Л. Сотов. Бессарабия и Россия (Письмо из Бессарабии) [статья] // Современные записки. 1921. Кн. V. С. 262–270.

Стр. 262

БЕССАРАБИЯ И РОССИЯ.

(Письмо из Бессарабии).

Вопрос о воссоздании России в тех территориальных границах, которые соответствовали бы ее нормальному экономическому развитию и нормальному же международному положению, больше, может быть, чем любой вопрос нашего будущего находится в зависимости от фактора, обычно мало учитываемого в рассуждениях об освобожденной от большевизма России. Фактор этот — время. Спо-

Стр. 263

собность смотреть «поверх текущего момента», годами ждать в непреклонной верности своим идеалам возможности их осуществления, не смущаться временными, хотя бы и очень тяжелыми неудачами — эта способность нечасто встречается и среди людей, призванных руководить движениями масс. Тем слабее эта способность присуща массам. Попав в совершенно новую международно-политическую обстановку, массы начинают к ней, или, вернее, в ней немедленно приспособляться, как бы повинуясь слепому биологическому инстинкту жизни. «На другой день после»... крестьянин начинает пахать землю, торговец — продавать и покупать, рабочий — вертеть станок, и только интеллигент, более всех других вооруженный знаниями, интернациональный по близости своей к общемировым культурным достижениям, оказывается более всех других профессиональных групп не приспособленным к новой обстановке. Независимо от своего принципиального отношения к совершившейся перемене национально-политической обстановки, он ее не приемлет по самому существу своей профессионально-культурной особенности. Он будет в оппозиции к новым формам и новым господам, хотя бы уже только потому, что эти формы и эти господа являются отрицанием его главного орудия в борьбе за жизнь: той национальной культуры, на почве которой и из источников которой он до сих пор черпал сипы для утверждения своего материального и интеллектуального бытия.

Поэтому можно смело сказать, что в борьбе за политическое и национальное единство страны самой активной центростремительной силой будет интеллигенция, понимая под этим всех представителей умственного, организаторского труда, и что шансы на воссоединение с Россией отторгнутых от нее частей будут тем больше, чем сильнее количественно и качественно представлены в ней русские работники этих отраслей труда.

Однако решающее слово принадлежит не интеллигенции. Ее политическая оппозиция новому владыке не может висеть в воздухе. Она должна опираться на массовое народное стремление к воссоединению с прежней родиной. Если этого народного движения нет — окраинная интеллигенция обречена на общественно-политическую гибель.

И здесь сказывается роковое влияние времени. Чем больше времени та или иная область находится во власти новой, чужой государственности, тем больше в массах вырабатываются новые навыки и новые формы общежития.

Принято говорить о непреклонности и несгибаемости экономических связей и путей, стихийно толкающих отторг-

Стр. 264

нутую область назад к своему прежнему целому. Однако в действительности процесс тут развивается далеко не так прямолинейно. Если политические условия закрыли старые пути, то постепенно, незаметно пробиваются новые. Жизнь берет свое. И время ей это дает. Пути торговой и промышленной циркуляции меняются, и в этой области нет законов, а есть только факты.

Река, которая не в состоянии... разрушить воздвигнутую посреди ее течения плотину, огибает ее и принимает новое направление. Таков же и поток жизни вообще, и в частности — поток экономической деятельности.

Все эти общие соображения приходится предпослать освещению вопроса о русском деле в Бессарабии. Будет ли Бессарабия русской или она «навсегда», как любят говорить румыны, отошла к Румынии — зависит, конечно, в значительной, если не главной, мере от того, какой будет новая Россия и каково будет ее влияние в международных делах. Можно себе представить, что возвращение Бессарабии России произойдет в порядке дипломатическом. Мощная международная сила прикажет Румынии отдать Бессарабию России, и эта же сила принудит Румынию это сделать. В этом случае решение вопроса будет происходить вне зависимости от широких масс. Дезаннексия с точки зрения непосредственного участия в ней масс бессарабского населения будет формально равна аннексии. Дипломаты отдали Бессарабию Румынии — дипломаты же вернули Бессарабию России. В этом случае степень румынизации бессарабского населения, как бы ни сильны были успехи румын как владык в деле уничтожения всего русского и насильственного насаждения всего румынского, ровно никакого значения иметь не будет. Но можно и всего правильнее, представить себе иной путь воссоздания России: путь ясно и властно выраженной воли населения отторгнутых частей России к возврату в лоно прежнего отечества. Нечего говорить, что, как с точки зрения принципов демократии, так и для прочности дела воссоздания России именно второй путь — путь народной воли — является наиболее желательным.

