А. Северов. [Гуковский А.И.] Венский интернационал [статья] // Современные записки. 1921. Кн. IV. С. 331–346.

Стр. 331

ВЕНСКИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛ

С 22 по 27 февраля в Вене происходило международное совещание социалистических партий — партий «центра», т. е. не принадлежащих ни к Второму интернационалу, ни к Третьему: таково было условие допущения на конференцию. Отгородившись с обеих сторон, конференция поставила себе задачей изыскать и подготовить пути к восстановлению всемирного социалистического единства. Естественно, что она пришла пока к совершенно противоположному результату: фактически — к образованию еще одного интернационала — Венского, рядом с уже существовавшими Лондонским (2-м) и Московским (3-м). Получилось трехчленное деление интернационала — и, по-видимому, оно закреплено на продолжительное время. Процесс кристаллизации почти закончился. Группы, не находившие себе приюта ни в Лондоне, ни в Москве, в свою очередь объединились. Только две-три крупные социалистические партии (Италия, Испания, Соед. Штаты) остаются еще не пристроенными. Сравнительно с полной распыленностью это, если угодно, шаг вперед, но худо то, что этот первый шаг надолго останется и единственным. Из хаоса вышло не одно солнце, а три — и каждое из них имеет в отдельных странах своих спутников, обращающихся по расходящимся между собою орбитам *).

Новое объединение не напрасно избрало местом своего первого совещания Вену. Если большевистский интернационал, собрав около себя лишь коммунистическое меньшинство рабочего населения в разных странах, опирается на московскую деспотию и нигде в мире не имеет широкой народной основы; если обновленный Второй интернационал нашел такую основу в крепко спаянных рабочих массах

––––––––––––––

*) На конференции были представлены: независимая социал-демократическая партия Германии (Ледебур, Гильфердинг, Криспин, Дитман и др.), английская независимая Трудовая (Уолхед, Рили и др.), французская социалистическая (Лонге, Мистраль, Ренодель, Поль Фор, Брак), немецкая социал-демократия Австрии (Фр. Адлер, Отто Бауэр и др.) и таковая же Чехо-Словакии; швейцарская социал-демократическая партия; латышская; литовская; две российские партии (меньшевики с Л. Мартовым и Раф. Абрамовичем и левые с.-р.), три румынские, три юго-славянские (словенская, хорвато-словацкая и сербская) и Поалей-Цион. Финляндские с.-д. сообщили о своем согласии с опубликованными проектами резолюций и о намерении поддерживать венское объединение. Председатель Ф. Адлер имел основание удостоверить, что в Вене «представлена третья часть всемирного пролетариата».

Стр. 332

Англии, Бельгии и еще нескольких передовых стран, то основою сложившегося в Вене объединения является столь же сплоченная социал-демократия Австрии — единственная из участвовавших в нем партий, представляющая почти нераздельно рабочий класс своей страны. Ее вожди по праву заняли в Вене руководящую роль. И естественно, что из всех политических вопросов, подвергавшихся обсуждению на конференции, наибольшее внимание было уделено внутреннему и международному положению тех государств, на которые распалась бывшая монархия Габсбургов, — в особенности Австрии, а затем Венгрии и юго-славянских стран. Незалеченная рана Центральной Европы, таящая в себе угрозу немалых международных осложнений, освещена была ярко и разносторонне.

В обширных отчетах конференции*) мы прежде всего искали ответа на один из наименее разъясненных вопросов послевоенной эпохи: каким образом случилось, что Австрия, среди всех своих бедствий лишенная средств к существованию и в то же время окруженная огненным кольцом большевистского движения, горевшего в России, в Германии и Венгрии, — одна устояла демократическим островком в бушующем океане всеобщего разрушения?

Об этом удивительном явлении говорил Адлер, желая, в сущности, только доказать на свежем историческом примере свой основной оппортунистский тезис, что «мы должны быть одинаково далеки и от наивной веры в демократию как единоспасающее средство, и от слепой веры в диктатуру как единственную возможность». В действительности, приведенные им факты были красноречивым свидетельством против диктатуры вообще. «Мы, — удостоверил Адлер, — все эти два года после крушения монархии всегда оставались на демократической почве. Т. е. мы стремились использовать все заложенные в ней возможности. И то, что нам удалось осуществить на этом пути, поистине значительно, если сравнивать с положением рабочих, бывшим два года тому назад. Однако мы исказили бы историческую истину, если бы стали утверждать, что это было спокойное развитие, что не было таких моментов, когда и наша страна находилась на краю пропасти, когда казалось, что не остается иного выбора, кроме как диктатура реакции или диктатура рабочего класса. Но, к счастью, мы всегда с успехом выходили из этого положения. К счастью — потому, что мы знали положение дел и понимали, что, если бы и удалось каким-нибудь образом на первых порах уста-

–––––––––––

*) Венская «Arbeiterzeitung» (центр, орган немецкой социал-демократии Австрии), 23.II —1.III.

