|
Цетлин М. Истинно народные поэты и их комментатор [статья] // Современные записки. 1921. Кн. III. С. 248–251.
«ИСТИННО НАРОДНЫЕ ПОЭТЫ» И ИХ КОММЕНТАТОР.
Читатель, может быть, этого еще не знает — в русской литературе произошло великое событие: «в грохоте громов революции громко прозвучал голос нескольких истинно народных поэтов». Такую благую весть принес нам еще 3 года тому назад г. Иванов-Разумник в предисловии к сборнику стихов Н. Клюева, С. Есенина и П. Орешина. Теперь стихи тех же поэтов перепечатаны в Берлине на 3-х языках с предисловиями того же Иванова-Разумника.
Стр. 249
«Разумейте, языци!» Клюев, впервые открывающий нам глубины духа народного», в стихах которого «революция духовная, социальная, политическая» сплетены в один космический вихрь. Другой поэт, С. Есенин, рекомендуется как «глубоко и искренне переплетший в вихре революцию духовную и политическую». Такие слова исполнят волнующего ожидания не одного читателя. Но «hic Rhodus, hic salta». Глубоко будет разочарование того, кто взглянет, как «прыгает» эта столь торжественно анонсируемая труппа.
Об Opeшинe и говорить не стоит. Он подражает «Двенадцати» так, как писал бы, верно, стихи один из блоковских красноармейцев, если бы занялся этим пустяшным делом:
«Тучи — мои баррикады....
Старую землю прикладом»
или:
«Толстая купчиха почесала бок.
Глянь — полком латышским занят теремок»
Но не лучше и Клюев в своем революционном лике:
«За землю, за волю, за хлеб трудовой
Идем мы на битву с врагами.
Довольно им властвовать нами!
На бой, на бой!»
Или в другом стихотворении:
«Сбылись думы и давние слухи...
...Гнев повел нас на тюрьмы, дворцы,
Где на правду оковы ковались.
Не забыть, как с детьми отцы
И с невестою милый — прощались...»
Что-то не хорошо и напоминает сборник революционных песен, где были, помнится, такие строки:
«О, не плачь невеста по студенте!»
От революционного песенника отличает эти стихи частое упоминание всуе Божьего имени (любимое занятие всех этих поэтов).
«Ставьте ж свечи мужицкому Спасу.
Знанье — брат, наука — сестра...»
Разумеется, такими стихами не исчерпывается творчество Клюева. Он — очень даровитый поэт. Но дело ведь не в одном даровании, Игорь Северянин — еще талантливее, а «подлинные глубины духа народного» чужды им обоим едва ли не в равной мере. Чтобы проникнуть в эти «глубины», чтобы творить истинно большое искусство, нужна духовная свобода, душевная подлинность, первичность, несмeшанность. Клюеву же чуждо свободное самоопределение ду-
Стр. 250
ха. Он все кому-то угождает, против чего-то протестует и слишком много подражает. Ткань его творчества вторична, нечиста, гетерогенна. Он — подлинный крестьянин, но порой кажется, что он носит свою «народность» напоказ, как славянофильствующий барин — русский костюм. Прекрасно схваченный песенный лад, язык настолько этнографически богатый, что его нужно читать со словарем, — и вместе с тем всюду внятно уловимая ложь и фальшь нарочитого.
Другой «поэт из народа», Сергей Есенин, бесхитростнее и милее, в нем нет лукавства Клюева. Народность его — в традиции резных коньков и расшитых полотенец, расшитых ярко и талантливо. И «переплетающие в вихре» целых две революции его стихи совершенно нереволюционны. В них, правда, иногда употребляются слова «Акатуй», «Марсово Поле», «железное слово Рре-ес-пуу-блика». Но все же это не «красный», а просто «малиновый звон», звон бубенцов под дугой.
Но ведь Есенин не просто поэт, он — пророк. И пророчество его — поэма «Инония». Он — пророк, как всякий истинный поэт, говорит г. Иванов-Разумник. О себе ведь писал Пушкин в своем «Пророке», и если велико расстояние между Есениным и Пушкиным, то ведь не больше, «чем между Пушкиным и пророком Исайей». Нет, больше, и главное —разница эта качественная. Есть высокая поэзия в пророках, много пророческого и у великих поэтов на высотах их творчества. Средние же, хотя и истинные, поэты до этих высот досягают редко, и менее всего — русские поэты нашего времени. Можно пророчествовать и в пещере львиной, труднее — в «кафе поэтов». Русское искусство, правда, предчувствовало революцию, оно томилось, металось, как мечутся животные, предчувствуя грозу. Но предчувствие еще не пророчество.
«Не устрашуся гибели,
Ни копий, ни стрел дождей.
Так говорит по библии
Пророк Есенин Сергей».
В этих словах самолюбивая и вместе ироническая усмешка над собой, и звучат они не пророчески, а так, как другие строки того же поэта:
«Говорят, что я скоро буду
Знаменитый русский поэт».
Поэма «Инония» очень талантлива, очень ритмична и образна. Напрасно осмеяно в газетах столь нашумевшее мистическое «божье теление». Те, кто знали по прежним стихам Есенина про его страстную, истинно крестьянскую любовь к коровам, — не удивятся, что именно этот образ явился у поэта для символа таинственного рождения в мире нового, в данном случае —
Стр. 251
страны Инонии. Поэт, видно, искренне вспыхнул радостным ожиданием нового мира. Увы, мы теперь знаем, во что преобразилась эта крестьянская «Инония» и что стало с ее «хатами и нивами». Но ведь тогда этого еще не было видно. Эта поэма вдохновенных гипербол все же главным образом — стилизация под пророка. Современные поэты умеют стилизовать как угодно, и им ничего не стоит преподнести нам такого «Исайю», до которого будет далеко настоящему.
Как мог г. Иванов-Разумник не увидеть «стилизации», принять картон за металл, не расслышать звука подделки, смешать слово-подвиг со словом-игрой? Неужели приходится сказать ему его же словами, что он «может отойти в сторону от русской поэзии: она не про него писана». Однажды за ошибку, за преувеличенную оценку молодого писателя он сравнил г. Айхенвальда с мальчиком из басни, без нужды кричавшим: «волки, волки». Этот упрек можно повторить самому г. Иванову-Разумнику. Он, разумеется, не сознательно, обманывает читателя, ему действительно померещилося целое стадо «волков», «истинно народных поэтов». Отчего произошла эта горестная ошибка?
Ошибка не только эстетическая, а политическая. Эти тоненькие серые книжки стихов — это ведь возрожденная, хотя и столь не похожая на прежнюю, гражданская лирика. Она должна возвеличить октябрьскую революцию. По плодам мы должны судить о древе, по эстетической ценности стихов — о вдохновившей их революции. Связь между «эпохой» и современным каждой данной эпохи искусством — спорный вопрос истории литературы. Если легко найти духовное родство между пуританской революцией и поэзией Мильтона, то сложнее нити, связующие с французской революцией лирику «контрреволюционера» и единственного великого поэта этой эпохи — Андрея Шенье. И это страстное желание возвеличить, украсить октябрьскую революцию заставляет критика в противоположность портным из сказки Андерсена самому видеть «платье короля» — те пышные одежды поэзии, в которые он рядит «ее величество революцию» назло скептическому «всемирному мещанину». Увы, легче сделать обратный вывод: от мутности, истеричности, крикливости искусства дней революции — к отрицанию самой октябрьской революции. Но и этот вывод будет недостаточно убедителен, ибо и плохое искусство возможно в великую эпоху. Пусть большевистская «Инония» говорит за себя сама.
Мих. Цетлин.
|
