Авксентьев Н.Д. Итоги [статья] // Современные записки. 1921. Кн. III. С. 329–342.

Стр. 329

ИТОГИ.

21 января закончилось Совещание Членов Всероссийского Учредительного Собрания, начавшееся 8-го января. Оно было созвано инициативной группой для установления способов защиты чести, достоинства и достояния Государства Российского. Почему была избрана эта форма, пишущему эти строки приходилось уже выяснять в прошлой статье. Невозможность в данный момент коалиции партий, с одной стороны, необходимость создать нечто более широкое, чем партийное представительство, для защиты международных интересов России, с другой — таковы главные мотивы, побудившие инициативную группу сделать свое предложение. При таких условиях неизбежно было остановиться на Совещании Членов Учредительного Собрания, так как на них, связанных кровью с новой Россией, больше, чем на ком-либо, лежал долг встать на защиту ее интересов на международной арене. Разумеется, нося частный, а не публично-правовой характер, Совещание могло претендовать и претендовало лишь на моральный вес своих решений и заявлений. Собираясь за границей, оно ставило себе целью лишь «облегчить здесь, в международной области, задачу созидания новой, независимой, могучей демократической России» и отнюдь не брало на себя руководство внутренней борьбой за освобождение.

Но, несмотря на такие суженные задачи, Совещание это в истории русской общественности должно быть отмечено положительным знаком. В темные и тяжкие годы, переживаемые ныне этой общественностью, оно является событием.

И главный смысл этого события по существу был охаракте-

Стр. 330

ризован вполне правильно в заключительных словах П. Н. Милюкова и А. Ф. Керенского. «Первым и основным положительным достижением настоящего совещания, сказал первый из упомянутых ораторов, мы считаем, что, лицом к лицу с грозной картиной бедствий, постигших нашу родину и угрожающих окончательно превратить в развалины русскую государственность и культуру, наша встреча здесь и наш обмен мнениями помогли нам вернуть утерянный три года назад общий язык». А А. Ф. Керенский ясно формулировал то, что было высказано на этом общем языке. «Еще важнее подчеркнуть здесь, сказал он, что эта общность взглядов, единство в тактике, явились результатом возвращения общественного сознания России к великим заветам Мартовской Революции, возвращая на путь строительства государства усилиями воли и разума самого народа». «Признание в полной мере народовластия, народоправства — вот что объединяет нас здесь... Мы пришли сюда и нашим единством здесь засвидетельствовали, что проходит ночь, что возвращаемся мы на путь здорового национального и государственного творчества, который приведет нас к свободе, правде и социальной справедливости».

П. Н. Милюков несколько удлинил срок потери общего языка. Не надо забывать попытки найти общую почву на Уфимском Совещании, избравшем Директорию. Не надо забывать не для того, чтобы снова сводить счеты и предъявлять обвинения. Но разрушение этой попытки, причины, вызвавшие его, и следствия этого разрушения не могут не служить жестоким, но, может быть, исторически необходимым уроком на будущее время.

Но за всем тем остается верным, что долго — слишком долго для настоящего времени — российская общественность, казалось, безнадежно расходилась даже в точках зрения на методы защиты интересов России в международном масштабе. И, несомненно, уже давно в таком широком — политически — объеме эта общественность не представала пред Европой с едиными лозунгами и задачами.

И не играет определяющей роли то, что Совещание было немноголюдным и собрало лишь тридцать два человека. Конечно,

Стр. 331

было бы лучше, если бы могли собраться триста двадцать. Это было бы внешне импозантнее. Но по существу дело не изменилось бы. Ибо существо не в той или иной цифре. При наличности полутора миллионов русских граждан, развеянных по лицу чужой земли, можно было бы созвать и тысячное собрание. Существо в том, что участники этого Совещания связаны с русской демократией и никаких иных выразителей в данный момент здесь, за границей, она не имеет. Существо в том, что здесь, за рубежом, прозвучал, наконец, голос этой демократии, а не той или иной партии, и напомнил, что она имеет свои права и предъявит их, ставши победоносной. И все, что здесь, за границей, верит в демократическое будущее России, в ее здоровое развитие — потянется именно сюда», прислушается к словам этого Совещания.