Стр. 333

новить диктатуру пролетарскую, то все-таки, в конце концов, дело неизбежно кончилось бы диктатурой реакционной буржуазии». Все эти два года — утверждал Адлер — социалисты имели полную возможность установить в Австрии господство пролетариата в любой форме, какую бы ни пожелали: буржуазия была разоружена, и сила — фактически на стороне рабочих. И, хотя велико было искушение захвата власти — особенно в момент, когда такой захват совершился в соседних странах, однако австрийские пролетарии устояли против соблазна... Благодаря чему? Адлер приписывает это «инстинктивному, а затем и вполне отчетливому сознанию, что вопрос о власти в данной стране зависит от соотношения сил пролетариата и буржуазии не в одной этой стране, но и в соседних странах и во всем мире».

Весь этот ход мыслей, казалось, направлялся к неизбежному выводу: если «использование всех заложенных в демократии возможностей» плодотворно, а захват власти рабочими бесцелен даже там, где перевес силы на их стороне, пока такое же соотношение не установится во всем мире; то после наступления этого решающего момента все методы насилия должны будут отпасть уже за ненадобностью. Такого вывода, однако, Адлер не сделал, а взамен того занял, как мы видели, условную или «центральную» позицию в вопросе о демократии и диктатуре. Но для нас здесь важны факты, а в них мы сомневаться не имеем никакого основания: в нынешней Австрии социал-демократия едина, не расколота, многочисленна, имеет на своей стороне армию — и весьма вероятно, что австрийские рабочие не только в момент революции имели полную возможность захватить власть в свои руки, но сохранили и сохраняют эту возможность по настоящее время; достоверно и то, что они ни разу не попытались воспользоваться таким преимуществом своего положения в стране, а вместо того довольствуются теми способами действия, какие им открывает работа демократических учреждений, сменивших старый режим и успевших за два года утвердиться и окрепнуть — именно благодаря этой тактике, которую коммунисты ставят австрийской социалистической партии, конечно, не в заслугу, а в вину как «предательство революции». Чему, однако, приписать такое необычайное самообладание австрийских рабочих в революционную пору? Трудно поверить, чтобы над возбужденной и волнующейся массой могли иметь такую непосредственную власть чисто теоретические соображения, как это по-видимому вытекает из объяснений Фр. Адлера. Его сподвижник Отто Бауэр в своей речи о международном положении Австрии коснулся

Стр. 334

и этого вопроса. Это не схематик, и его мысль насыщена реальностями. Весь его интернационализм не мешает ему быть австрийцем и немцем и, следовательно, естественным врагом Антанты, за которой он, однако, как увидим ниже, признает немаловажные исторические заслуги — но только не в ее отношениях к новой свободной Австрии. Отто Бауэр подтверждает, что, когда в ноябре 1918 г. весь аппарат власти, которым располагала австрийская буржуазия, рухнул — в стране не было такой силы, которая могла бы противостать господству рабочего класса (не забудем, что Бауэр разделяет идеологию пролетарской диктатуры). Но он был бессилен вследствие экономической зависимости страны по отношению к державам Согласия и мелким соседям на севере, юге и востоке. Эта зависимость означала, что Вена не могла обеспечить себе продовольствия и на две недели без помощи Антанты — и так продолжалось все 2 1/2 года непрерывно. «Вместо своего домашнего господина, которого мы свергли, над нами оказался другой, которого средствами внутренней борьбы вообще сбросить нельзя». Немецкая буржуазия Австрии, до и во время войны не поступившаяся ни малейшею из своих национальных привилегий и тем сделавшая невозможным разрешение национальной проблемы в пределах старой империи иначе как насильственным путем, — тотчас же после своего низвержения утратила всякий признак национального достоинства и кинулась искать поддержки любого встречного агента любой из комиссий Антанты. А они, в интересах международного капитала, заинтересованного в германских промышленных предприятиях, спешили на помощь, «гремя саблей» и в особенности угрожая немедленно прекратить подвоз продовольствия и угля, которого в Австрии нет, так что это означало бы неизбежную остановку фабрик и всего транспорта. В подтверждение Бауэр привел ряд примеров, усиленно подчеркивая, что рабочие все-таки сопротивлялись такому давлению извне. Австрийские советы, по его словам, до сих пор заняты почти исключительно тем, чтобы задерживать транспорты оружия, которые, по требованию держав Согласия, должны быть переданы Австрией в распоряжение всех реакционных сил Европы: как раз теперь, сказал Бауэр, Антанта требует, чтобы то оружие, которое, по мирному договору, мы обязаны выдать ей, было доставлено нами не в Париж и Рим, а в Варшаву. Однако «даже нынешнее реакционное австрийское правительство» отказывается это сделать: оно знает, что «легко отдать распоряжение о вывозе оружия, но что наши железнодорожники этого приказа не исполнят». И оратор призывал собрав-

