить.

Резкие скачки валют вверх и вниз делают невозможным правильный расчет в международной торговле, тем более что ни размера, ни хотя бы направления их часто не предусмотришь даже для недалекого будущего. Промышленник и торговец не в состоянии спокойно назначать свои цены; колебания курса сбивают самую осторожную калькуляцию. Против воли всякий, кто принимает участие в международном торговом обороте, становится спекулянтом на валюте. Спекуляция же на валюте — дело всегда рискованное — сопряжена с несообразными рисками для тех, кто вынужден заниматься ею попутно, не имея к ней ни влечения, ни навыка. Обычная торговая прибыль не идет ни в какое сравнение с тем, как сказываются на результатах сделок колебания курсов. При продаже и при покупке в чужой валюте не учтешь в таких условиях наперед, останешься ли в накладе или получишь ни с чем не соразмерный барыш: скачок валюты вверх, движение ее вниз могут озолотить, могут и разорить — равно неожиданно, равно без вины и без заслуги. А так как при каждой сделке в международном товарообмене одна, по крайности, сторона заключает ее в чужой валюте, то международный товарообмен и приобретает в послевоенное время характер азартной игры. Это отпугивает от участия в нем солидных представителей промышленности и торговли и поддерживает разобщенность рынков, не давая утвердиться прочной связи между ними. Недаром установление золотого обращения в странах, стоящих в тесном хозяйственном общении, уподобляют



Стр. 198



перешивке их железнодорожной сети на общую колею. Мы видим ныне яснее, чем когда-либо, до чего затрудняется переход товаров через границы отрывом денежных единиц от общей «золотой колеи».

Биржевая техника знает, правда, возможность освободить от несения спекулятивных рисков тех участников оборота, которые предпочитают небольшую солидную прибыль неверному шансу крупного выигрыша. Механизм сделок на срок позволяет перекладывать спекулятивные риски на специалистов-любителей, которые делают из биржевой игры, построенной на учете будущих цен, свою профессию. Поскольку ланкаширский мануфактурист, запродающий свои изделия в Индию, располагает возможностью продать немедля на бирже рупии, причитающиеся со временем к получению, по известному ему курсу дня, риск понижения рупии снимается с него, и для него отпадают те препятствия к правильной калькуляции цен и к солидному ведению дела, которые сопряжены с работою на внешний рынок в современной обстановке валютного хаоса. Однако организация торговли валютами на срок представляет в свою очередь чрезвычайную трудность в современных условиях: колебания так причудливы и так велики, что трудно подыскать плечи, достаточно мощные, чтоб принять на себя и выдержать риск. В связи с этим биржевой механизм валютных сделок на срок плохо налаживается: он начал воссоздаваться в сколько-нибудь серьезных размерах лишь в самое последнее время и, как ни существенно вносимое им облегчение международных торговых сношений, решить задачу в корне он пока не в состоянии.

При изучении характерных особенностей современного мирового рынка приходится считаться с неустойчивостью валюты и в другом отношении: ею не только тормозится товарообмен, но также нарушается согласованность в движениях цен в разных странах. Колебания валюты определяются в каждой стране своими причинами и не совпадают для разных стран ни по темпу, ни даже часто по направлению — германская марка падает, в то время как английский фунт идет вверх; норвежская крона понижается, тогда как шведская крона дорожает. В силу этого даже для таких товаров, как пшеница, хлопок, каучук и т. д., движение цен в разных странах может складываться по-своему, несмотря на то, что для них восстановилось былое единство мирового запаса, из которого черпают все страны-потребительницы: хлопок может дешеветь в Нью-Йорке или в Ливер-



Стр. 199



пуле и в то же время дорожать в Бремене вследствие того, что за доллар или за английский фунт приходится платить больше германских марок. Каучук сильно подешевел в Лондоне против довоенного времени: в январе 1914 г. фунт каучука стоил там 2 шилл. 3 пенса, а в июне 1922 г. за фунт каучука платили лишь 8 пенсов — почти в три с половиною раза меньше. В Гамбурге же цена каучука поднялась за это время с 5 марок за килограмм до 88 марок. С марта 1922 г. к апрелю цена в Гамбурге скакнула вверх более чем на одну треть — с 75 марок до 102; в Лондоне же цена держалась без изменения на 8 пенсах. С декабря 1921 г. по январь 1922 г. цена в Гамбурге понизилась со 100 марок до 88 марок, а цена в Лондоне поднялась с 11 пенсов до 11¼ пенса.

