С. Познер. [Рец. на журн.:] Звезда. 1924. № 1; Красный архив. 1923. Т. 4; Красная новь. 1924. № 1–2; Печать и революция. 1924. № 1; Россия. 1924. № 1

Познер С.В. [Рец. на журн.:] Звезда. 1924. № 1; Красный архив. 1923. Т. 4; Красная новь. 1924. № 1–2; Печать и революция. 1924. № 1; Россия. 1924. № 1 / С. Познер. // Современные записки. 1924. Кн. ХХ. Критика и библиография. С. 434–439.





Стр. 434
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ



«ЗВЕЗДА», 1924, № 1; «КРАСНЫЙ АРХИВ», 1923. т. IV; «КРАСНАЯ НОВЬ», 1924, № 1—2.; «ПЕЧАТЬ И РЕВОЛЮЦИЯ», 1924, № 1; «РОССИЯ», 1924, № 1.



На недостаток беллетристического материала редакторам большевистских журналов жаловаться не приходится: за годы, прошедшие с октябрьского переворота, в России появились новые беллетристы, вернулись после добровольного или вынужденного молчания к писательской деятельности и многие из старых. Те и другие, за малыми исключениями, печатают свои произведения в большевистских периодических изданиях. В «Красной нови» помещены «Материалы к роману» Бор. Пильняка. Интересное признание делает этот нашумевший писатель в предисловии к новой вещи. Критика не раз ставила ему на вид, что он вводит в свои произведения большие отрывки из ранее напечатанных, что он не выработал своего стиля, подражает то Белому, то Бунину, то Ремизову. Как бы отвечая ей, он пишет: «Мои вещи живут со мной так несуразно, что, когда я начинаю писать новую вещь, старые я беру материалом, гублю их, чтоб сделать новое лучшее — отчасти это и потому, что мне гораздо дороже моих вещей то, что я хочу сейчас сказать, и я жертвую старым трудом, если он идет мне в помощь; это и оттого, что у меня мало фантазии... Я вышел из Белого и Бунина, многие многое делают лучше меня, и я считаю себя вправе брать это лучшее или такое, что я могу сделать лучше».

«Материалы к роману» содержат пять отрывков — отнюдь не равноценные по качеству. Наряду с томительно-нудными и бледными страницами попадаются написанные с несомненным талантом. Показательна для неокрепшего дарования автора частая смена стиля. Бор. Пильняк все еще пробует свои силы. 

Серапионовец Всеволод Иванов рассказом «Очередная задача» свидетельствует, что может разрабатывать и не одни этнографические сюжеты. Извечная тема о коллизии чувства с долгом введена им в жуткую обстановку голодающей Пензенской губернии. Предисполком Шнуров и генеральская дочь Верочка — запоминаются читателям.

Ольгу Форш некоторые критики причисляют к серапионовцам. До сих же пор она дала ряд бытовых очерков. На сей раз мы имеем (в «Звезде») первый роман ее. Название вычурное — «Одеты камнем», сюжет исторический. Как поясняет критик журнала «Звезда» г. И. Лежнев, «ее



Стр. 435



задача — дать охват целой эпохи, начиная с отдаленных ее истоков и кончая сегодняшним днем». История таинственного узника Алексеевского равелина Михаила Бейдемана легла в основание фабулы романа. Рассказ ведется от имени якобы друга Бейдемана, случайного виновника его гибели. Бейдеман был брошен в темницу по приказу Александра II в 50-х гг. XIX столетия. Герой романа, рассказывая эту «печальную повесть», почему-то пишет так, как писали наши прадеды в конце XVIII века. Ошибка в стиле сопровождается у г-жи Форш ошибкой в психологии: ее герой, доподлинный русский дворянин-монархист, оказывается, сторонник советской власти, верит в то, что большевики — спасители России.

И. Бабель — имя новое в литературе. В годы войны «Летопись» поместила его рассказ, который обратил на себя внимание. В «Красной нови» мы находим главы из его подготовленной к печати книги «Конармия». Отрывки из нее недавно были помещены в четвертой книжке «Лефа». Пока преждевременно строить о нем окончательные суждения, но читать его надо: у него несомненные задатки литературного дарования.

Из писателей старых в рецензируемых книжках журналов мы находим В. Муйжеля. Его посмертный рассказ «Повстречались» (в «Звезде») отталкивает своей тенденциозностью. Ив. Касаткин, когда-то подвизавшийся в сборниках «Знания», увял, а не развился за протекшие с того времени годы. Теперь еще отвратнее, чем раньше, читать этот якобы народный язык, в изобилии пересыпанный словечками «вишь», «вестимо», «знамо» и т. п. Алексей Толстой после путешествия на Марс в утопическом романе «Аэлита» вернулся к воспоминаниям о времени, проведенном в Париже. Его рассказ в «Звезде» «Парижские олеографии» — страница из уголовной хроники мирового центра. Типы гарсона из кафе, разоряющегося рантье, его племянника — бездельника и убийцы, продавщицы из универсального магазина — очерчены ярко и правдиво. Художественной цельности вредит нарочитая грубость стиля. Что это — уступка новому читателю?

