|
Архангельский В. Мысли о «Мыслях о России» (по
поводу одной статьи Ф.А. Степуна) // Дни. 1926. 15 июля. № 1054. С. 2.
[«Мысли о России» Ф.А. Степуна (СЗ № 28)]
В. Архангельский
Мысли о «Мыслях о России»
(по поводу одной статьи Ф.А. Степуна)
«Либерально-консервативное»
умонастроение, провозвестником которого в период подготовки Зарубежного съезда
выступал Струве, в настоящее время выявило в полной мере как основные черты
«либерально-консервативной» психологии, так и характер своих
общественно-политических устремлений: и либеральные консерваторы и
консервативные либералы типа Струве оказались на съезде во власти самой
неприкровенной монархической реакции.
Политический
провал «либерально-консервативной» идеологии на зарубежном съезде, тем не менее,
не устранил среди зарубежной эмиграции проблемы «собирания земли русской» и
связанных с нею попыток объединения крайних элементов общественной психологии
около новых объединяющих центров. Одну из таких попыток и представляет
интересная статья Ф.А. Степуна, помещенная в только что вышедшей 28-й книге
«Современных записок» под заглавием «Мысли о России».
Ф.А. Степун
считает совершенно недопустимым для демократической эмиграции какое-либо
политически-организационное объединение с монархической реакцией, нашедшей свое
четкое отражение в работе зарубежного съезда. Пред лицом большевистской
опасности проблему «единого фронта» он рассматривает не как проблему
политического объединения монархистов с демократами, а как проблему
«психологического и культурно-философского сращения подлинно-консервативных и
творчески-революционных энергий русской души на почве только что предстоящего
раскрытия творческого смысла “мига” февральской революции». Он глубоко уверен,
что величайшее несчастье постигнет Россию, если в ней не создастся «некоей
центральной психологии, психологии душевно-емкой, культурно-многомерной и
политически-крепкой». Для создания такой психологии и соответствующей
политически-дееспособной организации Ф. Степун считает необходимым
рекомендовать и левым и правым флангам русской общественности «от многого
отказаться и с многим порвать»: левые, по мнению Ф.А. Степуна, должны
освободиться не только от всякой организационной, но и
психологически-миросозерцательной связи с идеологией и эмоцией
коммунистического интернационала. Правые — окончательно порвать всякую
эмоциональную связь с черносотенными реставраторами. Работа самоочищения и
явится необходимой предпосылкой создания новой общественной психологии и
единственным условием прекращения дальнейшего расхищения творческих сил России
двуединой красно-черной реакцией.
Предложение г.
Степуна левым и правым флангам русской общественности «от многого отказаться и
со многими порвать» в своей общей формулировке довольно бесспорно. Исторический
смерч, пронесшийся над Россией, внес новые огромные задания в русскую жизнь и в
русский быт, расшатал старые критерии и масштабы оценок, смешал установленные
грани и разрушил пограничные столбы. Наши старые мерки и масштабы приходится,
поэтому, применять к русской жизни с большими оговорками, а, быть может, и с
большими дополнениями. В привычных тезисах приходится сделать кое-какие
перестановки, усилить или ослабить некоторые акценты, а, быть может, и
допустить к ним более или менее глубокие коррективы: «Нужно, — как выражается
г. Степун, — начать звучать в каком-то совершенно новом душевном тембре». Все
это, повторяю, довольно бесспорно. Спор может начаться, а по-моему, и должен
начаться только тогда, когда от общей формулы мы перейдем к конкретным задачам
и попробуем точно определить, от чего нужно отказаться и с чем нужно порвать.
При решении этих вопросов всякого рода недоговоренность, нечеткость и
затененность искажают правильный подход к разрешению поставленной г. Степуном
проблемы и вместо «сращивания» в результате приведут к дальнейшему отталкиванию.
К сожалению, такой недоговоренности, неясности, а временами и прямой
фактической неправильности, в достаточной степени можно отыскать в «Мыслях о
России».
Левый фланг
русской общественности должен, по мнению г. Степуна, отказаться от всякой организационной
связи с идеологией и эмоцией коммунистического интернационала. Предложение
очень определенное, но как будто бы такого требования можно и не предъявлять в
настоящее время левому флангу. Русские социалисты, например, имеют свой,
совершенно отличный от коммунистов, взгляд на основные задачи социалистического
движения и методы социалистического строительства. Различие между социалистами
и коммунистами покоится на кардинальном расхождении взглядов на человека и
общество, на законы общественного и экономического развития. На принципиальном
различии идеологии и сопутствующих ей эмоций покоится и резкое расхождение в
вопросах организационного характера. По предложению русского социалиста В.В.