Такие отраженные колебания товарных цен, обусловленные сдвигами валютных котировок, необходимо тщательно учитывать при попытках составить представление о ценах современного мирового рынка и об их колебаниях.



III.



Одно время многие были склонны ожидать больших трудностей для возобновления мирового товарообмена со стороны морского транспорта. Боялись, что гибель судов за годы войны скажется острою нехваткою тоннажа. Думали, что не обойтись без строжайшей регулировки морских перевозок в течение ряда лет, пока не восстановится равновесие между количеством грузов, ожидающих доставки, и вместимостью судов, имеющихся в распоряжении. Вырабатывали заранее планы распределения очередей между грузами в соответствии с остротою нужды в них. Готовились к напряженнейшему соперничеству между всеми странами, ко всеобщей погоне за тем, чтоб получить в свои руки возможно большую долю мирового коммерческого флота, к попыткам перехватить друг у друга и готовые и еще только строящиеся суда и даже очереди на постройку. На рынке судов и фрахтов предвидели небывало благоприятную конъюнктуру на неопределенное множество лет вперед.

Все эти страхи и надежды оказались сильно преувеличенными. Период напряженного спроса на морские перевозки, очень высоких фрахтов и безумно высоких цен на суда длился недолго. Высшая точка была достигнута уже к лету—осени 1919 г. В начале 1920 г. явственно наметился перелом. Падение фрахтов продолжалось до весны 1921 г. и



Стр. 200



сменилось тянущимся более года застоем: фрахты колеблются неправильно, на крайне пониженном уровне, который опустился бы и еще ниже, если бы на сжавшийся спрос судовладельцы не ответили массовым сжатием предложения — снятием тоннажа с рынка в небывалых размерах. Миллионы тонн были поставлены в портах на покой. Своей высшей точки количество судов, временно изъятых из коммерческого оборота, достигает к началу 1922 г., когда вместимость их оценивается более чем в десяток миллионов тонн. К весне 1922 г. оно осязательно сокращается, но все же продолжает исчисляться в цифрах, превышающих все, что когда-либо наблюдалось в годы кризисов до войны. Стоят без движения суда, сидит без работы и обслуживавший их персонал: в три десятка тысяч оценивалось в начале 1922 г. число безработных моряков коммерческого флота в Соед. королевстве (речь Фр. Льюиса на годичном собрании Chamber of Shipping of the United Kingdom).

Столь резкое расхождение действительного хода конъюнктуры с ожиданиями, складывавшимися к концу войны, обусловлено ошибками в оценке предложения тоннажа, с одной стороны, и спроса на него, с другой. Ущерб, нанесенный подводными лодками, был громаден. Общая убыль тоннажа за годы войны оценивается в добрых полтора десятка миллионов тонн — в треть, примерно, всего количества, имевшегося перед войною. Но размах, с которым развивалось судостроение, был еще более грандиозным. Уже к середине 1919 г. убыль мирового тоннажа за годы войны была восполнена, и грузоподъемность мирового торгового флота начала превышать наивысший уровень, достигавшийся до войны. С средины 1921 г. в распоряжении мирового хозяйства имеется на 12—13 миллионов тонн более, нежели имелось к началу войны, в средине 1914 г.