Думается, излишне здесь излагать сколько-нибудь подробно содержание резолюций, принятых Совещанием. Все они воспроизводились различными повременными органами печати. Все они еще будут воспроизводиться в разных видах. Резолюции эти обнимают все наиболее существенные вопросы, касающиеся международного бытия России и положения русских граждан за рубежом. И на все эти вопросы были даны единогласные, не оставлявшие сомнений ответы.

Российская демократия, заявило Совещание, не мирилась и никогда не примирится с узурпаторской властью, откуда бы она ни шла и в какие бы мантии ни рядилась. Такой властью она считает и власть большевиков. Поэтому она не может признать ни этой власти, ни договоров или концессий, заключенных ею. Но освобождение народа русского от нового самодержавия комиссаров есть дело его самого. Только внутренние революционные процессы, только внутренняя демократическая организованная и ведущаяся во имя полной демократии борьба способна творчески сплотить Россию и дать победу над насилием. Нельзя смотреть на русский народ как на объект воздействий извне путем военных интервенций или бороться с ним, как с зачумленным, путем блокады или проволочных заграждений. Нельзя рассматривать Россию, тяжко больную толь-

Стр. 332

ко потому, что она отдала больше, чем могла, на дело защиты теперешних победителей, как на легкую добычу. И, пользуясь отсутствием признанного народом правительства или прикрываясь договорами с большевиками, готовыми ради самосохранения отдать все на потоп и разграбление, нельзя расхищать российское национальное достояние и отторгать отдельные области России. Будет день, и Россия спросит — будет иметь и право, и силу спросить — ответа.

Таковы основные линии политических резолюций Совещания. К этому необходимо прибавить еще резолюцию по вопросу об окраинных государственных образованиях и ряд решений о защите прав русских граждан, лишенных ныне отечества, и всяческой помощи им.

Совещание оставило после себя Исполнительную Комиссию. Она должна привести решения Совещания в исполнение и вести работу в русле принятых резолюций. Комиссия еще только приступила к работе. Трудно поэтому сказать сейчас что-либо о результатах этой работы. Каково будет влияние и Совещания, и Исполнительной Комиссии, насколько будут прислушиваться европейские и американские деятели и правительственные органы к ее голосу, покажет будущее. Несомненно одно: ее голос будет тем авторитетнее и громче, чем ярче и шире будет работа демократии внутри России. И Совещание, и Исполнительная Комиссия будут светить отраженным светом. Основа усилий всей демократии должна быть направлена туда, внутрь России. Там — и только там — решится тяжба между правом и бесправием, свободой и насилием. И чем выше поднимется там гребень волны, готовой поглотить, смыть власть большевиков, чем властнее сможет действовать демократия внутри страны, тем значительнее сумеют говорить и ее группировки здесь, стоящие на страже международных интересов России. Мы уверены, что демократическое возрождение России близится, что новая, третья Россия скоро встанет на подобающее ей место. Мы уже чувствуем и знаем рост народных сил, несущих с собою расцвет этой Третьей России. А поэтому мы уверены и в том, что и Совещанию, и выделенной им Исполнительной Комис-

Стр. 333

сии суждено сыграть положительную, нужную роль, что ее влияние, ее моральный вес будут расти вместе с ростом движения внутри России, движения, лозунгам которого она должна быть и будет верна.

Ну, а если нет? — спросят, может быть, скептики. Если желанное и, несомненно, неизбежное заставит себя еще ждать? Что тогда? И тогда, по нашему мнению, и Совещание, и его Комиссия сыграют свою роль. Если действительно суждены еще годы тьмы и безвременья, русская демократия потом сможет сказать: и в эти годы отчаяния она имела за рубежом своего часового; с тоской и верой всматриваясь в брезжущую на востоке полосу новой зари, он наперекор издевательствам и силе сильного продолжал во имя права и справедливости отстаивать честь и достоинство своей родины.