Как же обстоит дело в Бессарабии с этой волей к России? Если нам предстоит путь единения через народную волю, то какова обстановка для ее проявления?

Нужно тут же сразу ответить на этот вопрос: обстановка эта стала неблагоприятной. В своей политике румынизации края румынское правительство нашло удобную почву в чрезвычайно низком культурном уровне бессарабского населения. Находившийся до революции в руках черносотен-

Стр. 265

ных помещиков край этот с весьма пестрым национальным составом стоял на очень низкой ступени культурного развития. Тупое русификаторство и антисемитизм самодержавной власти привели к тому, что широкие массы молдаванского и еврейского населения были отброшены от русской школы, от русской книги и вообще от всех элементов русской культуры. Между бессарабской интеллигенцией демократического направления и массами не только молдаванского и еврейского населения, но и чисто русского существовала пропасть. Земство находилось в руках воспитанников Крушевана и его единомышленников, и в Государственную Думу Бессарабия посылала отъявленных черносотенцев.

Молдаванское население было совершенно чуждо не только духовной культуре России, но и ее гражданско-административному быту. Горе-русификаторы привели к тому, что приехавший в город крестьянин чувствовал себя здесь как в темном неведомом лесу. Его имели право не понимать в любой канцелярии. Суд, школа, церковь, администрация — все это было для него иноязычными институтами. И, т. к. поверх этого царствовал еще дикий произвол, то легко себе представить, до чего чуждыми России оставались массы молдаванского населения, чуждыми ее внутренней культурно-исторической и политической ценности.

Несколько ближе стояло к русской культуре еврейское население. Отчасти потому, что это население вообще более культурно и более восприимчиво к культурным влияниям, отчасти потому, что оно было сосредоточено в городах. Но уже в местечках, на ярмарках и базарах, вы могли видеть, как масса еврейского мещанства, мелкие торговцы и ремесленники, еле изъясняясь по-русски или совершенно не понимая русского языка, великолепно объяснялись по-молдавски.

Румынские узурпаторы с этой стороны нашли для себя вполне подготовленную почву. Они пришли в среду, которая их понимала и которую они понимали. Пришло новое начальство, которое заговорило или закричало на языке, доступном народу.

Здесь, в народных низах, истребление элементов русской культуры оказалось делом сравнительно легким. Во всех учреждениях сразу заговорили на румынском языке, и теперь еще ни один чиновник из числа бессарабцев не заговорит с вами по-русски, разве только украдкой, с глазу на глаз, когда он вполне убежден, что его собеседник не питает никаких коварных провокационных замыслов, заговаривая с ним на преследуемом русском языке. Само собою разумеется, на-

Стр. 266

чалась вывесочная вакханалия, малярная румынизация, глупая, низкая и мстительная, как все малярно-вывесочныые революции последних лет. Сразу в один отвратительный день вся интеллигенция оказалась безграмотной, и эта безграмотность русской интеллигенции еще больше отбросила ее от народных низов, которые также оказались безграмотными, но только в области письменности, между тем как устная их речь получила не только свободу и признание, но стала пользоваться особым покровительством.

Румынские правители пошли даже в целях румынизации края на некоторые уступки. Некоторые приказы, иные рептильные или просто казенные газетки печатались на румынском языке, но русским шрифтом, т. к. латинский шрифт был совершенно недоступен массам, умевшим читать по-русски.

Это, впрочем, было политикой мелкой и в иных случаях просто глупой, хотя и эти глупости имели свои положительные для румын результаты. Гораздо серьезней в деле румынизации края была общая национальная политика румын. Основной ее принцип таков: покровительство всем национальным культурам, кроме русской, которая беспощадно преследуется.

Вы хотите школу на жаргоне, на древнееврейском языке, на украинском, польском, греческом — пожалуйста, сколько угодно! Вышло так, что разного рода национальные стихии, зажатые в кулак самодержавного насилия, вырвались на свободу с приходом румынской узурпации.