Правда, к высоким цифрам послевоенного тоннажа необходимо внести ряд существенных поправок, заметно понижающих оценку его работоспособности. Но все же не подлежит сомнению, что мировой коммерческий флот быстро восстановил свою мощь настолько, чтобы быть в состоянии справиться с очень высокими запросами. Между тем запросы на морские перевозки оказались несравненно ниже, чем ожидалось. Казалось, наголодавшаяся и обтрепавшаяся Европа с жадностью набросится на запасы продовольствия и сырья, накопившиеся в дальних заокеанских странах. Казалось, массами потекут оттуда, засыпая все доступные средства перевозки, и хлеб, и шерсть, и хлопок, и т. д. Так поначалу и



Стр. 201



было. Но быстро картина переменилась. Вместо того чтобы держаться на небывалой высоте, мировой товарообмен упал ниже довоенного своего уровня. Денежные обороты внешней торговли достигли действительно рекордных цифр, но не вследствие того, что оборачивалось и перевозилось много товара, а исключительно из-за чрезвычайной высоты цен. В весовых же и в объемных единицах мировой товарообмен не только не ставит рекордов, но, напротив, далеко отстает от былого. Вывоз из Соед. Королевства превышал, например, в 1913 г. 91 млн. тонн, а в 1920 г. измерялся лишь 29,5 миллионами тонн, в 1921 г. достигал лишь 33 млн. тонн. Ввоз в Соед. Королевство с 56 млн. тонн в 1913 г. упал до 45,6 млн. тонн в 1920 г. и до 39 млн. тонн в 1921 г. Общее количество обмениваемых в мировой торговле товаров не превышает в начале 1922 года половины довоенного оборота (оценка Fr. Goodenough в речи на годичном собрании акционеров Barclays Bank 25 января 1922 г.). Размер морских перевозок в средине 1922 года оценивается в 70% довоенного (речь Фр. Льюиса на годичном собрании акционеров The Prince Line 17 октября 1922 г.). Мировой рынок восстанавливается так слабо, что не в состоянии предъявить спроса на морские перевозки даже в размерах довоенного времени. Стеснения хозяйственного общения, валютный развал слишком затрудняли в эти годы переброску грузов оттуда, где имеются избытки, туда, где население изнывает от бестоварья. Но в еще большей мере препятствует росту внешней торговли упавшая покупательная способность населения значительной части земного шара. Со всеми стеснениями оборота мировая торговля сумела бы, в конце концов, справиться — устранить их или обойти их. Но раз предъявляющему спрос населению нечем платить за нужные ему товары, торговля становится невозможною, и зерно сжигается по одну сторону океана, в то время как по другую его сторону люди умирают от голода. Те, кто, правильно оценивая остроту бестоварья, усматривали в ней источник напряженного спроса, недоучитывали, до какой степени это бестоварье равнозначно малой платежеспособности обнищавших потребителей. Об это препятствие и разбиваются усилия оживить мировой товарообмен. Не в технике перевозок, не в слабосилии транспорта причина той медлительности, с какой восстанавливается мировое хозяйственное общение. Корни лежат глубже: во всеобщем оскудении, в резком понижении трудовой энергии изможденного войною человечества, в сокращении рабочего дня и — быть



Стр. 202



может, более всего — в нелепых условиях так называемого «мира», не дающих взяться за починку подточенных основ материального благосостояния со спокойной уверенностью в том, что завтрашний день не принесет новых катастроф и не лишит трудящегося плодов его трудового напряжения.



IV.



Разобщенность национальных рынков за годы войны оставила следы на строе хозяйства, которые не изгладятся без остатка и после того, как отпадут все преходящие тормозы мирового хозяйственного общения и восстановится мировой рынок в его былой довоенной свободе. Для ряда товаров условия мирового снабжения и образования цен на мировом рынке будут складываться по-новому вследствие глубоких сдвигов в спросе на них и в их предложении.