Совещание, разумеется, вызвало много критики и справа, и слева. Мне не хотелось бы останавливаться по существу на первой. Уж очень часто существо-то вопроса здесь заменялось крепкими словами, которые как-то странно роднили эту прессу с большевистской литературой. Невольно приходил в голову термин «большевики справа». Часто выступления этой прессы,отличались и другим: просто личной бранью. Теперь снова, как в доброе старое время, на звание патриота надо выправлять патент. Пробирной палаткой, выдающей свидетельства на патриотизм и спасение отечества, заведует теперь г. Бурцев. Одних он признает прирожденными патриотами и спасителями; другим разрешает, скрепя сердце, делать это; от третьих требует известного ритуала: можешь-де и о спасении поговорить, но непременно на коленях, или бия себя в перси, или посыпав пеплом главу и. т. д. Четвертым, наконец, не позволяет совсем.

Но если даже пренебречь всем этим, плодотворная полемика в данный момент едва ли и возможна: мы во всем стоим на слишком разных точках зрения. Как ни часто в иных из этих органов склоняется слово демократия, о демократии там говорить не приходится. Демократия предполагает веру в народ, в его творческие силы, способные поднять на себя всю

Стр. 334

тяжесть теперешнего положения. А там эта вера заменена другой — верой в военную интервенцию, в интервенцию почти без условий. Где уже тут говорит об охране чести и достоинства, когда полуприемлется, если не совсем приемлется, даже план ген. Гофмана о каком-то новом нашествии на Россию двунадесяти языков под тем предлогом, что это — Россия большевистская. О демократии не приходится говорить и потому, что вера во внутреннее возрождение России силами народа заменена верой во внешнее воздействие на эту Россию очередного военного диктатора, которому и поется осанна. При этом ни способы действия этого диктатора, ни его умение, ни его взгляды, ни, наконец, вообще самая приемлемость подобной замены одной диктатуры другой спору не подлежат. Восставать против этого — значит, восставать против героев, безвестно умирающих в борьбе с большевиками, не уважать их страданий, не признавать их жертвенность и т. д. Как будто повинны многие из этих действительно героев в том, куда вкривь и вкось ведет их диктатор. Как будто не бывают они тоже часто обмануты в своих политических упованиях. Как будто не делают их пушечным мясом для целей, чуждых им или ненавистных. Как будто соответственная литература и пропаганда не сбивает их, не искушенных в политике, с толку.

Быть может, среди людей, исповедующих теперь эту веру, или, правильнее, пораженных теперь этим безверием, некоторые переживают лишь тяжкий психологический кризис. А затем, пройдя его, опять вернутся к источнику жизни — к истинной демократии, которой служили раньше. Пусть будет так. Но многие, конечно, не вернутся, а многим и возвращаться незачем: они всегда были по ту сторону. Во всяком случае, теперь между нами не может быть объяснений и даже спора, ибо нет общей почвы для понимания. А кроме того, там, в России, они, конечно, ни теперь, ни в потенции не представляют силы, не имеют слоев, на которые могли бы опираться.

Другое дело критики слева: я имею в виду социал-демократов-меньшевиков. Это — партия революции. Это — партия демократии. А главное, это — партия, действительно связанная с

Стр. 335

известной частью трудового населения, ведущая ее за собою. И в данный момент — момент революционной борьбы народа против большевистской власти — необходимо максимальное единство всех борющихся во имя демократии сил. Расхождение здесь, поэтому, не может не отражаться болезненно на ходе самой борьбы. И надо десять раз смерить, прежде чем один раз отрезать: надо много раз взвесить все невзгоды столкновения, прежде чем решиться на него. А официальные представители Р. С. Д. Р. П. решились сделать жестокое нападение на только что бывшее Совещание: они «со всей решительностью» протестуют против резолюций и самого Совещания. И свой официальный протест подкрепляют еще статьей на ту же тему: «С.-ры и кадеты на ранде-ву» в № 1 «Социалистического Вестника».

Официальные представители Р. С. Д. Р. П. прежде всего критикуют и восстают против «коалиции», иронизируя на разные лады над «такой разновидностью социалистов, которых стоит поманить буржуазным перстом, и они, выпятив груди, откликнутся: Здесь!». Достанется по этому поводу и Керенскому, и Авксентьеву, и Минору, и Чернову.

Возражать по этому пункту я сейчас не буду. Во-первых, потому, что уже в прошлой статье указал существенную разницу между коалицией партий и действием группы, созданной по формальному признаку; различие между коалицией в области внутренней политики и общими выступлениями во имя интересов нации на международной арене. Различия эти элементарны и, конечно, понятны и авторам «решительных протестов».