Стр. 335

шихся делегатов придти на помощь австрийским рабочим, «если бы Антанта пожелала, во исполнение своих угроз, лишить Австрию кредита, продовольствия и угля».

Перед глазами у австрийских рабочих со времени революции были, таким образом, достаточно убедительные иллюстрации общего и отвлеченного положения о бессилии изолированного пролетариата отдельной страны; но недостатка в таких иллюстрациях не было, конечно, и в Германии или Венгрии. Надо было еще уметь осмыслить их, извлечь из них тактические указания и главное — уметь этим указаниям подчиниться. Высокая степень развития рабочей массы, крепкая организация и дисциплина необходимы были для этого — и, по-видимому, оказались налицо в маленькой Австрии, чтобы предохранить ее от переворота на манер венгерского. Большевизм и на этот раз разбился о сплоченность самих рабочих... И вот — при буржуазном правительстве — собравшихся на съезд социалистических делегатов приветствует бургомистр столицы — социалист; и перед ними торжественно дефилирует армия — социалистическая, на дисциплину которой, однако, опирается устойчивость «буржуазной» республики.

Но дело сильно осложняется шаткостью международного положения, созданного Версальским миром. По сравнению с ослепленностью большевистской историософии, которая не различает в Антанте ничего, кроме воплощения хищного капитализма, Отто Бауэр обнаружил необычайную широту беспристрастного исторического понимания. В Вене, в собрании, неприязненном всей системе Антанты и в особенности политике Франции как «олицетворению европейской реакции», — Бауэр нашел в себе твердость заявить, что «французское оружие освободило германский и австрийский народ от его угнетателей»; что, «по сравнению с феодальными военными монархиями центральной Европы, даже капиталистическая Антанта есть шаг вперед», и что, «несмотря на все совершающееся теперь в мире и как ни свирепы эти империалистические Версальский, Сен-Жерменский и т. д. трактаты, — в них все-таки заключен мощный шаг исторического прогресса (in ihnen ein maechtiges Stueck geschichtlichen Fortschritts steckt)»: освобождение не только Австрии и Германии от тиранических династий, но также чехов, юго-славян, румын и поляков от иноземного господства. По примеру германской социал-демократической партии большинства, Бауэр заклеймил «позорное нападение центральных держав на Францию в 1914 г. и чудовищное, не оправдываемое военной необходимостью опустошение ее земель, которое было актом

Стр. 336

варварства немецкого командования». Эта дань исторической правде только прибавила весу в глазах конференции тем заявлениям Бауэра, в которых он с такою же решительностью отстаивает национальные интересы своего отечества. Бауэр утверждает, что в настоящее время Антанта, «превышая постановления мирного договора, требует сокращения и разоружения австрийской армии — не потому, добавил он, чтобы эта армия могла угрожать кому бы то ни было на свете, а потому, что это войско, дух которого вы видели на днях; плохо укладывается в систему капиталистического господства». Но теперь, заявил Бауэр, перед Австрией стоят иные задачи. Еще в 1917 г., по его словам, левое крыло австрийской социал-демократии поняло, что революция, к которой неизбежно должна привести война, во всей Австро-Венгрии может ближайшим образом осуществиться лишь как революция национальная, как избавление чехов, юго-славян, поляков и т. д. от габсбургского владычества, и что обязанность немецких рабочих в Австрии — выступить на защиту безусловного права на самоопределение для всех угнетенных этим владычеством славянских и романских народов. Но когда это исполнится, когда все они получат самостоятельность, тогда, конечно, то, что останется от Австрии, — немецкая Австрия — должно будет соединиться с Германией, «ибо это тоже следствие национального принципа». В требовании соединения ложно был усмотрен пангерманистский маневр — наоборот, оно было выдвинуто в страстной борьбе против пангерманистов и предполагало полный распад Австро-Венгрии, т. е. именно то, что сама Антанта ставила целью войны. Нынешняя Австрия — страна с семью миллионами населения, из которых два миллиона в столице, — отдельно жить не может: это не органически выросшее хозяйственное целое, а тело, от которого члены отсечены кровавой операцией. Как ему существовать? Есть только два пути: или соединение с Германией, или — рекомендуемое Антантой образование так называемой Дунайской федерации. Возможность того, чтобы народы, жившие вместе в Габсбургском остроге, когда-либо добровольно соединились опять, — эта возможность, заявляет Бауэр при одобрении собранья, исключена. Есть только один способ создать «дунайскую федерацию»: «когда нас здесь окончательно сломит голод и нищета, а Чехо-Словакия разобьется о свои национальные противоречия (о которых говорил делегат немецких социал-демократов Чехии Чермак), — тогда «федерация» явится в образе полчищ Хорти — в виде кровавого подавления не только рабочего класса, а всех освобожденных на-