Разъединенные войною страны были отрезаны от притока заграничных товаров, к которым население привыкло до войны. Приходилось налаживать отечественное производство их или искать замены. Пошли в ход всяческие суррогаты. Спрос направился в новую сторону. Во множестве случаев замена оказалась настолько низкокачественной, что при первой возможности потребитель стремится вернуться к былым источникам снабжения: так, например, замена недостававших текстильных материалов в Германии крапивою, как ни похвалялись ею в свое время изобретатели, не явилась прочным приобретением народного хозяйства, и сейчас крапивные ткани не играют на рынке видной роли. Нередко, однако, новые способы покрытия потребностей оказываются живучими: у населения успели сложиться новые привычки и новые вкусы, с которыми придется считаться и бороться поставщикам товаров, покрывавших те же потребности до войны. Одним из наиболее ярких примеров является оттеснение сливочного масла маргарином. Производство маргарина повсеместно возросло за войну, потребление его чрезвычайно поднялось. Даже в Англии маргарин успел пустить глубокие корни: с 1913 г. по 1918 г. потребление маргарина в Англии выросло вдвое; производство же маргарина поднялось в три с половиной раза, так как сжался, а затем и прекратился ввоз. Вместе с тем сильно усовершенствовались способы производства, очень улучшилось качество маргарина. Против хорошего сливочного масла маргарин, все же, конечно, не выстоит и теперь, но в лучших своих сортах он так мало уже уступает маслу, что при сравнительно не очень боль-



Стр. 203



шой разнице в цене способен ныне вытеснять масло с рынка. Маслу же непервосортному придется еще более страдать от конкуренции маргарина. Таким образом, на послевоенном мировом рынке движение цен на сливочное масло будет в значительной мере определяться факторами, с которыми до войны не было необходимости считаться в такой степени: ценою маргарина, настроением рынков сырья, из которого вырабатывается маргарин, и т. п.

Другой пример — рост спроса на нефть в связи с широким переходом морского военного и коммерческого флота с угля на мазут. На мировом рынке горючих веществ наблюдаются сдвиги, делающие его, можно сказать, неузнаваемым для того, кто вздумал бы примиряться на недавние довоенные представления о нем. А тех косвенных отражений, которыми чреваты эти сдвиги, с ясностью и не окинешь пока взором: они налагают печать не только на строй мирового хозяйства, но и на ход мировой политики держав, распоряжающихся судьбами земного шара.

Сходным образом те усилия, которые повсеместно были прилагаемы к тому, чтоб в большей мере покрывать внутренний спрос внутренним производством и сделать внутренний рынок возможно независимым от подвоза из-за границы, далеко не во всех случаях увенчались прочным успехом, но в некоторых областях привели к результатам, существенно меняющим картину мирового рынка против довоенной поры. Взять хотя бы производство красок: позиция Германии на мировом рынке красок будет теперь во многом иная, нежели до войны: сфера ее монополии значительно сузилась, а вместе с тем испытали существенные перемены и условия образования цен на краски на мировом рынке.

Другой пример: калийные соли. Хотя по части добывания их почти нигде, несмотря на крайние усилия, не достигнуто больших успехов, но вследствие отхода Эльзасских залежей к Франции былая монополия Германии все же разбита. В 1913 г. Германия поставила на мировой рынок почти 99% поступившего на него количества калийных солей; в 1921 г. — более 1/7, в 20 г. почти ¼ приходилась на Францию, Соед. Штаты и Брит. Индию. Если не последует тесного соглашения между французскими и германскими предприятиями, то строй мирового рынка калийных солей, уровень и характер колебаний их цен будут складываться ныне совсем по-иному, чем в первом десятилетии двадцатого века.



Стр. 204



Еще более глубокие перемены испытал рынок азотистых соединений. Монополия Чили начала колебаться уже до войны; теперь она окончательно разбита: добыча чилийской селитры в 1921 г. не достигает и половины добычи 1913 года, вывоз сократился с 1913 г. к 1921 г. в два с половиною раза; Германия поставляет ныне на мировой рынок почти такие же количества, как Чили; сильно возросло также производство в Соед. Штатах, в Японии. Изменился в корне и самый характер снабжения мирового рынка: человечество становится независимым от залежей, обнаруженных, к счастию предшествовавших поколений, в одном из дальних углов земного шара; благодаря успехам химической технологии оно получает возможность черпать азот в любых количествах из неистощимого запаса его в воздушной атмосфере в порядке фабрично-заводского производства: чем больше будет спрос, тем дешевле будет обходиться продукт.