Сухомлина на апрельском заседании в Цюрихе рабочего социалистического
интернационала и была принята резолюция, не оставляющая никаких сомнений в
отсутствии организационной связи между социалистами и коммунистами*.
Большие
недоумения возбуждает и тот новый «душевный тембр», который должен, по мнению
г. Степуна, усвоить левый фланг русской общественности. «Нужно понять, — пишет
он, — что для того, чтобы решать судьбу русского народа, недостаточно
интересоваться аграрной программой, но надо, кроме того, любить поля и нивы.
Недостаточно думать над проблемой отделения церкви от государства, но надо еще
чувствовать связь православия с русской культурой и органически подсознательно
ощущать, что в “барских” писаниях Тургенева и Толстого уже давно осуществлена
та степень понимания мужика и любви к нему, до которой пока что еще далеко не
только третьему, но и второму интернационалу». Все это, конечно, верно, хотя и
в значительной мере однобоко. Что левый фланг русской общественности
интересовался не только аграрной программой, но и рабочей, национальной и т.д.,
об этом, конечно, спору быть не может. Но что горела в душах наиболее ярких
представителей левой русской общественности и неумирающая «любовь к полям и
нивам», об этом в достаточной мере говорят произведения Златовратского, Глеба
Успенского, Короленко и других писателей народнического направления. Что левый
фланг русской общественности не страдал недооценкой понимания «барских» писаний
Тургенева и Толстого, об этом тоже едва ли стоит говорить. Но любовью к полям и
нивам, чтением аграрных программ и признанием любви к русскому мужику со
стороны Тургенева и Толстого не исчерпывалась и в настоящее время не
исчерпывается психология людей, принадлежащих к левому флангу. Выше любви к
полям и нивам стояла у них любовь к родной земле, а выше любви к мужику стояла
любовь к человеку, и рабочему и
крестьянину, превращенному в условиях русской жизни в «безликую, продажную
собственность». Это она, неумирающая любовь, заставляла бросать нивы и поля,
отказываться от возможности читать писания Тургенева и Толстого, разрывать
связи с близкими и любящими, терпеть тяжести сибирских этапов, царских, а
теперь большевистских тюрем, и нередко отдавать свою жизнь за приближение того
времени, когда Россия сделается свободной, счастливой, духовной. Так было
прежде, но не происходит ли то же самое и теперь? И неужели для истосковавшейся
в изгнании русской эмиграции достаточно напомнить о значении Толстого и
Тургенева, «о любви к полям и нивам», чтобы трудный вопрос «сращивания»
консервативных и революционных энергий нашел подходящую почву в душе каждого
человека? Я не хочу сказать, что целостность духовного лика России
воспринималась левым флангом русской общественности всегда и везде во всей
полноте. Были изъяны и ущербы. Но если уж говорить о «сращении» разрозненных
элементов душевной энергии, то из сферы общих мест следует вступить на твердую
почву фактов и решить хотя бы, например, вопрос о том, что представляет из себя
духовный облик нашей родины, от каких сторон этого облика нужно отказаться, с
чем примириться.
Прямого ответа
на эти вопросы мы, к сожалению, не находим в статье Ф.А. Степуна.
Но если синтез
подлинно-консервативных и творчески-революционных энергий на левом фланге нашей
общественности теоретически возможен и психологически неизбежен, то говорить о
реализации этого синтеза на правом фланге русской общественности можно только
при наличности в своих психических переживаниях элементов общественной
романтики. Ф.А. Степун зачарован «мигом» февральской революции, когда
«революционные настроения наших консерваторов звучали в унисон с судьбой
России». Да, это было. Но нельзя забывать, что в данном случае это был миг в
миге февральской революции. «Всенародный» порыв февральской революции, давший
видимость национального единства, очень быстро уступил место новому порыву к
защите попранных падением самодержавия классовых интересов. Революционные
настроения наших консерваторов уже быстро перестали звучать в унисон с судьбой
России, а в настоящее время, по словам г. Степуна, звучат весьма биографично,
раздраженно и корыстно. Ф.А. Степун сам сознает политическую бессмыслицу
привлечения таких консерваторов к делу «сращения подлинно-консервативных и
творчески-революционных энергий» в один целостный тип. Но он считает, что в
будущем возможен, на основе признания исторической и нравственной правды
февральской революции, «общий знаменатель», при котором такой синтез
консервативно-революционной общественности получит в русской жизни реальное
воплощение. Дело, конечно, веры… Пока этого нет, и, видимо, скоро не будет.
Таким образом, единственным действующим лицом в психологическом процессе
«сращения» остается лишь левый фланг русской общественности. Проблема, поднятая
на страницах «Современных записок» Ф.А. Степуном, очень серьезна и интересна.
Но разрешить ее можно только при полной ясности, четкости и совершенной
договоренности.
——
* См. «Рев.
Россия» № 49.
|
