А. Э. Стихотворение. Поэзия и поэтическая критика. Вып. 1 и 2. Париж, 1928 // Воля России. 1928. № 6. С. 117–120.

А. Э.

Стихотворение. Поэзия и поэтическая критика. Сборники под редакцией Б. Божнева, при ближайшем участии В. Андреева, А. Булкина, А. Гингера, В. Познера, Б. Поплавского, Д. Резникова и Б. Сосинского. Вып. 1 и 2. Париж, 1928

При существующих условиях начинание группы молодых парижских поэтов, собирающихся регулярно выпускать периодическое издание, посвященное поэзии, представляется чуть ли не подвигом. Мы поэтому приветствуем их любовь к своему высокому труду и их смелую попытку оживить поэтическую деятельность молодых поэтов за границей. Конечно, это наше отношение к новому сборнику отнюдь не исключает самой строгой его критики.

Прежде всего, следует отметить, что внутренней связанности в нем не чувствуется. Трудно думать, что напечатанных в «Стихотворении» авторов объединили только интересы издания. Должно быть, здесь есть момент личных связей и знакомств, что было бы совсем не так плохо, при всей разности дарований и направлений, если бы в коротеньком и скромном обращении от редакции ничего не говорилось об общих целях, которые оказываются не только не очень скромными, но и недостаточно понятными. — «Смысл и цель своей работы редакция “Стихотворения” видит в поддержании и укреплении поэтического сознания и в охране внешне прервавшейся преемственности русской поэзии». Вот это последнее заявление чрезвычайно неясно. О какой преемственности идет речь? И почему она «внешне прервавшаяся»? И если она только «внешне прервавшаяся», то нужно ли ее восстанавливать и охранять? Тут много явных противоречий.

В первом номере «Стихотворения» — редактор его, Борис Божнев, печатает две интересные пьесы. Первая из них, «Лира», удивительно задуманная, сжатая и скупая, — всего в две строфы, — теряет от параллелизма двух рифм: «ее костей» и «ее страстей». Удар поэтического вывода сильно ослаблен этой неудачей. Зато другая — «Бессонница» — очень хороша. В ней есть одна ошибка, — во второй строфе фраза «и мрака плотная стена, воздвигнутая меж землей и небом» неудачно разбита на строчки, — но подбор торжественных слов и образов, архаичность построения и блестящий вывод: «бессонница — почти бессмертье», делают эту вещь самой цельной в первом выпуске. Вообще, Божнев производит впечатление наиболее законченного, «мастерского» поэта из всей группы.

Совершенно несвойственным остальным участникам «Стихотворения» фокусничеством занимается Анна Присманова. Пустая поэтическая игрушка держится лишь на звуковых сближениях: «на канте мира муза Кантемира», «голенастый Галилей», «роют рои» и т.п.

Вадим Андреев очень неровен. Из напечатанных в этом сборнике двух его стихотворений интересны лишь отдельные строчки.

У Владимира Познера есть небольшое, но настоящее волнение и мало темы. Наивность, или пресловутая «глуповатость», у него выходит иногда за пределы поэзии и вызывает улыбку. Таковы строки:

И если руку поднести к глазам,

То каждый палец небо заслоняет.

Впрочем, заключение того же стихотворения очень свежо и значительно.

Самое волнующее, живое слово в «Стихотворении» принадлежит Борису Поплавскому. Музыка его поэзии своеобразна и подчиняет себе с первой строчки. Голос у него часто срывается и стихает, — но какой это настоящий голос. «Розовеет закат над заснеженным миром» приятнее ранее напечатанных им вещей еще потому, что здесь меньше заметны ноты его учителя. Пусть у него и здесь попадаются пустые места (особенно в первых двух строфах) и повторения, пусть все стихотворение как разорванное кружево, пусть слишком много в нем нервов, — но зато:

Расцветает молчанья свинцовая роза...

Зато такая картина:

По небесному своду на розовых пятках,

Деловитые ангелы ходят в тиши...

Звуки сдержанного плача, неподдельный детский тон («Праздник, праздник, ты чей?..») и великолепный аккорд заключения, несмотря на уже указанную разорванность всей пьесы, делают ее одной из самых значительных не только в «Стихотворении», но, может быть, и во всей молодой русской поэзии.

Отдел критики в первом выпуске «Стихотворения» мало интересен.

Во втором выпуске «Стихотворения» «поэзия» бледнее, чем в первом, но зато «поэтическая критика» здесь интереснее и ярче.