К переменам в условиях спроса и предложения отдельных товаров следует добавить общее перераспределение хозяйственной мощи между странами — в первую очередь, сказочный рост веса Соед. Штатов в мировом хозяйственном общении. Да и в хозяйственной структуре отдельных стран произошли перемены, существенно затрагивающие строй мирового рынка: сосредоточение производительных сил в руках немногих распорядителей — концентрация банков, слияние промышленных предприятий в грандиозные «концерны» — сделали поистине ошеломляющие успехи за истекшие годы. Все это вместе взятое так меняет облик начинающего восстанавливаться мирового рынка по сравнению с тем, как он выглядел до войны, что на былые представления становится почти невозможно опираться. Требуется тщательный пересмотр всех условий образования цен для каждой группы товаров, чуть ли не для каждого сорта товара. Лишь на такой основе можно разобраться в движении цен, можно сколько-нибудь уверенно предучитывать их грядущие колебания. Самое надежное знание былых путей мировой торговли, былых распорядков мирового рынка теперь обманчиво: без внимательной сверки сложившихся некогда представлений с новыми условиями старый жизненный опыт способен ныне вести к опасным ошибкам, к расчетам, которые жизнь будет опрокидывать самым бедственным образом. Никогда, быть может, не ощущалась так остро, как ныне, потребность в углубленном осмыслении той жизненной среды, в которой



Стр. 205



торговцу и промышленнику приходится действовать, — заказывать, принимать заказы, продавать, платить. Никогда не были так наглядны преимущества систематического научного знания перед полуинстинктивным здравым смыслом, опирающимся на устарелый жизненный опыт: в обстановке, близкой к той, в которой жизненный опыт сложился, он способен давать надежные указания; но он лишен способности сразу применяться к быстрой смене условий, легко вырождается тут в рутину и начинает предательски обманывать оказываемое ему доверие.



V.



Если, вдумавшись в отличия послевоенного мирового рынка от довоенного, мы начнем всматриваться в картину колебаний товарных цен за протекшие с окончания войны годы, то нас не удивит ее пестрота. Скорее покажется удивительным то обстоятельство, что в движении цен в разных странах все же замечается немало сходных черт. За первые месяцы по окончании военных действий цены, сильно поднявшиеся за войну, идут вниз. К весне 1919 г. падение останавливается и — где раньше, где несколько позже — сменяется новым ростом цен, тянущимся около года и круто вздымающим их уровень за этот недолгий срок гораздо выше, чем подняла его повышательная волна четырех лет войны. С весны—лета 1920 года намечается новый перелом: цены катятся вниз. Понижательное движение длится в общем около двух лет. Кривая идет вниз почти без перебоев, порою с очень крутым уклоном. Уровень цен падает более чем вдвое против наивысшей точки. Движение идет по-разному для разных товаров; цены некоторых приближаются к довоенным, даже спускаются ниже их; цены других, несмотря на сильное понижение, все же остаются выше довоенных. В Англии, например, американский хлопок уже в начале 1921 г. достигает для некоторых сортов довоенного уровня; джут падает ниже довоенных цен, но лен продолжает держаться сравнительно очень крепко; медь спускается ниже довоенной расценки, на железо же цены стоят сравнительно высокие. К 1922 г. темп движения замедляется, падение приостанавливается, затем цены начинают крепнуть. В средине 1922 г. для ряда руководящих стран мирового хозяйства можно уже с уверенностью утверждать, что волна цен вступила в новую повышательную фазу.



Стр. 206



Так складывается картина в Англии, в прочих европейских государствах с не слишком расстроенным денежным обращением, в Соед. Штатах: в подробностях наблюдаются некоторые различия, но общие черты везде те же. В Соед. Штатах, например, первая понижательная волна сказывается позднее и слабее — 1918 год стоит до конца под знаком не спадающих цен, и лишь январь—февраль 1919 г. обнаруживают вполне явственный уклон цен вниз, быстро сменяющийся, как и в Европе, новым повышением. К весне 1920 г. цены круто вздымаются до высоты, невиданной в Соед. Штатах с 1864 года, — для пищевых продуктов превышают даже уровень 1864 г. Высшая точка достигается в мае 1920 г. Затем цены начинают падать. В июле—августе 1921 г. намечается как будто перелом, но оживление оказывается непрочным, и в сентябре— октябре цены снова дают уклон вниз. Низшая точка приходится на начало 1922 г. Оправляться цены начинают ранее, чем в Европе; крепнут они вяло и нерешительно, но в целом все же достаточно отчетливо, и к средине 1922 г. первоначальные сомнения в прочности перемены, можно сказать, рассеиваются.