Население охотно воспользовалось этими дарами данайцев, и, таким образом, выпадение из духовной жизни края русской культуры становилось не особенно заметным для широких масс, и прежде слишком чуждых русской культуре, и во всяком случае не заинтересованных активно в ее сохранении и развитии.

К сожалению, самый русский язык стал орудием румынизации края. Румынская правящая партия стала издавать некоторые газеты на русском языке. Нашлось в Бессарабии достаточно много людей, которые стали за деньги, а иногда и по убеждению восхвалять румынскую политику и писать славословия делу отторжения Бессарабии от России. Увы, надо признаться, что в этом предательстве принимают участие русские литераторы, беженцы из Совдепии, иногда с громкими или скандальными именами. Для характеристики этой прессы достаточно указать, что подписка на одну из этих газет обязательна для всех, получающих в префектуре заграничный паспорт. 150 лей взимается с лиц, уезжающих в Америку, в Палестину, с древних евреев и евреек, никогда по-русски не чи-

Стр. 267

тавших. Для дополнения характеристики румынских нравов следует указать, что собранная в префектуре огромная сумма в несколько сот тысяч лей бесследно пропала, равно как и документы на эту сумму. В этой газете пишут русские литераторы.

Нужно несколько ближе подойти к этой вольной и невольной услуге, которая оказывается русскими беженцами-интеллигентами из Совдепии делу румынской узурпации.

Когда несчастный беженец, прорвавшись через строй смерти и нравственных пыток, вырвавшись из объятий голода и холода, прибывает в этот обильный, сытый и спокойный край и часто встречает даже весьма галантное отношение к себе румынских властей, то он впадает невольно в состояние умиленной общественно-политической прострации. Он готов лобызать руку своих спасителей. Он ест, пьет, ходит в кафе, не боится ЧК и думает: какая это замечательная страна — Великая Румыния! Какое это убежище права, порядка и главное — ведь хлеба, хлеба сколько, и опять же вина, и вообще, радостно жить на свете... И этот несчастный заяц, перебежавши границу, пишет письма благодарности Румынии, сочиняет статьи, ставит румынско-патриотические пьески, произносит тосты в честь Румынии и счастлив, бесконечно счастлив…

Румынские администраторы уже избалованы этой лестью и кадильным духом. Они его требуют. И надо правду сказать: в общем и целом беженцам здесь оказывается широкое гостеприимство. Никто так не относится к ним терпимо, как румынское правительство. И беженцы, в особенности интеллигенты, платят данью весьма выгодной. Нужно прямо сказать: в Бессарабии наиболее прочной опорой в деле моральной поддержки румынской узурпации являются русские беженцы. Они своими рассказами, глубокой, запечатленной в их глазах мукой советского бытия создают атмосферу, враждебную России... советской. Да, советской; но не нужно быть особенно проницательным, чтобы понять, что постепенно субъективная формула «большевики и румыны» объективируется незаметными наслоениями в другую: «Россия и Румыния». Многие покидают Россию навсегда — это, главным образом, масса еврейских беженцев, бесконечно истерзанная погромами большевистскими и антибольшевистскими. Для них субъективно и, увы, объективно оно почти то же самое, вся русская эпопея последних лет — один сплошной погром. От них ли требовать живого чувства матери-родины, когда ее продают и предают русские журналисты, литераторы, актеры, художники, служившие по ту сторону Днестра больше-

Стр. 268

викам, а по эту лакействующие перед румынскими насильниками?

И те, и эти, и многие другие выщелачивают русское дело в Бессарабии, создают атмосферу, гибельную для русского патриотизма.

Этот процесс идет медленно, но неуклонно вперед, не встречая почти серьезных препятствий. Ему способствует позиция бойкота всех румынских учреждений, принятая местной интеллигенцией со времени прихода румын. Тогда эта позиция бойкота была не скажу правильной, но единственно возможной. Террористический режим новых пришельцев, прибегнувших к неслыханным мерам насилия, к убийствам, перепоровших почти все крестьянское население, внесших в жизнь Бессарабии элементы коварно-деспотической, чисто восточной политики — все это вместе с бешеным походом на все русское не давало никакой возможности местной интеллигенции принять хоть какое-нибудь участие в новой системе политических, общественных и административных учреждений. Бойкот этот был героической полосой в жизни местной интеллигенции и примыкавших к ней широких кругов служилого элемента. Тогда была сильна вера в скорое возрождение России. Казалось, что вот-вот румынское лихолетие кончится. Была сильна вера в то, что великие державы ни за что не признают права Румынии на Бессарабию.