Стр. 337

ций — восстановленными Габсбургами! *) Наступит период новых войн, которые потрясут всю Европу, новой вспышки империализма, кровавой контр-революции и «хортизирования» центральной Европы — распространения на нее того режима, который свирепствует в Венгрии».

Таковы доводы человека, хорошо изучившего и продумавшего политическое положение центральных государств, и нельзя сказать, чтобы ослепленного теорией или фанатизмом. Веря в «социальную революцию, которая будет распространяться с востока и из центра Европы на запад», он, однако, решительно отвергает «легкомысленную большевистскую утопию революционной войны немцев и русских против Франции». И мнения австрийского деятеля тем более показательны, что он, прежде всего, сын своей страны. Под пеплом разрушенной «лоскутной империи», несомненно, тлеет в народной массе огонь, из которого могут разгореться новые национальные войны, начавшись в каком-нибудь самом заброшенном уголке. Австрию сделали маленькой — и на том успокоились; а много ли места нужно вулкану? Работы венской конференции должны бы заставить еще раз тщательно пересмотреть вопрос, что больше угрожает нерушимости мира и тех исторических достижений, которые куплены ценою вселенской войны: сохранение ли действующего вулкана или удовлетворение национальных стремлений немецкого народа в его этнографических пределах, спасающее Австрию, — хотя и усиливающее Германию; соединение ли двух немецких стран или образование — добровольное либо принудительное — такого дунайского союза, который, под австрийским влиянием, тяготел бы к Германии всей своей массой.

Проблема средней Европы, поставленная во всем ее объеме, так, однако, сложна, что и Венскому совещанию, при всей широте его намерений, пришлось волей-неволей отступить перед ее трудностями: оно признало в принципе, что мирные трактаты должны быть «улучшены», в частности относительно вознаграждений за убытки, — и решило устроить соответственные демонстрации во всех странах. Вместе с тем было постановлено по вопросу о возмещении убытков образовать особую делегацию в составе представителей Германии, Франции и Англии.

Следует заметить, что решения Венской конференции намечались уже заранее, опубликованные проекты резолюций страдали двойственностью, ибо хранили ее сполна в результате голосований. Ценны и показательны были отдельные эпизо-

–––––––––––

*) Что опасения Габсбургской реставрации не совсем лишены основания, не замедлила показать попытка Карла IV в Венгрии.

Стр. 338

ды, сообщения из разных стран, характерны особенности в позициях разных национальных партий.

Если в Австрии недовольство поддерживается только внешними обстоятельствами при наиболее совершенном, по условиям времени, порядке внутри, то Венгрия, наоборот, переживает самый мрачный период внутренних нестроений — и ничего не может быть нагляднее контраста в судьбе этих главных членов бывшей двуединой империи, в которых революция вступила на противоположные пути. Венгерский делегат Кунфи проклинал тот «политический фетишизм» и веру в «волшебные формулы», которые побудили его соотечественников «боевые приемы российской революции огульно и рабски перенести на Европейскую почву». Всю ответственность он возлагал на коммунистов, которые «довели дело до крайнего обострения, поставив революционных социал-демократов перед дилеммой: либо сделать невозможную попытку построения социалистического общества в стране, где для этого нет объективных условий, либо обратиться в изменников рабочему классу, в социал-демократов типа Носке» (почему социал-демократы не сочли возможным просто остаться самими собою — оратор не объяснил). Попытка была сделана и — «закончилась страшным поражением». Это известно… Но вот, что не совпадает с ходячими представлениями о венгерских событиях: мадьярский делегат удостоверяет фактами, что советскую диктатуру в Венгрии свергли сами рабочие. «Хотя Венгрия, говорил Кунфи, в культурном и хозяйственном отношении стоит ближе к русским условиям, нежели Англия или Германия, однако и у нас российские методы оказались невозможными, — и не прошло шести недель после водворения в Венгрии пролетарской диктатуры под давлением промышленного пролетариата, как обширные слои того же промышленного пролетариата ощутили это господство как нечто нестерпимое. И не социал-демократические вожди, которых коммунистическая литература выставляла тормозами революции, повели борьбу против диктатуры пролетариата, — восстала против нее именно эта рабочая масса, а нам уже пришлось бороться с этим возмущением масс и убеждать их держаться диктатуры, потому что мы знали, что после ее низвержения установится в Венгрии не демократия, а система белого террора». Так и случилось — неизбежное.

