Цетлин Мих. «Совр. записки» [№ 28] // Последние новости. 1926. 29 июля. № 1954. С. 3.

Мих. Цетлин

«Совр. записки»

28 книжка «Современных записок» открывается небольшим рассказом Бунина «Солнечный удар». Это снова рассказ о любви, чудесный и волнующий рассказ. Рассказ о солнечном жарком дне на Волге, о любви, поразившей, как солнечный удар, о ее исступленной радости и боли. Бунину, как живописцам импрессионистам, удалось переполнить рассказ солнцем и зноем. «Он лег на кровать, на спину, положил запыленные сапоги на отвал. Окна были открыты, занавески спущены и легкий ветерок от времени до времени надувал их, веял в комнату зноем и запахом нагретых крыш и всего этого светоносного и совершенно теперь опустевшего, безмолвного и безлюдного волжского мира». Такие описания не читаешь, а физически впитываешь кожей, как солнечный свет.

Вслед за Бунинским рассказом, в соседстве друг с другом, напечатаны два исторических романа, столь далекие друг от друга по эпохе и, может быть, еще более далекие по духу, по своему литературному облику. Сравнить этих исторических романистов явилось бы интересной темой для критика. Но в этой книжке дано только продолжение романа Мережковского и начало третьей части серии романов Алданова. О них надо будет подробно говорить впоследствии, когда содержание их разовьется полнее.

Ряд быстрых проникнутых иронией фантастических сцен о «Дафнисе и Хлое» и их приключениях в современной жизни дал Муратов. Мы не совсем уловили основной стержень, основную тему этих капризно сменяющихся сцен. Изящен, хотя чуть-чуть условно риторически романтичен небольшой рассказ Осоргина о римской девочке-модели «Красный мак».

В стихотворном отделе журнала, на этот раз довольно обширном, напечатана длинная вещь Ходасевича (хотел было сказать баллада, но автор не дал ей такого наименования) о Джоне Боттоме. Начало этого стихотворения великолепно. Скупыми чертами, но как хорошо, нарисовал этот собирательный английский обыватель:

Джон Боттом славный портной

Его весь Рестон знал…

Как хорошо передана трагедия «проклятого» четырнадцатого года:

Но раз… Иль это только раз

Почудилось слегка?

Как будто стукнула сильней

Чугунная рука…

Но дальше вещь обогащается и перегружается несколькими темами. Одна тема — Боттому оторвали руку и к его трупу приложили чужую, не портняжью, а плотничью. Эта тема разработана резко и сильно. Но к тому же автор открывает, что Боттом и есть тот неизвестный солдат, который погребен с почестями в Лондоне. Боттом просит милости у апостола Петра — шепнуть жене, что это он, Боттом, и есть «неизвестный солдат». Апостол отказывает в этой просьбе Боттому. Нам кажется, что это могло бы быть темой отдельного стихотворения.

С удовольствием прочтут читатели остроумное и хорошо сделанное стихотворение нового в журнале поэта Ант. Ладинского. Начало поэмы Н. Оцупа «Царское Село» написано с обычным для него мастерством. Воспоминания о собственной юности:

…Бледный профиль гимназиста

Odi profanum! Это я.

о Царском Селе, с его воинскими забавами «эпохи цезарей», джигитовкой (очень картинной), парадами, великими князьями, прерываются воспоминаньями о разрушившей эту жизнь войне и символической фигуре царскосельского жителя, Иннокентия Анненского.

Посмертное, полное тоски по родине стихотворение Поликсены Соловьевой как бы вводит нас в воспоминания К. Ельцовой о Владимире Соловьеве и о всей соловьевской семье. В этих воспоминаниях нет внешнего литературного уменья, а может, это уменье скрыто, но в них есть нечто большее. Они вводят нас с большой силой в самую атмосферу тогдашней Москвы, дают нам жить с Соловьевым. Это один из самых интересных человеческих документов о Соловьеве.

Очень интересны в отделе «Культура и жизнь» заметка М. Алданова о посмертных произведениях Толстого и очерк о Шпенглере и Данилевском М. Шварца.