Совсем по-иному складывается движение цен в странах с продолжающей обесцениваться денежной единицей. Здесь колебаниям в расценке валюты принадлежит господствующая роль; ими и определяются ближайшим образом извивы кривой цен. Общий же уклон кривой вверх обусловливается совокупным действием прогрессирующего обесценения денежной единицы и постепенного сближения цен внутреннего рынка с мировыми. Действие последнего момента с большою отчетливостью проступает, например, в Германии, где уровень цен на внутреннем рынке, сдерживаемый нажимом государственной власти, далеко отстает от мирового, и даже в средине 1922 г. лишь для немногих продуктов отечественного труда (важнейший из них — сталь) достигает этого предела.

На совершенно своеобразной картине движения цен в России я не останавливаюсь — отчасти за неимением достаточно точных материалов, главнейше же потому, что советская Россия оставалась эти годы почти наглухо замкнутою для подвоза товаров извне, и русский рынок для мирового хозяйства как бы не существовал. Отмечу лишь одну характерную черту, резко отличающую взаимоотношения между ценами внутреннего рынка и мировыми ценами в России от того, как обстоит хотя бы в Германии. Германская марка сильнее обес-



Стр. 207



ценена на внешних валютных рынках, нежели во внутреннем торговом обороте; товарные цены в Германии по переводе на золото или в «благородные» валюты оказываются ниже цен мирового рынка. Напротив, советский рубль так обесценился внутри России, что русские товарные цены по перечете хотя бы в германские марки оказываются по большей части выше германских. В силу этого равнение цен внутреннего рынка по мировым, удорожающее жизнь в Германии, было бы сопряжено в России с удешевлением товаров — в маловероятном, впрочем, предположении, что оно не сопровождалось бы дальнейшим обесценением рубля в обмен на иностранные валюты.

Если оставить в стороне государства с вполне расстроенным денежным обращением, то при беглом взгляде на кривые цен может составиться таким образом впечатление, будто связь между национальными рынками и теперь недалека по силе от былой. Впечатление это, однако, обманчиво. Сходство в движении цен в разных странах обусловливается ныне не столько тем, что цены одной страны давят на цены в других странах и своим уклоном вниз или вверх непосредственно тянут в ту же сторону уровень цен повсеместно, сколько сходством в общих условиях существования повсюду в послевоенной обстановке. В годы войны цены за немногими исключениями везде возрастали, но не потому, что подъем в Англии вызывал повышение в Германии или наоборот, а потому, что и в Англии, и в Германии, и в прочих странах на ценах сказывалось сходным образом действие войны — затруднение подвоза, оскудение запасов, обесценение денежной единицы и т. д. Так, и в послевоенную пору цены обнаруживают сходные движения главнейше потому, что в каждой стране, независимо от других, условия образования цен складываются и изменяются по-сходному.

Углубленное выяснение картины движения цен за послевоенные годы требовало бы подробного рассмотрения отдельных товаров. Средний уровень цен, движения которого очерчены выше, сглаживает весьма существенные различия при более нормальных условиях хозяйственной жизни. Для рынка же послевоенного чрезвычайная пестрота в движении цен различных товаров является одной из отличительных черт. Средний уровень цен приобретает в силу этого еще более условный характер, нежели обычно. Об этом явственно свидетельствует то обстоятельство, что самое представление о движении среднего уровня складывается для любой



Стр. 208



страны далеко не по-одинаковому в зависимости от того, как мы выводим среднюю, какие группы товаров берем и с каким весом. Для Англии, например, известные показатели «Statist» и не менее известные показатели журнала «Есоnomist» дают для конца 1918 г. и начала 1919 г. картину явственного понижения, тогда как показатели «Board of Trade» с января по март 1919 г. идут слегка вверх, но обнаруживают уклон книзу в апреле—мае 1919 г., когда индексы «Стэтиста» и «Экономиста» говорят уже о начавшемся повышении. Сходным образом для Соед. Штатов сводный показатель «Bradstreet»’а непрерывно нарастает начиная с июля 1921 г., тогда как все прочие показатели отмечают осенью 1921 г. новый спад волны.