Выдержанный и, по-видимому, строгий к себе, Борис Божнев напечатал сухую и тяжелую пьесу под названием «Стихотворение». Кроме замысла и двух-трех строчек в ней нечего похвалить.

Умное стихотворение М. Струве поражает свойственной ему желчной и судорожной напряженностью, которая не может не волновать.

Но, как и раньше, еще больше волнует Борис Поплавский. В его новом стихотворении сильно чувствуется влияние, с одной стороны, французов, с другой (ритмика), — Пушкина. Кроме того, оно кажется написанным к своему эпиграфу (из А. Рэмбо). Есть и выпадающие из общего строя строфы, но некоторые другие искупают все:

...Средь сальных фраков

И кутерьмы,

У блюда раков,

Сидели мы.

...И вдруг по сцене,

По головам,

Подняв колени,

Въезжает к нам

Богиня Анна,

Добро во зле,

Души желанный

Бог на осле.

Недоумевающим при его неудачах поклонникам поэт сам разъяснил главные причины таковых своей статьей, о которой ниже.

Все остальные стихи в сборнике слишком обыкновенны.

А. Булкину можно от души пожелать выйти на лучшую дорогу, — найти живые темы, преобразовать словарь, изощрить вкус и, кстати, не думать, что букву «и» можно безнаказанно рифмовать со словом «полетит».

А. Гингер остер, но очень замысловат, запутан, весь в приемах и трюках.

У Семена Луцкого есть мысль, но и какая-то основная склонность к прозе. Строки его стихов построены по ее законам. У него преувеличенная страсть к афоризмам, опять-таки чисто умственного, а не поэтического характера. Он любит повторять: «Все это просто», или «Просто и ясно». Такая мудрость очень немногого стоит и у классной доски, при доказательстве теоремы («само собой очевидно»), — в поэте она невозможна.

«Осина» Вадима Андреева бледнее его прежних стихов. В отделе «поэтической» критики интересна статья Владимира Познера об Иннокентии Анненском. К сожалению, автор ее не удержался от таких выражений своего восторга, как фразы: «тот, кто (Анненский. — А.Э.), вместе с Блоком, был самым большим русским поэтом за последние тридцать лет», или «десятки других, менее достойных», — фразы, которые не прибавляют достоинства ни Анненскому, ни его увлекающемуся поклоннику. Табель о рангах — вещь в поэзии не обязательная. Трудно согласиться и с тем, что «никто не любит» — «людей, которые вместо того, чтобы воспевать спокойную жизнь, или не менее спокойную смерть, волнуют сердца темной и необъяснимой тревогой». А Блок? А Лермонтов?.. Впрочем, торопливость отдельных замечаний не лишает статью многих ее достоинств, в первую очередь искренности и почти полного отсутствия рисовки. «Заметки о поэзии» Бориса Поплавского необыкновенно значительны и заслуживают, собственно, отдельной статьи в возражение. «Нужно ли стремиться “войти” в литературу, не нужно ли скорее желать из литературы “выйти”», — спрашивает Поплавский. «Не следует ли писать так, чтобы в первую минуту казалось, что написано “черт знает что”, что-то вне литературы. Не следует ли поэту не знать — что и о чем он пишет». Сравнивая наперед заданную тему с мертвой ящерицей на ладони, он ищет другого творческого пути, когда «творец как во сне, или в припадке, бросается в свое стихотворение», когда «неизвестно, что выйдет». Эта статья во многом определяет творчество самого Поплавского. Отсюда его недостатки: разорванность, туманность, иногда бессмыслие, подчас грубоватость при прозаизме; отсюда же чарующая музыкальность, неожиданность, смелость и новизна его поэзии. Все же дорога это чрезвычайно опасная. Постоянные поиски путей отдаляют от цели; вечное ученичество исключает возможности создать объективную литературную ценность (нельзя же верить искренности желания «выйти из литературы» в прямом смысле слова). Хочется пожелать его таланту, кроме «ящерицы» и «припадка», увидеть иные, менее страшные образы.

Молодым поэтам следует обратить внимание на «Некоторые возможности стихосложения» Валентина Парнаха. Статья написана темновато, но интересные намеки в ней есть.

В отделе библиографии — меткие и четкие замечания Б. Сосинского о поэте Сельвинском, которые трудно не разделить. Хотелось бы только добавить, что и удачные опыты Сельвинского, вроде «Казачьей Походной» или перепечатанного Сосинским цыганского вальса, существуют только в чтении про себя и вслух не передаются, а это для всякого стихотворения смертный приговор.

Прага. 1928 г.