Во-вторых, потому, что спор по этому поводу увел бы нас слишком далеко. Ибо авторы протеста — Абрамович и Мартов — не только против коалиции в настоящее время, но и в прошлом. По их мнению, и коалиция первого Временного Правительства в ее «цензовой части» только «заразила трупным ядом возглавлявшуюся Керенским республику». Я принадлежал тогда к сторонникам коалиции и до сих пор не считаю свои тогдашние позиции неправильными.

В-третьих, наконец, потому, что коалиция пущена здесь

Стр. 336

больше для демагогии: чтобы поговорить об «интригах» Милюкова и «недомыслии и дилетантизме» правых социалистов, которых посему надо поскорее «поставить на свое место — вне социалистического лагеря». В сущности же отношение к резолюциям Совещания не меняется от того, приняли ли их одни эсеры или совместно с кадетами: и в первом случае, очевидно, Мартову и Абрамовичу пришлось бы столь же решительно против них протестовать.

Протест их направлен главным образом против резолюции, принятой 13-го января. Но, прежде чем перейти к разбору их аргументаций, сделаю лишь одно замечание.

Авторы «Заявления» для вящего подкрепления своей позиции позволили себе прибегнуть к приему, который нельзя назвать иначе, как инсинуация. Решения парижского Совещания, оказывается, были «приняты под диктовку определенных европейских империалистических групп». Зачем такой прием понадобился Абрамовичу и Мартову? Или они позавидовали лаврам большевиков? Или не знают они, что и официальные органы нашей партии в России, и группы за границей стояли на этой точке зрения до всяких «нашептываний» «коварных кадетов», чрез которых действовал, по точным сведениям Мартова и Абрамовича, Милльеран? Да разве и их партия не так давно не стояла на той же точке зрения? Или и здесь была диктовка «европейских империалистических групп»? Но в таком случае в теперешней перемене позиций представителей Р. С. Д. Р. П. уж не должны ли мы видеть за кулисами ну хотя бы г. Ллойд-Джорджа?

Ну, Господь с ними. Будем говорить о существе.

Абрамович и Мартов считают совершенно недопустимым требование Совещанием непризнания советской власти и заявление о недействительности договоров, заключенных ею. Они идут дальше: они выставляют обратное требование — о скорейшем признании правительства большевиков.

Свою критику позиции Совещания они основывают на соображениях порядка экономического и политического.

Непризнание правительства большевиков и заключенных

Стр. 337

ими торговых договоров равносильно в экономической области «уничтожению надежд русского народа... на наступление периода мирного экономического строительства».

Но рассуждать так — значит, забыть всю свою же критику большевизма» Если они правы, то, очевидно, период мирного экономического строительства в Большевизии затруднялся, был невозможен только из-за происков Антанты. Не было бы их — и Россия расцвела бы при большевиках.

Кажется, до сих пор все, кто знает Россию, все, не исключая и товарищей по партии Мартова и Абрамовича, сходились на одном. Вся хозяйственная жизнь разрушалась и продолжает разрушаться благодаря большевикам. Они привели страну в состояние полупустыни; они разрушили производство, торговлю; они задушили общественно-хозяйственную самодеятельность в лице кооперативов; они обезлюдили города, уничтожили транспорт. Лесная Россия мерзнет без топлива; хлебная Россия голодает. Чем дольше длится большевистское хозяйничанье, тем глубже идет процесс экономического разложения России. Сами большевики начинают признавать, что они не в силах ничего создать. Сами большевики, с другой стороны, гордо заявляли, что «коммунистическая» революция и гражданская война связаны неразрывно, что первая предполагает и вызывает вторую. Да если бы они этого и не утверждали, то об этом красноречивее их слов говорили бы факты. Большевики уверяли, что с падением Врангеля они, наконец, перейдут на «мирное положение». Но Врангель пал, а гражданская борьба ширится и растет по лицу России. Восстания, несмотря на жестокость подавлений, стали обычным явлением. Но большевикам недостаточно внутренней борьбы. И снова начинается поход на «внешних супостатов». На первых порах таким супостатом оказалась Грузия.