Это показание непосредственного участника венгерского переворота чрезвычайно важно. Несколько месяцев тому назад, на съезде французской Генеральной Конфедерации Труда в Орлеане, где коммунисты остались в слабом меньшинстве, члены умеренного большинства все-таки кричали им:

Стр. 339

«будьте уверены, что, если начнется социальная революция, то мы будем с вами!». И казалось вероятным, что так и будет. Венгерский пример показывает, что это не бесспорно; что, при определенных бытовых и политических навыках, за водворением диктатуры, если бы оно случилось, могло бы быстро последовать разочарование, при котором баррикады воздвигнутся между рабочими и рабочими, — и внутриклассовая борьба превратится в уличную битву.

В собрании венского интернационала нашелся только один безусловный сторонник советской диктатуры как формы классового господства трудящихся — и это был представитель левых социал-революционеров А. Шрейдер. Ему очень удачно возражал сербский делегат Топалович, который просил его «не декретировать» общих правил для всех народов и указывал в частности на положение отсталых стран, где задачи рабочего класса должны быть «гораздо скромнее» — ибо в них он легко мог бы «интернационализировать не социальную революцию, а социальную реакцию». Это относится в особенности к малым странам-победительницам, где милитаризм крепко стоит на ногах. Там борьба за эту самую «проклятую» демократию — вопрос жизни для пролетариата, и там «новое солнце с востока, с его советской системой, не подвинет нас вперед ни на шаг... В нашей работе, в нашей агитации, — сказал сербский делегат, — вы нам сильно мешаете, когда связываете нас определенными формами даже на будущее — после социальной революции — время». Для усиления рабочего класса малых стран Топалович мечтает пока о «социалистической балканской федерации — может быть даже, вплоть до Вены...».

Оказалась зато на конференции и такая партия, которая для себя, для своей страны твердо стоит на демократической позиции и от нее не отступает ни на шаг. Это английские независимые — те самые индепенденты, которые отделились от своей огромной Трудовой партии, образовали ее левый обломок и отказались идти с нею в Женеву — в «реформистский» Второй интернационал. В Вену в этом вопросе они принесли в полной неприкосновенности идеи большинства своего рабочего класса*). Фр. Адлеру как докладчику

––––––––––––

*) Член английской делегации Шинвел в своей речи каялся по поводу недавних сомнений и колебаний индепендентов. Осуждая вмешательство капиталистического правительства в русские дела, он заявил, однако, что английская независимая Трудовая партия имеет «свой особый взгляд на российские организационные методы и теории», и добавил: «Если наше международное движение ныне расколото, то надо сознаться, что виноваты в этом прежде всего мы сами. Мы сами ведь прислушивались к московским теориям, сами говорили о коммунизме, диктатуре и советской системе, сами внушали нашим товарищам мысль, что во всем этом есть зерно истины. И за возникшие отсюда разногласия в рабочем движении нам некого винить кроме самих себя».

Стр. 340

комиссии «о методах и организации классовой борьбы» пришлось подробно остановиться на этом существенном «разногласии с английскими товарищами». Они, докладывал Адлер, согласились, вообще говоря, с возможностью пользования и демократией, и диктатурой, к которой пролетариат может быть вынужден применением силы со стороны самого господствующего класса. «Но они считают необходимым объявить здесь с полной ясностью, что на развитие классовых противоречий в самой Англии у них существует совершенно особый взгляд. Английские товарищи того мнения, что буржуазию в их стране ничто не заставит сойти с почвы демократии. Они допускают, что это может случиться в других странах, но думают, что в Англии развитие будет совершаться так, что оставление демократической почвы будет для английской буржуазии невозможным. Мы возражали им в комиссии, ссылаясь на пример Ирландии, показывающий, что и английская буржуазия способна править несколько суровой рукой. Но они остались при мнении, что в решительный период классовой борьбы буржуазия фактически подчинится пролетариату. Такова точка зрения английских товарищей на исторические перспективы их собственной страны, и после долгих обсуждений они, наконец, внушили всей комиссии мысль, что это их твердое убеждение; но, конечно, они ничего не имеют против того, чтобы все возможности, существующие в различных странах, в смысле предлагаемых нами тезисов, были перечислены».