Этот характерный разнобой в движении цен разных товаров является ясным свидетельством того, что волны кривой общего уровня цен в меньшей, нежели обычно, мере отражают на себе влияние тех общих факторов, к действию которых экономическая теория пытается свести наблюдающуюся в хозяйственной жизни смену периодов оживления и застоя. Конъюнктура послевоенного мирового рынка характеризуется не только сравнительною разобщенностью национальных рынков, но и сравнительною оторванностью друг от друга цен на разные товары на внутреннем рынке одного и того же государства.

Всматриваться в колебания цен отдельных товаров и их причины не может входить в задачи настоящей статьи Я позволю себе лишь остановиться на важнейших из тех общих моментов, которым обязан своим происхождением замечающийся все же и после войны параллелизм в движении уровня цен на разных столь плохо сообщающихся между собою рынках.

О том, чем вызывалась повышательная волна, почти нет надобности распространяться. Европа вышла из войны материально разоренною. Истощены были запасы всего, что могло идти на потребу. Во множестве разрушен и повсеместно изношен мертвый инвентарь народного хозяйства, почти не знавший ремонта в течение четырех лет: пути сообщения, здания, машины и прочее оборудование фабрик и заводов — вплоть до угольных и иных копей, разработка которых велась без заботы о завтрашнем дне с единственным помыслом извлечь возможно больше сегодня, — вплоть до плодородия почвы, хуже обычного обрабатывавшейся и много хуже обычного удобрявшейся. Расточен и измотан «живой инвентарь» — рабочая сила: миллионы трудоспособных мужчин положили жизнь в



Стр. 209



боях; миллионы вернулись с фронта калеками и полукалеками. Да и те, кому посчастливилось уцелеть на фронте и выдержать, не надорвав здоровья, тяжелые условия существования в тылу, не были способны к полному трудовому напряжению. Производительность труда потерпела сильный и длительный урон. А в то же время был сокращен рабочий день. Чрезвычайно возросшим потребностям противостояла чрезвычайно повсюду сократившаяся производительная мощь населения. К этому присоединялось вздорожание перевозок — рост морских фрахтов и железнодорожных тарифов. Продолжавшаяся же инфляция обесценивала денежную единицу. В таких условиях, естественно, приходилось ожидать крутого роста цен.

Почему же, несмотря на все это, цены в конце 1918 г. — в начале 1919 г. несколько понижаются? Причины лежат как на стороне предложения, так и на стороне спроса. Внезапное окончание войны облегчило подвоз товаров и освободило значительные их запасы. Правительственными и иными организациями, предусмотрительно принимавшими меры к обеспечению снабжения на случай затяжки войны, произведены были повсюду большие заготовки. Массы товаров выдерживались владельцами на складах в расчете на дальнейший рост цен под давлением военного спроса. Прекращение военных действий внесло неуверенность в расчеты. Явились охотники спешно реализовать барыши, которые можно было взять при державшихся о ту пору ценах. В населении же проснулась надежда, что теперь, с переходом на мирное положение, хлынут товары на рынок, и цены начнут приближаться к мирным. Поэтому, когда товар действительно показался на рынке, но по ценам далеко не мирным, от покупок воздерживались, как ни была настоятельна потребность: думалось, что, если повременить еще немного, то купишь значительно дешевле. Поскольку так рассуждает единичный покупатель, воздержание его от покупки неопасно для торговца. Но в конце 1918 г. так рассуждали массы. И владельцы выпущенных на рынок товаров увидали, к своему ужасу, что товар, который перед тем брали нарасхват ч