М. А[лданов]. [Ландау М.А.] [Рец.:] Герцен А.И. Былое и думы. Новое изд.: В 5 т. Берлин: Слово, 1921. // Современные записки. 1921. Кн. IV. С. 373376.

 

 

Стр. 373

А. И. Герцен. «БЫЛОЕ И ДУМЫ». Новое издание.

Берлинское книгоиздательство «Слово» делает очень ценное культурное дело. За весьма короткое время своего существования оно успело выпустить полное собрание сочинений Лермонтова (воспроизведение академического издания), тома Гоголя, Толстого и других русских классиков. Эти книги при недурной внешности отличаются сравнительно низкой по нынешним временам ценой (в среднем около 10 немецких марок за том). Можно поэтому предположить, что в ближайшие годы лица, не желающие читать классических писателей, отпечатанных по новой орфографии, будут пользоваться главным образом изданиями «Слова». В самой России печатное дело вряд ли скоро восстановится.

Последней новинкой берлинского книгоиздательства является «Былое и Думы» в шести томах, из которых пока появились три. Имя редактора не названо, но первой книге предпослана вступительная статья Ф. И. Родичева. Русская читающая публика знакома с произведениями Герцена главным образом по очень плохому, урезанному изданию Павленкова. Женевское издание семидесятых годов давно стало библиографической редкостью, да и оно достоинствами не блистало. В него не вошла большая часть статей «Колокола». Статьи эти впоследствии (в 1887 г.) издал в Женеве Л. Тихомиров (Библиотека Социальных знаний) в одном томе (730 Стр.), но тоже в очень не-

Стр. 374

полном виде, без мелких заметок и статей французского «Колокола». Был еще изданный за границей М. К. Эльпидиным «Сборник посмертных статей А. И. Герцена» с кратким предисловием Огарева, также давно вышедший из продажи. Полное собрание сочинений знаменитого писателя, предпринятое в России в 1917 г. под редакцией Лемке, не было, если не ошибаюсь, доведено и до половины.

Главной и сенсационной особенностью нового берлинского издания будет та часть «Былого и Дум», которая содержит историю личной интимной драмы Александра Ивановича и Наталии Александровны Герцен. Она до сих пор, как известно, никогда в печати не появлялась. Именно к ней относятся слова автора знаменитой книги: «Всего я не могу еще передать читателям по разным общим и личным причинам. Не за горами и то время, когда напечатаются не только выпущенные страницы и главы, но и целый том, самый дорогой для меня». Только теперь, через 55 лет с того момента, когда были написаны приведенные выше слова, появится разрешенная к печати наследниками А. И. Герцена неизвестная публике часть этих поразительных мемуаров.

«Былое и Думы», бесспорно, самая лучшая книга Герцена. Ее автор сказал, правда, в посвящении «С того берега»: «я ничего не писал лучшего и, вероятно, ничего лучшего не напишу». Эта оценка, относящаяся к 1855 году, утвердилась в русской литературе, но она совершенно несправедлива. Книга «С того берега», неровная, местами искусственная, местами проникнутая каким-то литературно-философским дендизмом, сильно пострадала от времени, тогда как «Былое и Думы» несомненно принадлежит к числу вечных произведений литературы.

Бесконечно труден жанр автобиографии. Слово Паскаля, «lе moi est haissable», разумеется, простая условность — и условность, в сущности, касающаяся только формы изложения. Быть может, не совсем не прав Анатоль Франс, который ехидно утверждает, будто писатель всегда говорит исключительно о самом себе: если он начинает статью о Шекспире, значит, он намерен писать о себе по поводу Шекспира. Но в форме

Стр. 375

автобиографии и чрезмерное следование паскалевскому завету, и чрезмерное пренебрежение им ведет к одинаково печальным результатам: в первом случае получается никому не интересный послужной список; во втором — исповедь, род литературы чрезвычайно опасный, не удавшийся ни Льву Толстому, ни блаженному Августину.

Написать автобиографию в шести томах — какая смелая мысль! Это мог, естественно, себе позволить Талейран, который делал Революцию, Империю, Реставрацию, объявлял войны и заключал миры. Да и то он все врал в своих мемуарах и вдобавок запретил их печатать раньше, как через тридцать лет после своей смерти (на таком расстоянии le moi перестает быть haissable). Многотомную автобиографию мог себе позволить и Шатобриан, всю свою жизнь в исторических и неисторических ее действиях простоявший в грациозной позе перед зеркалом. В русской литературе подобных литературных произведений почти не имеется. С. Т. Аксаков оставил нам прелестную и наивную автобиографию, которая стала любимой детской книгой! Да еще Л.Н. Толстой написал историю своего отпадения от православия — и почему-то назвал ее «Исповедью».

К гениальной книге Герцена такое название подходило бы уже несколько лучше (окончательное суждение об этом можно будет произнести лишь тогда, когда выйдет в свет неизданная часть «Былого и Дум»). Но Герцен был слишком обаятелен, слишком сharmeur, и слишком любил себя, чтобы пойти по пути, намеченному мрачной книгой Руссо. «Былое и Думы» — мемуары кругом правого человека: правого даже тогда, когда он сам себя обвиняет. Эта многотомная защитительная речь — произведение несравненного мастера. И как публицист, и как художник рассказа — во всем, кроме совершенного презрения к русскому синтаксису и к фонетике стиля, Герцен является по сей день непревзойденным и недосягаемым образцом. Не знаешь, что лучше в этом произведении: былое, рассказанное с таким поразительным мастерством, или глубокие, значительные, вдохновенные думы. Подобного сочетания блеска

Стр. 376

с глубиной в нашей литературе, пожалуй, не было. Можно без преувеличения сказать, что все или почти все линии русской мысли последнего пятидесятилетия намечены в этой противоречивой и гениальной книге

Я не могу последовать за Ф. И. Родичевым, который берет на Герцена монополию в пользу более или менее умеренных течений политической философии. К сожалению, в ранних произведениях автора «Былого и Дум» нетрудно найти страницы, совершенно противоречащие такому взгляду. Можно было бы многое сказать и о злополучной судьбе словечка «мещанство», которое Герцен слишком любил и слишком часто употреблял. Но, бесспорно, последние мысли великого писателя представляют собой кладезь философско-политической мудрости: общеизвестная оценка, данная им Л. Н. Толстым, довольно близка к истине.

М. А.