Вот два разных миропонимания, почти два особых мира, которые должны смотреть друг на друга и с любопытством, и с некоторым недоумением. Одни воспитались веками в понятиях правового народовластия и в этой колее шаг за шагом движутся вперед уверенно и твердо. Другие принципиально не признают определенного пути и идут без дороги: они всегда на распутье. Первые говорят: «отчего же и не перечислить всякие возможности? — только знайте, что мы — сами по себе». Вторые отвечают: «примем к сведению — ничего другого нам не остается, а рассудит нас история». Таков пока один из результатов попытки создать на почве золотой середины единый интер-

Стр. 341

национал в эпоху, которая поставила вопросы ребром и требует решений определенных, потому что без них невозможно действие.

Характерное для всего английского социализма заявление индепендентов с полной несомненностью показало, что, если они, отделившись от своей трудовой массы, отправились в Вену на поиски объединяющих решений, то их влекла туда во всяком случае не проблема борьбы за власть. Ряд еще других положительных задач, обостренных войною и ее последствиями, стоял перед конференцией; и впереди всего — обширный круг вопросов об империализме, милитаризме и обеспечении международного мира. Но здесь-то ярче всего и обнаружилась бесплодность той промежуточной точки зрения, которую пытались обосновать в Вене. Обе крайние позиции, с которыми она борется, ясны: Второй интернационал признает национальную защиту и гарантии мира ищет в строительстве Общества Наций; Третий — начисто отвергает самооборону для «буржуазных» стран, а установление мира откладывает до победы всесветной социальной революции. Венское совещание, ссылаясь на возможные злоупотребления идеею национальной защиты, на этом основании осуждает «социал-патриотизм» вообще, однако оно высказывается против поддержки только «империалистических» (а не всяких вообще) войн, а вместе с тем восстает без оговорок против «политики гражданского мира — хотя бы под предлогом национальной обороны», — и «руководящей нитью» действий интернационала признает «только охрану революционных классовых интересов», не желая видеть, насколько эта «руководящая нить» сбита в запутанный клубок темных и плохо между собою связанных формул. В этом роковом вопросе завязла и английская делегация, лидер которой Уолхед, выступая докладчиком комиссии об империализме, как будто забыл в этом случае о своих демократических позициях и заявил, что задача социалистических партий — повсеместно в борьбе с империалистической захватной политикой «выдвигать принципы социальной революции». Столь же плохо должно было гармонировать отрицание национальной обороны с глубокими настроениями многих делегаций на этом съезде, где так остро и напряженно звучала, как мы видели, национальная струна. Это напряжение с неудержимой силой прорвалось у австрийцев в инциденте, невольно заставляющем вспомнить о столь же бурном столкновении, разыгравшемся когда-то между двумя крупными людьми — Жоресом и Бебелем — на международном социалистическом конгрессе в Амстердаме, в 1904 г. Теперь, в Вене, Рено-

Стр. 342

дель, находившийся в составе французской делегации, выступил с небольшой речью, в которой, соглашаясь с необходимостью «полного пересмотра Версальского договора во всех подробностях», указывал, что внешняя политика Франции не стремится к территориальным захватам, а есть лишь «политика страха, осложненная политикой реванша»... «Ведь и в Германии социалисты еще не имеют власти — и, хотя ее милитаризм разбит, общественное мнение Франции не может забыть об опустошенных областях и боится нового нападения, тем более что Америка теперь отказалась от союза с нею. Вот что диктует нынешнюю политику Франции и против чего нужно бороться; но большинство населения еще не понимает социалистов». (Мы опускаем во всех речах повторяющиеся соображения о необходимости единого интернационала.) Эти указания были верны, и правдивы, и вполне уместны на совещании, которому, прежде всего, нужно было знать объективное положение дел. Однако Отто Бауэр тотчас же взял слово и под возобновлявшуюся несколько раз бурю рукоплесканий обрушился на французского делегата с громовой филиппикой за «раскапыванье психологических корней французского империализма»: «Это дело немецких социалистов, а не французских! Я как немецкий и австрийский социалист все это говорил и говорю у себя дома, а ваша обязанность одна — бороться с вашими собственными угнетателями-империалистами». Таков был смысл страстной реплики Бауэра. И, однако же, отстаивая такое, как он выразился, «разделение труда», — он все-таки и на конференции, и даже в этой речи сражался не только за классовую солидарность и интернационал, но в то же время и за свое национальное немецкое и австрийское дело, и его пафос был не только социалистический, но и национальный. И слава ему. Но спрашивается: как же с этой естественной психологией связать отрицание национальной защиты? О ней очень заботится у себя дома, несмотря на свою резолюцию, Уолхед, который, в согласии с решениями английской Трудовой партии, докладывал конференции о необходимости дать Ирландии, если она пожелает, полную независимость, но под двумя непременными обязательствами: во-первых, чтобы в самой Ирландии не насиловались меньшинства в их гражданских или вероисповедных правах, и, во-вторых, — чтобы она «не явилась военной угрозой для Великобритании»; причем последнее «должно быть особо гарантировано в международных договорах о разоружении»... Ясно, что, если бы Ирландия, получив самостоятельность на этих условиях, нарушила свои обязательства и в союзе с кем бы то ни было напала на Велико-