Все эти надежды, однако, рушились. А бойкот остался...

Из фактора борьбы, активного протеста, требовавшего жертв, он превратился постепенно, и иначе и быть не могло, в разлагающую пассивность... Бойкот по самому своему существу — форма борьбы недлительная. Он при длительном применении неизбежно вырождается в полную оторванность от жизни и в постепенное угасание общественной энергии. Так оно и случилось в Бессарабии. Отстранившись от вмешательства в новые формы жизни, интеллигенция тем самым очистила поле для всякого рода мерзавцев, карьеристов, взяточников, лакеев и перевертней. Теперь у многих назревает мысль о том, что надо начать новую тактику, постараться служить народу, связаться с ним в новой обстановке. Но это теперь бесконечно трудно и психологически, и физически. Все захвачено грязными руками, и интеллигенция, лишенная живого дела, вянет общественно, мельчает, погружается в мещанскую тину...

Как реальной общественно-политической силы русской интеллигенции сейчас в Бессарабии нет. У русского дела сейчас нет этой самой главной опоры. Интеллигенция не у дела. Субъективно она в решительной оппозиции к румынскому владычеству. Но эта

Стр. 269

ее оппозиция остается при ней, никого не грея и не пробуждая кругом засыпающего русского чувства. Бойкот из благословения превратился в проклятье.

В румынской прессе серьезно ставится вопрос: можно ли бить бессарабца по морде? И дается ответ: да, бессарабца по морде бить можно. И радикальная румынская газета тут же прибавляет: а вот трансильванца или буковинца по морде бить нельзя. В этих присоединенных областях румынизация сделала ничтожные успехи. Тут не было бойкота, потому что тут не было оглядки на прежнюю родину. Никто не верил и не верит больше в восстановление Австро-Венгрии, и поэтому скоро интеллигенция, преимущественно немецкая, стала на почву новых отношений и завоевала ряд новых позиций. Проезжая по Бессарабии, вы не услышите по пути со стороны поездной прислуги и жел. дор. администрации русской речи. Да и начисто выметен прежний состав. В Трансильвании вы чувствуете себя в немецкой или венгерской стихии. И в парламенте, и в местном самоуправлении, и в администрации вы находите представителей местной краевой интеллигенции. На улице перед вами вырастает шуцман. Имеется независимая от румынских властей немецкая пресса. Словом, край сохранил свою индивидуальность.

Этого, к несчастью, нельзя сказать про Бессарабию.

Время идет, и вместе с ним уходит из Бессарабии Россия. Это надо сказать прямо и не тешить себя какими-либо иллюзиями.

Если подлинная, демократическая Россия дело неблизкое, то шансы на живое тяготение к ней Бессарабии становятся все более проблематичными. Население ненавидит румын, оно не может забыть пока страшной поры их прихода, их гомерических насилий; но оно втягивается в новую систему жизни. Торгует, работает, ездит в Европу, говорит все больше и читает все больше на румынском языке. Это все не проходит даром для русского чувства и русских тяготений. Время не за Россию.

Русский патриотизм крепок пока только в интеллигенции. Но она не у дел. И в среде русских бывших помещиков. Но у них оппозиция Румынии землевладельческая. У них аграрная реформа румынского правительства отняла землю, оставив не более 100 десятин на владельца. Здесь сильны монархические тенденции. Это Россия черная... Не надо обманываться насчет характера ее румынофобства и русофильства, хотя в Бессарабии многие обманываются, принимая все это за чистую монету.

Освобождение Бессарабии и воссоединение ее через народную волю с Россией все-

Стр. 270

цело зависит от того, долго ли еще России придется изнывать в тисках коммунизма.

Здесь трудно указывать времена и сроки. Но долг русских патриотов — сказать всю правду и возвестить тревогу за судьбу окраины, могущей быть русской, желавшей и желающей еще и ныне быть русской, но стихией времени все более от этой не дающейся нам в руки России отрывающейся...

Л. Сотов.