Е. В-ер. [Вебер-Хирьякова Е.С.] Страна «Зарубежье» // Молва. 1933. 25 июня. № 143 (366). С. 3. [«Числа», № 9]

 

 

 

Е. В-ер

Страна «Зарубежье»

 

В девятой, только что вышедшей книге «Чисел» останавливает внимание краткая, но чрезвычайно содержательная и глубокая статья Ю. Терапиано «На Балканах».

Тема ее — страна «Зарубежье» «с двухмиллионным, приблизительно, народонаселением».

О стране этой и ее народе, о его сегодняшних свойствах и особенностях, о проявлениях его в искусстве в последней книге «Чисел» написано много: Борис Поплавский — «Человек и его знакомые»; Антон Крайний — «Современность»; А. Алферов — «Эмигрантские будни». О том же, в сущности, — о зарубежном народе — блестящий и едкий отрывок из романа Ремизова, озаглавленный «Шиш еловый».

В жизни Зарубежья совершаются действительно многознаменательные процессы, которые не могут не внушать тревоги тем, чьи глаза открыты, а сознание требовательно и ясно. Все перечисленные статьи тревогу эту отражают. Наиболее же объективное, убедительное выражение нашла эта тревога за эмиграцию в статье Ю. Терапиано.

Как и Антон Крайний (статья «Современность»), исходит Ю. Терапиано из сопоставления прошлого эмиграции и ее настоящего.

«В первые годы эмиграции, — пишет он, — был еще свежий пафос, нерастраченные силы; в годы, примерно с 25 по 30 жизнь как будто бы нашла свои формы, но с 31-го года кризис и пустота начали ощущаться все с большей остротой. Оказалось, что жили мы как бы в четвертом измерении, в воображаемом продолжении прошлого».

«Одно время казалось, что, действительно, светильник творческой, духовной жизни России унесен нами в Исход и может светить здесь хотя бы слабым огнем, но тем же, качественно прежним, и что наша задача лишь в том, чтобы этот огонь сохранить и вернуть опять на места, когда час настанет».

Этим «свежим пафосом», верой в свою миссию «хранителей священного огня» объясняет автор то достойное, доброе, ценное, что эмиграцией совершалось в лучшие ее годы.

Но лучшие эти годы прошли, как-то незаметно и словно неожиданно кончились.

«Почему вдруг наступили будни? — продолжает Ю. Терапиано. — Будни эмиграции — страшное явление: это означает, что не только в силу целого ряда материальных причин мы стеснены… это означает, что в эмиграции погиб человек. Погибло, в силу общего безразличия, существо существующего, остался беженец».

Терапиано не отрицает, что начало эмиграции — «Исход», а не просто бегство.

«Но, — пишет он, — за эти годы совершался процесс, который привел нас совсем к другому: к совершенно самостоятельному государственному образованию. Создалось государство в государствах, определимое даже территориально, новая славянская страна, наподобие какого-нибудь балканского государства».

«Сами того не замечая, мы выпустили из рук великодержавный масштаб прежней России и подменили его мерой несравненно меньшей, но жизненно стойкой. Умалилось все — в пропорции 180 мил. к 2.000.000.

Именно то обстоятельство, что в рассеянии мы сумели организовать свой устойчивый быт, свою прессу и свою зарубежную литературу, повело, при недостаточном внимании к себе, к превращению Исхода в новообразование».

Создалась «вновь образованная страна с двухмиллионным приблизительно населением» — «Зарубежье».

Как всякая страна, она живет своими внутренними интересами и заботами, и масштаб ее интересов соответствует ее размерам и численности.

Поэтому «революционеры (или контрреволюционеры) — те, для кого главная цель борьба в России и вне России, те одинокие вершины былой России, наши политические деятели, публицисты и писатели, молодежь — мечтающие о Петербурге (которого при жизни не видели), прозаики и поэты — все они, как будто, все менее и менее становятся приемлемыми массе». «Сила местного и здешнего все более и более оттесняет на задний план всероссийский масштаб. Сколько лет уже мы говорим о зарубежной литературе и не хотим понять, что она не зарубежная, а русская».

Происходящее за пределами «новообразования» может быть интересным, но «свое», «зарубежное», заслоняет «чужое».

«Подлинный наш день — то, что делается здесь, вокруг этих событий то и дело вращается острие критики и полемики. Что же: в каждом балканском государстве есть свой Пруст и своя контес де Ноай и соответственная лестница чинопочитания, и так же кипит борьба, ничуть не менее острая, чем в действительной столице. А приемы этой борьбы в Зарубежьи — критика, полемика, методы управления литературой, действительно, с каждым годом становятся все более «балканскими»…

Ю. Терапиано думает, что лишь появление личности («соборной»), «творчески способной преодолеть инерцию беженства, превратить в своем сознании пребывание за границей в Исход, быт — в трагедию» может «вернуть нам утраченное всероссийское сознание».

Краткая, точная и очень справедливая статья Ю. Терапиано то согласно, то возражающе «перекликается» со статьями Антона Крайнего, А. Алферова и Бориса Поплавского. Истоками же своими упирается она в «Нансеновский мир» (страна «Зарубежье»!) в котором, по слову Ремизова «провинциальный дух концентрируется». «Все, — пишет он, — что есть характерного для провинциала, с годами распустилось в русском “стомиллионном” Париже, в самом совершенном виде».

И во всем, добавим, «Зарубежье».

Как ни странно это, но именно «столица Зарубежья» — Париж — всегда с опозданием констатирует процессы, происходящие в эмиграции.

О «провинциализме», о подмене трагедии — бытом, о равнодушии, о безответственности писали мы, здесь, в «провинции», давно.

По-видимому, сущность подлинного кризиса эмиграции, наконец, начинает сознаваться многими.

В прекрасной статье Терапиано, в докладах Ходасевича (известном нашим читателям), Алферова и Гиппиус нашла тревога о судьбах эмиграции свое яркое выражение. И статьи эти с бесспорностью доказывают, что Исход уже превратился в беженство, что возникновение новой «балканской» страны — «Зарубежья» стало совершившимся фактом.