Все это, конечно, знали и знают Абрамович и Мартов — и вдруг говорят о «мирном строительстве»! Не мир и строительство несут с собой большевики. Они несут — войну и разрушение. И торговыми договорами здесь не поможешь. Conditio sine qua non мира и строительства, по которым действи-

Стр. 338

тельно исстрадался русский народ, есть уничтожение большевиков.

Но такое непризнание советского правительства и его торговых договоров, говорят далее Абрамович и Мартов, может быть лишь «в интересах экономического закабаления» России империалистической Европой.

Поистине, можно было ожидать всяких аргументов, но только не этого. Большевики распивочно и на вынос торгуют Россией. Худшим представителям международного хищнического капитала — Вандерлиппам и Компании — они продают целые области, отдают на откуп естественные богатства России. Цинично предлагают Англии запродать всю нефть. Продают леса. Вывозят золотой запас, убивая на долгие годы возможность восстановления в России правильного денежного хозяйства. Словом, каждым своим шагом компрометируют все экономическое будущее России и действительно выдают ее с головой во власть международному империализму. А Абрамович и Мартов требуют теперь от российской демократии санкции этого превращения России в африканскую колонию, где будут насаждаться иностранные фактории, и называют все это благозвучным именем: «привлечение иностранных капиталов к восстановлению русского народного хозяйства!», и заявляют, что отказ в этой санкции делается «в интересах экономического закабаления России».

Еще лучше, однако, их политическая аргументация против резолюции Совещания. «Успех подобных домогательств (непризнание большевистской власти. — Н.А.) — и это главное, — пишут они, — закрепил бы за европейскими державами роль политических опекунов русского народа, за него решающих на основании челобитных тех или других русских партий вопрос о «законности» существующего в России правительства и действительности заключенных последним договоров». Это позволило бы Антанте «навязать русскому народу правительство, которое она считает для себя наиболее подходящим» «в интересах политического подчинения себе России».

Но, во-первых, даже когда оспариваешь противника, необ-

Стр. 339

ходимо добросовестно передавать то, что он говорит. Резолюция Совещания, вполне совпадающая с всегдашней позицией социалистической части его, утверждает, что державы могут признать то или другое правительство России лишь в том случае, если оно всенародно признано в самой России. Где же здесь «челобитные» и передача европейским державам роли «опекунов»? Наоборот, российская демократия раз навсегда устраняет возможность навязывать русскому народу правительство извне, не мирясь ни с каким правительством, которое держалось бы не на волеизъявлении народа, а на узурпации власти.

А во-вторых, Мартов и Абрамович, желая якобы охранить Россию от «навязывания ей правительства», своей аргументацией как раз открывают настежь двери именно этому навязыванию.

В самом деле, если нужно требовать признания узурпаторского правительства большевиков, то какие аргументы есть у Мартова и Абрамовича против признания правительств Колчака, Деникина и т.д.? А ведь они едва ли употребили бы свой полемический пыл в пользу их признания. И едва ли стали бы «с негодованием протестовать» против тех, кто возражал бы против этого признания. А между тем, оснований к такому разному отношению они не имели бы.

Если правительства Колчака и Деникина были правительствами диктатуры, не признанными народом, то таким же, если не хуже, является и пр-во диктатуры Ленина и Троцкого. Если дело в том, что большевистское правительство de facto владеет Россией, то так же владели большей частью ее и Колчак и Деникин: Колчак имел всю Сибирь и часть Европейской России, а Деникин доходил до Орла и Воронежа. Быть может, Абрамович и Мартов скажут, что Колчак и Деникин поддерживались средствами Антанты. Но на какие средства иные претенденты на власть приходят к ней, пусть представители Р.С.Д.Р.П. спросят хотя бы у небезызвестного им германского с.-д. — Эдуарда Бернштейна.

И если стать на точку зрения «негодующих протестантов», то действительно вместо принципа, за который обязан бороться

Стр. 340

каждый демократ, останутся только индивидуальные вкусы. И если русский народ, по рекомендации этих протестантов, откажется от права указать, на основании каких принципов он сам может признать правительство, то очевидно «за него» будут решать этот вопрос европейские державы: как какой выгоднее.