Совсем особняком стоят «Заметки из дневника» М. Горького («Красная новь»). Название несоразмерно скромное для этих законченных, прекрасных очерков. Недавно они появились в отдельном издании и заслуживают специального рассмотрения.

В «Звезде», «Красной Нови» и «России» напечатано немало стихотворений, но заслуживают внимания из них лишь два стихотворения Вл. Ходасевича в «Звезде» и «России» и Сергея Есенина — в «Красной Нови». Все остальные — жалкие потуги рифмотворчества и еще того хуже — изъявление верноподданнических чувств не в меру преданными пиитами и пиитессами.



Стр. 436



Литературных критиков сейчас в Советской России — превеликое множество. Кому лень читать «Экономическую жизнь» и пересказывать своими словами узкоспециальные статьи этой газеты, тот изводит бумагу на критические статьи. Журнал «Печать и революция» почти целиком посвящен вопросам литературы и искусства. Б. Горев в статье «Н. К. Михайловский и революция», написанной по поводу 20-летия со дня смерти выдающегося социолога и публициста, приходит, как полагается сотруднику большевистского издания, к выводу, что «сторонник консервативного мелкобуржуазного социализма, он (Н. К. Михайловский) даже тогда, когда признал необходимость политической борьбы, признавал лишь одну ее форму: террористическое воздействие на правительство с целью вынудить либеральные реформы». В. Волькенштейн, констатируя все возрастающее в Советской России требование современной бытовой драмы, отмечает, что такая драма не появляется. Все, что было написано в данной области за последние шесть лет, — все это страшно далеко от русской действительности. Драматургов вообще мало. За всех старается Луначарский. В. Брюсов анализирует исследование В. Жирмунского «Рифма, ее история и теория» и заключает, что «книга дает систему нашим знаниям о рифме, суммирует большую часть того, что было сделано до сих пор, приводит большое число примеров рифм разного типа и содержит немало интересных и тонких наблюдений». Советский авторитет в области критики Вяч. Полонский на все корки разделывает последний роман В. Вересаева «В тупике». «Сделав фоном интеллигентской трагедии октябрьскую революцию вообще, он (В. Вересаев), — пишет Вяч. Полонский, — изобразил ее такой, какой она представлялась испуганному взору крымских беженцев». Более отрицательный отзыв у советского критика трудно себе вообразить.

Другое советское светило А. Воронский, ответственный редактор «Красной Нови», на сей раз дал себе отдых от «бранных боев»: он отплыл в воды пролетарской поэзии и посвятил очередную статью творчеству Сергея Есенина. Его шокирует мистика поэта, его приверженность к мужицкой России. «Поэту, который хочет идти плечом к плечу с эпохой и быть рупором ее, как воздух и вода, нужна другая «Инония» — ленинская. Только она спасает от духовного вырождения», — поучает он С. Есенина. В. Правдухин, верный ученик А. Воронского, в коряво написанной статье — «О культуре искусства» восхваляет Демьяна Бедного и обрушивается на представителей формального метода Андрея Белого, Вл. Ходасевича, Эренбурга, Замятина, серапионовцев и т. д., все смешивая в одну кучу, так что даже редакция «Красной нови» сочла долгом сделать приписку к его статье о том, что, «разделяя в целом точку зрения автора на современную литературу»,



Стр. 437



она оставляет за собой право несколько иных оценок творчества отдельных писателей».

