М. Алданов. [Рец. на кн.:] Письма А.П. Чехова к О.Л. Книппер-Чеховой. Берлин: Слово, 1924

М. Алданов. [Рец. на кн.:] Письма А.П. Чехова к О.Л. Книппер-Чеховой. Берлин: Слово, 1924

Алданов М.А. [Рец. на кн.:] Письма А.П. Чехова к О.Л. Книппер-Чеховой. Берлин: Слово, 1924 / М. Алданов. // Современные записки. 1924. Кн. ХХ. Критика и библиография. С. 422–423.





Стр. 422
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ



ПИСЬМА А. П. ЧЕХОВА К О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ. Книгоиздательство «Слово». Берлин, 1924 год.



Читать чужие письма запрещается, по-видимому, только при жизни их авторов. Не стоит вновь подымать вопрос, вправе ли близкие и знакомые выдающихся людей распространять после их смерти то, что ими для печати не предназначалось. Вопрос этот имеет почтенный возраст — он восходит к «Ad familiares» Цицерона. Достаточно авторитетные и обоснованные отрицательные ответы остались без практических последствий: частные письма знаменитых людей печатаются и будут печататься. Но отношение к такого рода изданиям в разных случаях должно быть различное.

Надо было, например, издать корреспонденцию Наполеона, потому что в ней почти все — история. Надо было издать письма Вольтера, Дидро, Байрона, Флобера или Нинон де Ланкло, потому что это — шедевры литературы. Надо было издать письма госпожи Севинье, потому что ей очень этого хотелось — она для этого их и писала. Надо было издать письма лорда Честерфильда, потому что без писем к сыну он был бы ничто — даже меньше чем никто. Надо было издать письма Пушкина, потому что без них мы не имели бы его настоящей биографии (впрочем, и так не имеем)...

Зачем нужно было печатать письма Чехова к О. Л. Книппер, право, сказать трудно. Памяти знаменитого русского писателя ничего не приходиться бояться, но и услуга ей этим изданием оказана небольшая. Что сказал бы Чехов, творец насыщенной, пересыщенной художественной прозы, о книге в 400 с лишком страниц, в которой ничего нет?

Ничего или почти ничего. Кое-какой биографический материал — очень скудный: его можно было бы изложить на одной странице. Несколько кратких отзывов о писателях — о Горьком, о Куприне — высокое мнение Чехова о них было известно и раньше. Мимоходные замечания об актерах: снисходительный отзыв о Давыдове, одном из величайших артистов нашего



Стр. 423



времени; как будто тень интереса к Мейерхольду, который тогда еще не вполне определился в качестве шута горохового русского театра. Невеселые, не веселящие шутки: неизменное обращение к жене «собачка», «лошадка», «бабуля», «актрисуля» «кашалотик»; столь же неизменная подпись: «Твой А. Чехов, немец», «Твой немецкий муж в протертых назади брюках», «Твой Антуан», «Твой Антото», «Твой иеромонах Антоний». Такие же шуточки в тексте писем: «Я буду в Севастополе incognito, запишусь в гостинице так: граф Черномордик». В устах одного из самых замечательных представителей мировой литературы высокого юмора эти шутки производят странное впечатление... Остальное — о погоде, о еде, о лекарстве. Кончается сборник так: «Билет взят приеду понедельник пломбирую зубы, здоровье хорошо хотя желудок подгулял целую кланяйся дяде Ване. Антонио».

Вся почти книга в этом роде. Ему было скучно, скучно со всеми, особенно скучно, кажется, с писателями: «Телешов милый человек — вообще с ними со всеми, имеющими прикосновение к литературе, скучно, за исключением очень немногих» (стр. 273). На каждой странице книги чувствуется плохо скрываемое безразличие, равнодушие почти ко всему. В письме из Ялты от 7 февраля 1902 года Чехов пишет: «Т. (Л. Н. Толстой), вероятно, не выживет; сегодня Альтшулер говорил по телефону, что сердце у старика работает плохо». Непосредственно вслед за этим: «Какое это уныние смотреть в окна! Не погода, а гадость... Мармеладу не привози... Привези беловской колбасы вареной. Икры не нужно». В другом письме он уславливается: «Если бы Толстой умер, то я бы тебе телеграфировал так: старика нет» — А он никого не ставил так высоко как Толстого...

Веет от этой книги тоской не только потому, что письма неинтересны: главное, чувствуешь, как скучно было Чехову жить. Странно сказать — своей совершенной бессодержательностью, своей бесконечной душевной усталостью его письма к О. Л. Книппер напоминают дневники Николая II.



М. Алданов.