Представители Р.С.Д.Р.П. и сами как будто чувствуют, что их аргументация слаба: у собственных их сторонников возникает «недоумение», «как это можно, будучи противником большевизма, требовать еще и признания советского правительства державами». И они спешат подняться на высоту «социалистического сознания», «деморализацией» которого только и можно объяснить вопросы «недоумевающих». Но — увы — и это выходит невразумительно. Дело, оказывается в том, что они не придают «этому дипломатическому акту признания государства какого-то особого морально-политического значения». Ведь существующие государства суть государства «классовые». И Мартова, и Абрамовича совершенно не интересует «рукопожатие Милльерана или Ллойд-Джорджа».

Конечно, рукопожатие Милльерана и Лдойд-Джорджа дело небольшое. Что касается последнего, то беспокоиться вообще не о чем: он уже не раз жал руку Красину. И дело здесь не в этом. Оставим пока и «мораль». Поговорим о политике.

Как бы мы ни относились к «классовым» государствам, но они не собираются пока смениться внеклассовыми. Стало быть, те или иные взаимоотношения с ними имеют значение. Это признают и Мартов с Абрамовичем: иначе они не распинались бы так за признание большевистского правительства именно этими государствами. И на другой день после падения большевистской власти, демократической России придется иметь дело с ними же, вступить в международное общение. И тогда она станет лицом к лицу с обязательствами, принятыми на себя большевиками.

Как и в экономической области — и даже больше, — большевики и здесь не церемонились раздавать российское достояние: они создавали себе «передышку». Начав Брест-Литовском,

Стр. 341

они пока что кончили Ригой, не прочь, по-видимому, примириться с отторжением Бесарабии и т. д. Но пока большевистское правительство не признано русским народом и европейскими державами, взятые им на себя обязательства и заключенные договоры для русского народа морально-политически необязательны. Они суть торг иностранных расхитителей России с внутренними насильниками.

Теперь Мартов и Абрамович предлагают не только примириться с международным признанием большевиков, но и активно требовать его. Стало быть, они не только берут на себя ответственность за все Брест-Литовски большевиков. Они требуют от русского народа их санкции. Они, не спросясь этого народа, за него соглашаются на все, сделанное в этой области большевиками. Кто дал им это право? И как смеют они его брать?

И напрасно они валят с больной головы на здоровую, утверждая, что заявление о непризнании большевистского правительства «отдает определение границ России» в руки иноземцев. Наоборот, требование непризнания и заявление, что законным будет лишь правительство народной воли, отдает определение всех будущих судеб России в руки всего Российского народа. А вот крики Мартова и Абрамовича о признании большевиков действительно отдают это определение в руки иностранных захватчиков и внутренних узурпаторов.

Нет, как ни «опускаются на дно морское» и ни «подымаются за облака» официальные представители Р.С.Д.Р.П., аргументация их оказывается весьма слабой. И объясняется это, думается, тем, что дело здесь не в логике, заменяемой к тому же в большинстве случаев извращением позиции противника, а в психологии.

И психология эта захватила отдельные группы во всех политических течениях, начиная с самых правых. Каждая группа логически иначе обосновывает эту психологию, но в существе она одна и та же: психология утомления и компромисса, пока робкого и частичного, с большевизмом. Вопреки всем фактам и соображениям, люди начинают говорить о необходи-

Стр. 342

мости какого-то симбиоза с большевиками, признании их, возможной их эволюции, желаниях и требованиях народа и т.д.

Одни — правые — договариваются до того, что начинают видеть в большевистском правительстве сильную власть, способную выполнить национальные задачи России; другие — как антибольшевики Абрамович и Мартов — доходят до того, что провозглашают большевистское правительство «созданным революциею».Уж если можно где говорить о «деморализации», то именно здесь. И это происходит тогда, когда необходимо все напряжение воли, чтобы столкнуть ненавистную власть и спасти гибнущую Россию.

В этот момент, может быть, Совещание Членов Учредительного Собрания, выставившее определенные непримиримые лозунги борьбы, поможет по мере своих сил российской демократии, отстаивающей там, в России, свои позиции, еще одним: своей позицией даст ей лишний стимул сохранить особенно нужную ей в настоящее время уверенность в творимом ею деле.

Николай Авксентьев.