Критик «Звезды» Г. Горбачев рассматривает произведения писателей, «совершенно определенно стоящих, как он выражается, по нашу сторону баррикады». Это — Аросев, Малышкин, Сейфуллина, Буданцев, Либединский и Семенов. Выставленное некоторыми советскими критиками против Аросева обвинение в «народничестве» и «упадочничестве» он, в полном согласии с А. Воронским, признает нелепым. Отвергает он и упрек А. Воронского в небрежности письма, но ставит в вину Аросеву его «огульно-отрицательное отношение» к коммунистической интеллигенции. Малышкин, автор «лироэпической поэмы в прозе» «Падение Даира» (взятие Перекопа красными) и рассказа «Вокзалы», удостаивается его похвал, но «ультрапильняковская темнота» молодого писателя, утрированность и перемешанность планов заставляет задуматься и его, критика. Писательнице Сейфуллиной, по его мнению, «предстоит стать очень крупной фигурой в русской художественной прозе». Буданцев, написавший роман «Мятеж» и показавший «вялость в самой защите своей жизни белых, чувствующих, что их игра безнадежно проиграна», тоже, разумеется, возводится в крупные писатели. Передавать дальнейшее содержание статьи не стоит: чем руководится критик, изрекая свои суждения, ясно. Как бы ответом на очерк Г. Горбачева служит статья И. Лежнева «Где же новая литература?» в «Звезде». «Я и сам знаю, — полемизирует Лежнев с критиками типа Воронского и Горбачева, — что без тенденций искусства не бывает. Не могу только согласиться на тенденции без искусства». И дальше следует беспощадная критика пролеткультских прозаиков, по простоте своей полагающих, что, если они напихали в свои книги сотню революционных монологов, писали только о фабриках и фронте, ничего, кроме молотов, гудков, рабочих поселков, митингов, заседаний ячеек, сбора продналога, не хотели видеть и изображать, то они уже — самые доподлинные ррреволюционные писатели. «В художественном произведении, — напоминает старую истину Лежнев, — объективная ценность не всегда совпадает с субъективною настроенностью писателя. Если это искусство, то здесь бабушка надвое гадала. Здесь черное часто выглядит, как красное, а красное — как черное». Писателю не нужно, даже вредно быть революционером, чтобы быть художником; совсем иным требованиям должен отвечать он. Истинные писатели — М. Горький, А. Белый, Замятин, хотя и состоят у большевиков в контрреволюционерах. «Новую литературу делает старшее поколение» — таков интересный вывод критика-редактора «России». Xoтeлось бы, чтобы его статья была внимательно прочитана молодыми беллетристами Советской России: — они извлекут из нее много полезных мыслей.



Стр. 438



Уместно отметить еще два документа — один в «Печати и революции», другой в «Красной нови». Они лежат на грани между литературой и политикой. «Печать и революция» печатает коллективный поздравительный адрес, поднесенный В. Я. Брюсову представителями Госиздата, редактором «Красной нови» А. Воронским и редактором «Печати и революции» Вяч. Полонским в день празднования его 50-летнего юбилея. Юбиляр превозносится в нем за то, что «с начала пролетарской революции» он «смело и безоговорочно стал в ряды революционного пролетариата». «Красная новь» помещает письмо в редакцию Максимилиана Волошина, в коем он заявляет, что в эмигрантских изданиях не участвует, что из появившихся в эмиграции его книг издана с его разрешения лишь одна — «Демоны глухонемые», что, если эмигрантская печать отзывается о нем определенным образом, то cиe никак не приличествует советской...

21-го января с. г. умер Ленин. Вполне естественно, что во всех советских журналах его памяти посвящены специальные статьи. Все как в доброе старое время, когда отдавал Богу душу монарх-самодержец: траурное обрамление некрологов, искусственно-приподнятый тон, перечисление заслуг перед современниками и потомством, метафоры и гиперболы. Но надо воздать должное дореволюционной русской прессе: в хоре песнопений всегда звучали и голоса иные. Писатели, себя и свое «рукомесло» уважавшие, умели, хоть и на эзоповском языке, сказать по случаю кончины «обожаемого» то, что думали, т. е. горькую правду. Этой правды мы не находим в журналах Советской России. Пафос заупокойных речей, что помещены в них, приторен, отдает коммунистической сивухой, вместо тонкого кармина — плохо растолченный кирпич. Луначарский, Зиновьев, Преображенский, Воронский, Лежнев — все наперебой восхваляют «вождя», «гения», «творца нового мира». Надо думать, и советскому читателю опостылели эти панегирики.



––––––––––

Самое ценное в советской периодической печати — несомненно, «Красный архив». Октябрьский переворот раскрыл перед исследователями нашего прошлого неоценимые сокровища — государственные и фамильные архивы. Сотрудники «Красного архива» черпают из них лопатами. В последней книге журнала за прошлый год помещено столько интересного, что надо читать всю книгу сплошь. Канун войны 1914 года по поденным записям мин. иностр. дел, дневник А. А. Половцева, переписка Коковцева с Нецлиным от 1906 года, переписка Николая II с Александрой Федоровной с кануна убийства Распутина по март 1917 г., впервые публикуемые материалы о пребывании Нечаева в Алексеевском равелине, материалы о



Стр. 439



восстании в Казани в 1863 году, отголоске польского восстания, письма Победоносцева к Александру III, относящиеся к первым месяцам воцарения последнего, официальная переписка по поводу кончины Л. Н. Толстого и масса других документов. Наконец следует отметить хорошо, в смысле полноты, поставленные библиографические отделы в «Печати и революции» и «Звезде». С явно партийной оценкой гг. рецензентов соглашаться не приходится, но представление о книжном рынке в теперешней Советской России они дают почти исчерпывающее.



В. Познер.