Стр. 343

британию, то каждый индепендент или еще левее стоящий английский социалист счел бы прямым долгом выступить на защиту своей страны и таким образом немедленно смешался бы со всеми социал-патриотами, рискуя подвергнуться изгнанию из Венского интернационала. Ибо кто и в каком порядке будет решать, была ли здесь национальная оборона или только злоупотребление ее идеей?

А такие злоупотребления возможны, и они были и будут. Но из существования многочисленных случаев превышения личной обороны никто еще не выводил надобность отменить права человека оружием защищать от нападения жизнь и честь свою и своих ближних. Наоборот, все считают это право бесспорным, неотъемлемым — и вместе с тем знают, что прибегать к нему приходится тем реже, чем лучше обеспечена личная безопасность, и что начало ей было положено в те давние времена, когда право личного и кровавого разрешения споров было целиком отобрано в пользу совершенно посторонних спорящих лиц — судей, органов государственной власти: мера, несомненно казавшаяся тогда крайне утопической и прививавшаяся медленно и с большим трудом. Теперь с таким же трудом пробивает себе дорогу в человеческом сознании публично правовая организация международного мира.

Общество Наций всего один раз было упомянуто в Вене — устами опять-таки Уолхеда, и то для того, чтобы сказать, что это «лишь капиталистическая организация, неспособная обеспечить мир, а, наоборот, употребляемая как орудие сокрушения социальной революции». И Бауэр, и даже умеренный Ренодель, и едва ли не вся конференция видят в восстановлении всемирного интернационала единственное и верное средство победить империализм. Между тем, они сами понимают и признают, что вероятность скорого объединения всех партий, разбившихся теперь между Лондоном, Москвой и Веной, совершенно исключена. Кроме того, забывают, что, если воссоединенный интернационал выиграет в обширности и положит конец нынешней открытой внутриклассовой борьбе, то в однородности, в определенности он на первых порах неизбежно проиграет и доработается до нее не скоро; и, наконец, совершенно упускают из виду, что выдвигаемая против военной опасности классовая борьба и ее вершина — социальная революция —явление, происходящее в другой плоскости и потому бьющее мимо цели. Старый интернационал, единый и державшийся на той же теории, от войны не спас. Потому что в нем были «социал-патриоты», сторонники национальной защиты? Но люди, преданные своей стране, будут и в

Стр. 344

новом, едином интернационале, будут всегда, и, конечно, не они виновники войны.

Борьба между классами и внешняя война — явления разных плоскостей и отлично могут протекать независимо одно от другого. Перед глазами венского совещания был хороший пример: нападение коммунистического правительства на социалистическую Грузию. Особая комиссия по этому вопросу, ввиду «противоречивости известий» — так как советское правительство утверждало, что «речь идет о местных восстаниях грузинского населения, и оно только предложило свои услуги между повстанцами и грузинским правительством», — представила конгрессу резолюцию в условной форме: «если бы подтвердилось, что целая Россия, управляемая коммунистической партией, ведет прямо или косвенно (?) войну против маленькой соседней республики Грузии, — то это вызовет решительный протест всего европейского пролетариата, который не поймет, как может спор между двумя странами, управляемыми социалистами, разрешаться теми же способами, которые свойственны империалистическим государствам». Факты, однако, ясно показывали, что «может». Но конгресс не понял. Он пропустил удобный случай проверить: возможно ли обеспечить мир, пока за государствами, какова бы ни была в них форма правления, сохраняется право и власть разрешать поединками национальные, политические и какие бы то ни было споры, и не ошибочно ли строить надежды прочного мира на стремлениях к солидарности только одного общественного класса, на одних его вольных, текучих организациях.

На протяжении всего конгресса только деятельная мысль Бауэра, когда он говорил о своих национальных делах и взывал о поддержке к международному социализму, попыталась проверить оптимистические обычные формулы — и он должен был начать с признания, что интернационал «еще не имеет чисто технических органов для успешного противодействия интригам дипломатии». «Мы все очень мало знаем друг друга, мало знаем происходящее, мы лишены постоянных связей и осведомлений. Действия в одной стране не получают достаточной поддержки в других странах». Бюро, вроде учрежденного Вторым интернационалом, не удовлетворяет современным задачам, центральный исполнительный комитет наподобие интернационального московского, «созданного по ватиканскому образцу и швыряющегося отлучениями и анафемой», — годится еще менее. Нам нужно, заключает Бауэр, «ведомство иностранных дел пролетариата» — исполнительный орган, способный «видеть насквозь

Стр. 345

весь этот аппарат интриг, следить неотступно за его игрой и давать партиям на местах все сведения, необходимые для их практических действий…».

Ясно, однако, что о таком политическом органе единого пролетариата рано думать в эпоху, когда пролетариат лишен единства. И где же будет власть пролетарского «ведомства»? Мало «видеть насквозь эти интриги», — надо разрушать их, а еще лучше — предупреждать: нужен аппарат предупреждения. Несколько месяцев тому назад в Женеве, в целях созидания такого аппарата, опирающегося на всю мощь рабочих объединений как основу более широкого единства, Второй интернационал принял ряд важных решений о деятельном участии в судьбах Общества Наций и о сотрудничестве со всеми пацифистскими силами. Но о каких либо попытках провести эти прекрасные решения в жизнь ничего не слышно. Даже «сотрудничество» между Вторым интернационалом и «двух-с-половинным», венским, исключено, — и притом настолько, что последний счел необходимым особо опровергнуть измышления коммунистской прессы о переговорах между ними.

А вершители судеб Лиги Наций, со своей стороны, усиленно трудятся над тем, чтобы погасить и в рабочих, и в средних слоях населения всех стран последние остатки веры в жизненность этого учреждения. И через два года после всесветного кровопролития мир стоит перед военной опасностью по-прежнему — без всякой защиты.

_____________

Настоящая статья была уже набрана, когда в печати появились сведения о результатах работ международной делегации, собравшейся, согласно решению венского съезда, для рассмотрения вопроса о возмещениях убытков, причиненных войною. Делегация заседала в Амстердаме 1-4 апреля в составе представителей трех крупных социалистических партий заинтересованных стран: германской независимой, английской независимой Трудовой и французской (S, F, I, O) и выработала проект, заслуживающий внимания уже по тому духу, которым он проникнут: это серьезная попытка выйти из созданного дипломатией, грозящего осложнениями заколдованного круга и найти практическое решение, справедливое и мирное. Делегация удостоверила, прежде всего, что рабочие организации Германии признают необходимость возмещений и готовы им содействовать со всею энергией своим трудом. Вместе с тем она нашла, что проблема эта превышает силы Германии, предоставленной самой себе, и требует организации международной. Немедлен-

Стр. 346

но же и не дожидаясь пересмотра мирных трактатов «надо, чтобы правительства держав Согласия постановили вместе с Германией и при поддержке и сотрудничестве рабочих организаций всех заинтересованных стран создать международное Бюро исправлений, составленное из делегатов рабочих организаций, из делегатов-техников и из официальных представителей каждой заинтересованной нации». Это Бюро должно было бы управлять всем этим «международным предприятием» восстановления разрушенных областей, распределять предметы первой необходимости, нормировать цены продуктов, рабочую плату и проценты по займам, необходимым для фиксирования работ. Займы были бы международные, гарантированные солидарно заинтересованными странами, «а также и всеми государствами-членами Лиги Наций». Платежи по займам должно было бы обязаться производить германское правительство. Оно могло бы сократить размер этих займов, участвуя в восстановлении разрушенных областей Франции работами в натуре. Германии могла бы быть предоставлена часть сумм от займов для поднятия ее промышленности, валюты и финансов, а средства для платежей она должна была бы черпать в обложении всех видов германского капитала, на который, в конечном счете, и пала бы вся тяжесть восстановления разрушенных областей, уплаты пенсий и т. д.

Этот план, совпадающий в своих основах с недавними постановлениями международной федерации синдикатов, будет представлен (так же, как и решения самой конференции Венской) на утверждение участвовавших партий. Соответствующие законодательные предположения будут затем внесены в парламенты.

Разобраться в подробностях проекта — дело экономистов. Здесь достаточно отметить, что делегация Венского объединения «центральных» партий практически вступила в вопросах обеспечения мира на тот же путь соглашений и «сотрудничества» с использованием Общества Наций, который в существенных чертах был намечен женевскими решениями Второго интернационала в августе прошлого года. В основе таких соглашений лежит не слабость, а сознание своей силы и правоты.

А. Северов.